Александр Мазин - Княжья русь
Своих великий князь судил прямо в Детинце. Сор из избы выносить — себя позорить.
Сотник Богуслав держался хорошо. Уверенно. Вины своей не видел.
Сидел Владимир на высоком месте, вертел в руках серебряную монетку с надписью «Tibiсо», из даров лехитских, думал.
Собственно, все и так было ясно. Особенно после того, как кривицкие видаки слово свое сказали. Против их слова лехитам и сказать было нечего. Один из них, назвавшийся паном Яцеком, попытался было приврать, но стоявший подле князя воевода Пежич напомнил вовремя, что за облыжные слова против человека княжьего можно и без шкуры остаться. Смутил лехита — и тот врать не рискнул.
Интересно было Владимиру, что главный посол скажет, монашек. Но тот помалкивал. Только зыркал вокруг, будто приценивался.
За Богуславом стоял отец его, боярин Серегей. Были они очень похожи, разве что у Серегея усы втрое длиннее и с проседью. Подумалось Владимиру: хорошо это, когда за тобой такой вот отец стоит. А всё же одному — лучше. При живом Святославе не бывать бы Владимиру на киевском столе.
Доносили Владимиру: лехитский посол к боярину Серегею на подворье ходил. Зачем, интересно? Может, денег хотел, чтоб от сына отступиться?
Кабы не купцы кривицкие, дело могло и против Богуслава обернуться.
Нет, не могло. Не таков Владимир, чтоб своими людьми разбрасываться. Тут он вспомнил о глупой смерти Хривлы и Кведульва — и потемнел лицом.
Поскольку в этот момент взгляд его был обращен на Богуслава, многие подумали: осудит сотника князь. Боярин Серегей насупился, а лехит, тот, что соврать хотел, наоборот, оживился: растянул тонкие губы нехорошей улыбкой.
— Что ж, — нарушил затянувшееся молчание Владимир, — слово мое такое. Вины на сотнике Богуславе я не вижу. Однако из уважения к брату моему, князю лехитскому Мешко, наказывать послов его за поносные слова тоже не стану. Велю вам всем замириться и обиды друг на друга не таить. А кто, против моей воли, возжелает мстить, того я покараю как злодея. Все слышали? — Обвел он строгим взглядом спорщиков, родичей их и видаков. Дождался нестройного ответа и добавил: — А коли слышали, так пусть теперь каждая сторона внесет полгривны серебром. За суд справедливый. А тебя, боярин Серегей, прошу в терем. Посоветоваться хочу…
* * *Сергей подумал: не хочет ли князь у него денег попросить. Оказалось: нет. Именно — посоветоваться.
Владимир был недоволен и озадачен. Сергей его понимал. Князь показал ему дары. Странные дары. Не княжьи какие-то. Неужто думает Мешко, что из-за таких даров: корзна с золотом и самоцветами, горсти монет и иной мелочи — Владимир от червенских городов отступился?
— Не нравятся они мне, — сказал князь. — У воев рожи — чисто разбойничьи. Наглые, жадные. Я б таких не то что в дружину — на подворье не пустил. А главный их, жрец твоего бога, глазенками так и шарит. Вечерами, донесли мне, всё пишет, пишет… Соглядатай он. Хочется князю Мешко знать, насколько мы крепки. — Он повертел в пальцах монету с именем лехитского князя, поглядел на Сергея: — Что думаешь, боярин?
— Мы не только Мешко любопытны, — произнес Серей. — Оттону-императору — тоже. И Ватикану. Но эти от нас слишком далеко.
— А кто близко? — бросил Владимир, с лёту угадав подтекст.
— Чехи, — сказал Сергей. — Мешко с ними в родстве[15].
— А что нам чехи?
— Сами — ничего. А вот, если объединятся с лехитами, будет трудно.
— Надо, чтоб не объединились. Что посоветуешь?
— Возвращать червенские земли надо, — не раздумывая, произнес Сергей. — И быстро. Червен[16], Перемышль. И другие городки.
— Вот! — воскликнул Владимир. — Я знал, что ты это скажешь! Отчина моя, которую лехиты оттяпали. А теперь вот посольство прислали. Мира хотят и дружбы… Хвост им собачий, а не мир!
— Надеюсь, княже, ты послам этого не скажешь?
Владимир только усмехнулся:
— А еще я бы хотел на их верительные грамоты взглянуть, — произнес Сергей.
— Какие еще грамоты? — удивился великий князь.
— Такие, где написано, что они и вправду послы польского князя.
— А разве и так не ясно? Они ведь дары принесли. И вот… — Владимир бросил боярину монету, которую вертел в руках. — Я серебру больше доверяю, чем пергаменту.
— Серебро — это уважительно, — согласился Сергей. — Однако на Западе, да и на Востоке принято к дарам еще и письма подтверждающие прикладывать. С печатями. А то ведь любой купчина может себя послом объявить и товар безмытно везти.
— Ты что же, сомневаешься, что они — послы? — прищурился Владимир.
— Не то чтобы сомневаюсь… Дары они все же принесли. Однако отсутствие грамот — это, по меньшей мере, неуважение к тебе, великий князь. Будто ты — не владетель земель обширных, а какой-нибудь хан печенежский. И еще сомнительно мне, чтобы князь Мешко главным в посольстве поставил не одного из своих бояр, а монаха чужеземного.
— Может, допрос им учинить? — оживился Владимир. — У Сигурда такие умельцы есть: мертвеца разговорят.
— А если они все же послы? — предположил Сергей. — Перед всем миром опозоримся.
— Тоже верно. Что предлагаешь?
— Письмо написать. Великому князю Мешко. За дары поблагодарить.
— Отдариваться…
— А вот отдариваться не надо. Письмо это я сам напишу. По-латыни. А еще лучше — Артём напишет. Он латынью лучше меня владеет. Напишет, что благодарность твоя — не замедлит. За все воздашь князю Мешко сторицей.
Владимир ухмыльнулся. Понял.
И спросил напрямик:
— Пойдешь со мной на закат, боярин-воевода?
— Пойду, — не раздумывая, согласился Сергей.
Хорошее предложение. Надоело сиднем сидеть. Не стар еще, крепость в руки вернулась. И дружину свою в деле лишний раз проверить — не мешает. А дело — доброе. Поглядим, стоит ли сын — отца.
Глава девятнадцатая
ЗЛОДЕЙСТВО
Кривского купца, свидетельствовавшего за Богуслава, звали Завратой. О том, что постоял за Правду, Заврата не жалел ничуть. И богам угодил, и боярин Серегей, о коем купец и прежде знал только хорошее, за помощь отблагодарил щедро: подыскал невесту для старшего сына: вторую дочь соседа своего, княжьего сотника Свардига, природного варяга. Правда, Заврата не знал, что насчет сватовства боярину женушка присоветовала: мол, сын у Свардига один, да и тот от младшей жены, а дочерей — аж пятеро. А замужняя — только одна.
Да разве в этом дело? Никогда бы Заврата этакую славную девку не просватал, кабы не слово боярина Серегея. Приданого за девкой дали не много, ну да хороший купец свое завсегда возьмет. Породниться с варягом, да еще — с княжьим сотником — большая удача. Теперь Заврата и дома в большей чести будет, а уж в Киеве и вовсе никто обидеть не посмеет. А еще прибыток: ежели захочет сынок в Царьград с товаром плыть, то сможет Свардиговым именем прикрыться и назваться не купцом кривским, а человеком княжьим, русом, с которого и мыта возьмут меньше, и место на торговом дворе дадут, и корм бесплатный, что всем русам положен по ряду, заключенному кесарями ромейскими и великими князьями киевскими.
На радостях Заврата быстренько сбыл товар приказчикам того же боярина Серегея и снарядился в обратный путь. С собой взял нареченную невесту и брата ее — в спутники. Не потому, что не доверял тесть Заврате, а потому, что так правильно. Сам Свардиг поехать не мог. Служба княжья. Но сын его, пусть и младше сестры на два года, а спутник надежный. Варяг в четырнадцать лет — это уже воин. Ну и родня со стороны невесты на свадьбе должна быть. Впрочем, купец надеялся, что сынок Свардига не останется в одиночестве. В Плескове у Свардига — дядя. И не кто-нибудь, а сам наместник княжий Скольд. Заврата вез ему письмо от Свардига: тот просил брата отцом посаженным быть на свадьбе. Вот уж не гадал Заврата, купец не бедный, но и не самый первый в Плескове, что сам наместник…
Собирались недолго. Уже через три дня Заврата с приказчиками, невестой и ее братом отправились в путь.
Ехали на двух возах, не торопясь. Сынок Свардигов тоже не стал коня утомлять: привязал к возу да и задремал на соломе. Заврата подумал с одобрением: молодец. Главную воинскую заповедь знает туго: коли можно есть — ешь, коли можно спать — спи.
Дорога из Киева в Любеч считалась безопасной: частенько проезжали здесь и дружинники княжьи, и купцы с охраной. К полудню Заврата и сам задремал, и приказчики его носами клевали… Вот и не заметили, как мимо них рысям ипрошла беда.
— Глянь-ка, Кошта, — тронул мышлицкого пана его спутник. — Не рожа ли знакомая там?
Будь здесь Богуслав — наверняка признал бы в зорком всаднике того самого лехита, который мучил девку на постоялом дворе.
— Никак тот самый смерд, что тебя пред здешним князем хулил, а?
