Виктор Храмов - Сегодня - позавчера 4
- Пулемёт!
Выглядываю. Наша огневая - парит и воняет взрывчаткой. Кучно положили. И много. Не жадные - не экономят. А вот и скрученный кусок металла.
- Пипец твоему уёжищу, Немтырь, - говорю ему.
- Как и мне. Ты, Дед, зря меня обидел. Бухаю я, но я - не сука! Слышишь, ты! Я - не сука!
- Я знаю, брат! Жил ты - паскудно, а смерть принял - достойно. Покойся с миром.
Вижу лямку своего рюкзака, тяну. Воняет спиртом. Точно - рюкзак - посечён, фляга - смята, пробита. Но, не весь спирт вытек. Поворачиваю пробоиной вверх, чтобы не тёк, откручиваю, приставляю к губам Шестакова. Жадно пьёт. Глаза всё увеличиваются - это же спирт. Он - обжигающе сушит. Сейчас глаза из глазниц выпрыгнут. Кашляет, задыхаясь. Кашель переходит в агонию. Прижимаю его голову к груди, держу крепко, пока не перестаёт его корёжить.
Из ступора меня вывел ротный. Он на пузе съехал в воронку, перевернулся на спину, осмотрел меня, Шестакова.
- Пулемёт?
Я покачал головой. Он вырвал из руки уже мёртвого Шестакова флягу, проливая, отхлебнул, занюхал рукавом и... ударил меня кулаком в скулу.
- За что? - удивился я.
- Что не уберёг! Он у меня - единственный с самого начала! Был! Гля! Сука!
Матерясь, ротный, пробуксовывая, вылетел из воронки, скрылся.
Удар ротного поставил мне мозги на место. А что я завис? Как обычно - смерть вокруг меня. только смерть - эта мысль зациклено металась по голове. Тот же заколдованный круг, что преследует меня.
Так война же, ёпте! И я не где-нибудь на второй, третьей - шестнадцатой линии. Всегда - в самой гуще. В самом замесе. Что сам ещё жив - чудо. И кто в этом чуде виноват - знаю. Он меня сюда и отправил. С заданием. Только не сказал - каким. Что-то я должен сделать. А что - не понятно.
Поэтому что? Потому - делай, что должен. Ты кто? Боец переменного состава. Так иди, воюй! Переменяй состав!
ППШ - цел. Оттряхнул, продул. Гранаты - вещь! Патроны немецкого стандарта - больше без надобности. Скатку с шинелью и плащом - через плечо. Ну, готов к труду и обороне! Где меня не ждут?
Мышкой полевой, от кочки к кочке, от ямки к ямке, надолго замирая, прячась, ползу мимо боя через поле боя. У них, конечно, весело. Но, я хочу - миномёты. Месть - сладкая штука. Хочу - диабет.
Все органы чувств - на пределе. Бегу в присяди, пригнувшись, по ходу сообщения. Неуютно мне тут стало вдруг - выметаюсь, откатываюсь, вжимаюсь в стылую землю, нагребаю на себя снег. Совсем неуютно. Чувствую присутствие. Замираю, уткнувшись лобовым срезом каски в землю, дышу в снег.
Бегут, кричат. Цыгане, ей богу! Пробежали. А ощущение присутствия - осталось. Не шевелюсь. Крик на незнакомом языке. Попал я! Пристрелят, как курёнка. Выстрел, удар в плечо. Не шевелюсь. Ах, как сложно прикидываться веником, когда тебя так и рвёт на части! Всё моё естество хочет подорваться, убежать куда-нибудь! Крики. Убегают.
Не проверили, не проконтролили! Сам себе не верю. Повезло? Очередной рояль в кустах? А Оби Ван Кеноби говорил, что удачи, везения - не существует. А Джон Коннор говорил, что будущего нет. Всё это - несуществующие, вымышленные персонажи.
Осторожно поднимаю руку, на которую пришлось попадание пули, шевелю - слушается. Чуть поворачиваю голову - никого.
Что это было? Сую палец в дырку в скатке - пуля застряла в тугой скатке шинели и брезентовой плащ-палатки. Хорошо. Хорошо, что из пистолета стреляли, не из винтовки. Спасла скатка. И чуть не погубила - из-за неё я так завис над землёй. На лишний десяток сантиметров. На хрен! Скидываю скатку, скатываюсь обратно в ход сообщения, бегу по нему.
Ориентируясь опять на своё чутьё, выглядываю. Потом выбираюсь, по-пластунски отползаю в "морщину" земли.
Вот и овраг. Вот и батарея. Хлопают миномётами. Кричат. Лежу в голых кустах, смотрю на них. Работают, кричат, суетятся. По сторонам - не смотрят. Чисто табор. Цыгане какие-то. Те так же гомонят. Выговор схож. Раздолбаи хлеще нас. Немцы дали бы мне так к ним подобраться?
Не спеша приготавливаю гранаты, не метаю, подкидываю их, подкатываю. Одну - под ноги крикуну с телефоном, барону, ёпта, этого табора, две - на противоположные стороны огневой. Прячу голову за срез земли.
Хлопок, хлопок, хлопок. Спрыгиваю вниз, ППШ в руках дёргается, как живой. Враги дёргаются, умирая, верещат. Прохожу по огневой, поливая врагов пулями ППШ.
Копчик зажгло, резко стало неприятно. Оборачиваюсь - вспышка в глазах. Вспышка боли в лице. Красная пелена и звон в ушах. Занавес красного бархата.
Я жив? Я - думаю, значит - существую. Что это было? Взрыв? Нет. Удар в нос. Очень крепкий удар. Миг дезориентирования стоил мне выбитого из рук автомата.
Ничего не вижу - пылающая болью кровавая пелена застит глаза. Сразу - сопли, слёзы, кровь во рту, на лице. Выработанным рефлексом - ухожу в глухую защиту. Смешно. Если он вооружён - что ему этот блок из рук?
Он - один. Я - чувствую, где он находится. Не стреляет. Нет оружия? Поднимет! Тут его до... навалено! Вам - до пояса будет!
Не дать! Отталкиваюсь спиной, наношу удары ногами. Отбивает. Трясу головой - чуть проясняется. Я его вижу! Теперь - не пропаду! Он держит руки - внизу. Взгляд - там же. Резво я его пинал. А теперь - рукой. Кулак мой должен был ему попасть в кончик челюсти - он успел среагировать - отдёрнулся. Удар смазанный. Не беда - у меня ещё есть. Осыпаю его градом ударов руками и пинаю в колени. Не глядя. Но ощущению, где должна находиться нога. Один раз - попадаю. Его качнуло, тут же проходит удар в голову.
Рано обрадовался - я тоже пропускаю удар. В челюсть. Единственное на что успеваю - чуть опустить голову. Крепко так он мне вмазал, как петарда в голове взорвалась. Терпеть! А если бы не по зубам, а в подбородок, как он и хотел?
Наношу удар под его "переднюю" руку, прошло в корпус, он чуть съёживается, чуть опускает руки. А вот тебе лоу-кик в голень - руки ещё чуть дернулись. А теперь - два быстрых, но лёгких тычка в лицо. Поднял руки? На тебе удар в пах! Тут не ринг! Тут - нет правил! И вот тебе - фаталити - локтем в затылок.
И сам на колени упал рядом с ним. Сопли, слюни, кровь, слёзы - я просто задохнулся. Схватка была такой короткой, что обошлось.
Присутствие, три тени, кувырком ухожу, подбираю ППШ, разворачиваюсь.
- Ты?
- Свои! - выдохнул я и сел на задницу, заходясь в кашле. Не в то горло попало, с перепугу.
Политрук и 3 бойца. Политрук осмотрел дело рук моих, пальцами расставил бойцов.
- Этот - живой, - указал подбородком на "боксёра", - здорово дерётся. Но - глупый. С кулаками на меня полез.
- Где Шестаков?
- Нет его больше. И пулемёта - нет. Эти уроды и убили. Отомстил. Ха, а вот и сапоги мои!
Это я увидел, что ноги "боксёра" - не меньше моих. И сапоги - справные. Не то, что у меня - кирза ботинок убитая настолько, что завхоз авиаполка, тот ещё жмот - не пожалел, выдал, зная, что не отчитается. Списанные, видимо. Стал стягивать сапоги.
- Отставить мародёрство! - крикнул политрук.
- Ты, гражданин начальник, чё разорался? У него всё одно - отберут. А ты мне новые - справишь? Есть такой размер?
Я ему продемонстрировал свою стёртую подошву. Отвернулся он. Молча. Стянул я сапоги, переобулся.
"Боксёр"-цыган пришёл в себя, повозился, сел, тряся головой. С удивлением оглядел меня, политрука.
- Хенде хох! - заявил я ему.
Он разинул рот, но руки поднял.
- Обувайся, - сказал я ему по-русски. Понял, опять же, замотал портянки, натянул мои ботинки. Вяжет проволоку, что я использовал вместо шнурков.
- Давай, грохнем его, - предложил один из штрафников.
- Но-но! Это - моя корова! Иди, себе налови - и делай, что хочешь! А мне - искупать грехи надо. Мне тут - четыре пожизненных повесили.
- Четыре пожизненных? - повеселились бойцы. Пока политрук увлечённо смотрел в сторону, они потрошили карманы трупов.
- А то! Да и уважать себя этот цыганёнок заставил. Надо же - меня пробил! Молодец! Пусть живёт. Может быть, ещё и цыганочку спляшет. Ай-ла-лэ-ла-лэ!
- Ящики с минами он притащил. Вот и безоружен оказался. Сидел бы ты сейчас тут... - качает головой политрук.
Противника - выбили. Гаубицы румын - разбили миномётами. Танки наши и стрелковые роты - попёрлись штурмовать вторую линию обороны. Мы остались на занятых позициях. Ввиду понесенных потерь. От роты - половина. Кого-то закопаем, большинство - по госпиталям и в строевые части - искупили кровью.
Мародёрство! Война без сбора лута - беготня скучная.
Мой пленный цыган тащил два набитых вещмешка. И я - свой. Я его конвоировал в тыл. Сдавать. Скатку свою подобрал - не гоже добром разбрасываться.
Знаете, кого в тылу я встретил? Давешнего председательствующего трибунала. Он устало смотрел, как грузили нашего ротного старшину. Без ремня, руки за спиной связаны. Вот это поворот!
