Гагарин - Анатолий Евгеньевич Матвиенко
Андрей избежал стажировки на «Салют-12», сразу направившись выше. Командировка на сравнительно небольшую «Салют-11» воспринималась как… В общем, он сам не знал, как к этому относиться.
С одной стороны, она — на как бы второстепенный объект. С другой — почётно, вдобавок достаточно быстро после предыдущего рейса, некоторые ждут очереди год и больше. К тому же командиром экипажа, пусть экипаж состоит из него одного. Но больше всего удивляли сроки подготовки и проведения работ. Потому и поспешил за разъяснениями к начальству.
— Проходи, Гагарин. Сегодня уже потел в спортзале?
— Да пока больше мозги потеют, хоть в теории там нет желёз… Как одному выполнить столь огромный объём работ? Я понимаю — график рассчитан скрупулёзно, едва ли не каждое телодвижение. Но начать первого апреля, а уже двадцатого апреля пристыкуется корабль с тремя туристами? Любой сбой, случайность, неточность…
— Георгий Тимофеевич верит, что ты, коль справился на стационарной, здесь тоже не оплошаешь.
«Оправдай доверие», это непробиваемый аргумент. Аргументный.
— Для пользы дела можно ли перенести старт дней на десять раньше?
— Как будет техника готова. У нас все пуски распланированы на год вперёд.
— И все планы хоть иногда уточняются. У меня основная программа — научиться сборке-упаковке военного оборудования и монтажу декора на макете станции. К Новому году уложусь, вызубрю до автоматизма.
— Куда ты рвёшься? По правилам раньше полугода вообще нельзя в полёт! И тебя не пустим.
— Хочу выиграть время для выполнения поставленной задачи, — не унимался Андрей. — Товарищ генерал-майор, если где-то надо кого-то подвинуть, попрошу отца.
— А вот это ты зря, — мягко отмёл предложение Губарев. — Чем реже будешь прибегать к его помощи, тем проще с людьми в отряде космонавтов. Свободен!
— Есть!
В коридоре его отловил вестовой с запиской: в дежурку поступила телефонограмма с просьбой позвонить в редакцию газеты «Известия» с пятнадцати до семнадцати. Настроение, подпорченное неласковым приёмом у генерала, тотчас улучшилось. Осадок, оставшийся после с телефонного разговора с отцом Ларисы, также растворился.
Подозванная к телефонному аппарату, журналистка начала чрезвычайно строгим тоном, диссонирующим с высоким голосом, почти детским, но явно обрадовалась, признав Гагарина.
— Я теперь в Звёздном, Лариса Евгеньевна. Можем встретиться в Москве, освобожусь в шесть. Доехать к Щёлковской — час. Ничего, что у вас рабочий день уже закончится?
— У газетчиков он не нормированный. Знаете кафе «Созвездие» на Проспекте Вернадского? Недавно открылось, десять минут от станции «Университет». Давайте часов в восемь вечера.
— Можно. Но оно рядом с МГУ, там же наверняка столики будут заняты.
— Для меня всегда найдётся! — самоуверенно ответила Лариса. — До встречи.
И положила трубку.
Странная девочка. На лицо симпатичная, но только для предпочитающих таких — смуглых, черноглазых и темноволосых. Кубань? Надо спросить. Очень худая, тоньше даже, чем мама в молодости. Уверенная в себе до невозможности. Что это — от сознания собственной женской неотразимости и некоторой переоценки внешних данных? Или от номенклатурного папаши, то ли инструктора райкома, то ли профсоюзного босса.
Он поехал, скорее ведомый любопытством, чем поисками любви. В двадцать два Андрей не мог похвастаться сколько-нибудь серьёзными отношениями. Так, были первые школьные влюблённости и разочарования. В авиаучилище провинциальные девицы буквально охотились за сыном «того самого Гагарина». А что, нормальный улов — квартира в Москве, да и при таком свёкре не пропадёшь. Лишь на последнем курсе у него случился роман с замужней дамой, лет на десять старше, супругой вахтовика-дальневосточника, не выдерживающей столько месяцев без мужчины, та раз в неделю отправляла обоих детей к своим родителям и накрывала стол для «дорогого мальчика». Многому научила, в том числе альковным премудростям. Уж точно не рвалась за него замуж и в Москву. От неё и услышал: если хочешь чего-то достичь, добивайся права сказать гордо «Я — Гагарин», а не просто сын «того самого Гагарина». В общем, почти дословно повторила слова отца, и почему-то услышанные от постороннего человека они возымели большее действие.
Закончив занятия на тренажёре «Салюта-11», Андрей сел в «Ниву» и, не заезжая в квартиру, не до конца обжитую, погнал в Москву. На въезде в город образовалась пробка, не такая, как показывают в фильмах про загнивающий Запад, но уже задерживающая движение. Моросил дождик, дворники размазывали капли по стеклу, оттого водители осторожничали. Гагарин предпочёл бросить машину около метро «Щёлковская» и добрался с пересадкой точно вовремя.
Кафе обнаружилось на первом этаже большого дома. Над вывеской «Созвездие» висел большой плакат с профилем Ленина и лозунгом «Мы придём к победе коммунистического труда», очевидно, имелся в виду труд работников общепита.
Около входа болталось два десятка молодых людей студенческого вида. Один, выше на голову, преградил дорогу.
— Мест нет. Видишь — очередь. Дуй назад, вояка.
На плаще не было видно значка лётчика-космонавта СССР, он приколот к кителю, снаружи заметны только голубые погоны старшего лейтенанта и эмблемы ВВС в петлицах.
— У меня забронировано. Позвольте пройти.
— Ах, так ты ещё хамишь!
Парень выделывался перед девушками. Не прошли в кафе — так хоть на улице получат развлечение.
Он ударил правой — сильно, увесисто. Когда не попал, разогнался и залепил классический маваши гери в прыжке, насмотревшись боевиков в духе «Крутого Уокера». Поскольку был очень плотно затянут в синие джинсы, наверняка — до рези в паху, выпад получился неуклюжим и сопровождался треском.
Андрею стало смешно. Никогда не занимаясь единоборствами, а дрался в последний раз в средней школе, он просто уворачивался, реакция тренированного профессионального космонавта гораздо лучше чем у доморощенного каратиста. Поймав драчуна в прыжке за штанину, элементарно дёрнул за ногу, лишая равновесия, и отправил в глубокую лужу. Сам даже фуражку с головы не уронил.
Яма в асфальте осталась, наверно, от каких-то ремонтных работ. Агрессор больно ударился, погрузившись в холодную жижу не менее чем на ладонь, и взвыл. Снова раздался треск рвущейся ткани, когда он начал вставать, взглядам открылись мокрые белые трусы, проглядывавшие через вертикальную дырку на заднице. Парень прикрыл прореху ладонью.
— Ты мне джинсы испортил! Они сто шестьдесят рэ
