Желудь - Михаил Алексеевич Ланцов
Ромей кивнул.
Отдал несколько распоряжений на странном языке, явно не латинском. После чего парочка ребят из команды скинули этакий трап. Просто тес с небольшими поперечными насечками, по которым шла обмотка толстой веревкой. И, придержав оный, позволили своему старшему сойти на сухой берег.
Он подошел.
Взял первую попавшуюся шкурку. Осмотрел ее. Помял, одобрительно хмыкая. Взял следующую… Когда же закончил, произнес:
— Кто учил тебя их выделывать?
— Знание о том само всплыло в моей памяти. Словно я знал сие ранее.
— Он или его отец ранее не промышляли охотой? — спросил сармат у Гостилы.
— В здешних краях так шкуры не выделывают, — возразил ромей. — Да ты и сам погляди.
Сармат поймал то, что ему метнули. Внимательно осмотрел и вынес свой вердикт:
— Ты прав. Хорошая работа. Они у него все такие?
— Да.
— Ежели продолжишь промыслом жить, то долю давать станешь меньшую. Втрое от десятой части, а не в четверо. Но только если все твои шкурки будут такими, али лучше. Понял?
— А ежели иным промыслом займусь?
— Как займешься, так и поговорим…
За эти шкуры удалось выторговать шесть римских фунтов[31] соли и две корзины репы. А также неполную пригоршню медных монет, какие бытовали в рамках самой Римской империи в те годы и использовались для розничной торговли в городах. Иных же медных предметов на обмен у купца и не имелось, так что пришлось так поступать. И эти-то медяшки случайно оказались. Репу же тот вообще вез для питания экипажа и немало удивился интересом к ней…
Во время торга Неждан выбрал стратегию, при которой пытался продать не столько сам товар, сколько перспективы. Разумеется, не в лоб, а активно «закидывая удочки». То есть, расспрашивая о том, почем ромей будет брать тот или иной товар. Пока, наконец, не дошел до самого для купца неожиданного.
— А сахар почем брать возьмешь?
— А что такое сахар? — переспросил купец.
— Сладкий песок, что с растений берется.
Торговый гость подозрительно прищурился.
Сахар в Римской империи не производили[32]. Он поступал из Аравии или Индии. Что, среди прочего, стало причиной широкого употребления в I–III веках нашей эры так называемого свинцового сахара[33]. Иными словами — сахар в Римской империи ценился очень высоко, будучи строго импортным товаром. Оттого и стоил весьма и весьма солидно — на вес золотом. Относясь к той же категории товаров из комплекса для статусного потребления, каковыми позже, в Новое время, являлись специи.
— Можешь его показать?
— Я только прицениваюсь.
— Он у тебя есть?
— Понимаю твое желание меня ограбить. — улыбнулся Неждан максимально жизнерадостно. — Но с лесными духами ты без меня не договоришься, а его могут дать только они. Приезжай на будущий год. Я добуду тебе немного на пробу.
— Сколько?
— Посмотрим. Может горсть, а может и половину корчаги.
— Если сахар тот будет добрый, — встрял сармат, — то три доли из десяти ты положишь нашему господину. А ежели дурной — четыре.
— По истечении трех лет, включая это.
— Да, — нехотя кивнул он.
— А ты сам в чем нуждаешься? — подался вперед купец. — Соль?
— Соль, без сомнения. Но меня еще и иное кое-что интересует, — произнес Неждан, переходя к следующей стадии торга. От которой его собеседник и сармат, внимательно слушавший, немало напряглись. Ибо было видно — парень слишком много знает о том, о чем знать не мог.
Торг закончился.
Парень распрощался со всеми и удалился к костру, сославшись на том, что спину лечить надобно. Огнем.
— Я Неждана не узнаю, — произнес Гостята, обращаясь к Вернидубу. — Слышал я от Боряты, что с ним дивное случилось. Но чтобы так.
— Близнецы сильны, — усмехнулся седой. — Великий ведун растет.
— Перун яростен. Перун не торгуется. — возразил Гостята.
— Перун лишь выглянул ненадолго, уступив в низких делах тому, кому они близки. — максимально серьезно произнес Вернидуб…
Глава 3
166, сентябрь, 11
— Одного не пойму, — начал сложный разговор Вернидуб, который уже пару дней не решался к нему подступить. — Я видел приготовленные тобой дротики и копье. Ты и правда на них напасть хотел?
— Да. — не задумываясь ответил парень.
— Ты хоть представляешь, чем бы это закончилось?!
— Смертью.
— В том-то и дело, что смертью! Безумец! Ты, дурень, сначала свою голову сложил бы, а потом до роксоланов и языгов эта выходка дошла бы. И они пошли бы карать тех, кто сие допустил! Знаешь, сколько наших погибнет, если они ратью пойдут?
— А сколько они выставят воинов? — равнодушно спросил Неждан.
— Ты совсем сдурел, да? — осторожно поинтересовался Вернидуб.
— Сколько они выставят? Сюда. В наши леса.
— Какое это вообще имеет значение?
— Сотню? Две?
— А этого мало?
— Я один, ежели подготовлюсь, смогу взять на себя минимум десяток.
— Ой ли! — фыркнул Вернидуб. — Ври, да не завирайся!
— К ночи они всяко к берегу прибиваться станут. Плаваю я ладно. К какому не пристанут — все одно до них доберусь. И как у костра сядут — покидаю в них дротики да пули. Из темноты. Мыслишь, десяток не приберу?
— Так и они с луками придут.
— Толку-то с них в ночи? Вышел из-за дерева во тьме. Метнул дротик в освещенных костром людей. Укрылся за деревом. И
