Доска Дионисия. Антикварный роман-житие в десяти клеймах - Алексей Смирнов фон Раух
«Сейчас бы какую-нибудь серьезную статью писать или томик Иннокентия Анненского за утренним черным кофе почитать».
В гостиной Бледный Алекс, дрожа во сне беззащитным кадыком, прятался, как за Китайской стеной, за могучими плечами Зинки. Сонька спала на полу на подушках, поражая и во сне черноземной несокрушимой силой пышных плеч и рук, которые, как кариатиды, могли бы поддерживать целые общества лиц, отвыкших от физического труда.
«Однако!» – подумал со страхом Федя.
На кухне он застал Воронка, тот брился опасной бритвой. Безопасные он не признавал, называя их навозницами: «Жужжат, жужжат!»
Воронок осклабился внутренней сплошной костью рта, не знавшей прикосновений дантистов:
– А, профессор! Прости, я потрепал тебя малость, да ты больно вчера гоношился, все доказывал мне, что я – чернота безграмотная. Это все я и сам знаю, не учили папа с мамой в детстве по складам читать. Опохмелиться ищешь? Здоровая идея. Открой холодильник.
Холодный искрящийся пузырьками лимонад был прекрасен, как солнечный Рио-де-Жанейро в слякотный осенний день, заставший одинокого путника босиком посреди сельского проселка. Сто пятьдесят граммов вернули Федю из потустороннего мира похмелья на землю.
Воронок буркнул:
– Иди, доспи. Через два часа – общая побудка и – с Богом!
Осторожно, неуверенно переступая бледными интеллигентскими ногами, Федя пробрался в свою постель и опять нырнул под одеяло. Водка разливалась по телу благословенным теплом забытого младенчества. Засыпая, он видел горы николаевских червонцев, золотые чаши с чеканенной славянской вязью мерцали реально. Ему приснилось, как он пилил их на куски ножовкой, а рядом сидела его жена, жарила на примусе шашлыки и почему-то по-кавказски причмокивала:
– Вай-вай-вай! Почему ты, Федя, такой жадный стал?
Когда он проснулся вторично, Джека уже не было. В комнате за окнами посветлело. Девиц тоже не было, их куда-то уже успели испарить. Во дворе деловито покашливали прогреваемые моторы. Воронок, Джек и Аспид загружали мешки с провизией, свернутые палатки, инструменты, отмычки и прочую амуницию идущих в набег иконщиков. Офени с безучастными лицами профессиональных наймитов подкреплялись кефиром и ветчиной. Лучезарная свеженькая Ниночка порхала около кофеварки. Вчерашняя пьянка показалась Феде нереальным сном. Все было другое: деловое, трезвое и спокойное.
«Ведь на какое дело идем! И все так чинно, как будто отдел НИИ подготавливается в экскурсию к летним полевым работам, – и от этого сравнения ему было особенно не по себе. – Экспедиторы хреновы! Ничего себе, научные работники! На кой черт я все-таки с ними связался? А вдруг найдем? Как делить будем? Ведь голову пробьют, морды у них у всех больно мерзкие», – он вспомнил Джекову колотушку, обмотанную мягкой тряпкой, – инструмент воспитания нетрудового коллектива. С нервной дрожью и серым похмельным лицом он пил кофе из розовой японской фарфоровой чашки, заботливо поставленной прекрасными Ниночкиными пальчиками, оканчивающимися алыми маникюрными сгустками спекшейся крови.
– Вы в первый раз с ними едете? – Ниночкины губы лепетали, как у воспитательницы детей вдового английского лорда – изысканно и светски-безучастно.
– В первый, знаете ли. И поражен серьезностью подготовки. Никогда не думал, что добывать иконы – такое серьезное дело.
– О, вы не знаете Игоря. Он самый серьезный иконщик нашего времени. У него такого письма доски бывали – конец света! На мальчиков вы не обижайтесь, они иногда бывают непосредственны, но вполне свои ребята.
«У, уголовная шкура! Ты так же лепетать будешь, когда они человека живьем закопают», – Федя вынужденно улыбнулся Ниночке, поблагодарил за прекрасный кофе и вышел в сад, чувствуя спиной внимательные взгляды прожорливых офеней и лучезарной хозяйки.
Аспид улыбнулся ему, как будто Федя был восемнадцатилетней девушкой в расцвете красоты, которую Аспид собирался соблазнить.
– Ничего, Феденька, привыкать надо. Сейчас тронемся, твой мешок уже упаковали. Ну, пошли, перед дорогой молебен отслужить надо.
«Этого еще не хватало! Перед тем как голову пробить и храм ограбить, еще молебен служат».
В гостиной собрались все участники предстоящего турне по добровольной сдаче населением художественных ценностей блуждающим ценителям прекрасного. Все чинно сели. Аспид поставил на дореволюционный американский граммофон старую пластинку Шаляпина. Beликий, потрескивающий ушедшим гениальный голос пел о Кудеяре-разбойнике и невинно пролитой крови честных христиан. Потом все встали и расселись по машинам.
Федя, Аспид, Джек оказались в «жигулях». Бледный Алекс, Воронок и офени – на газике. Ниночка улыбалась с террасы, как довоенная немецкая рождественская открытка тридцатых годов.
Разбрызгивая лужи, они мчались навстречу ожидающей их столетия добыче. Шли на пределе дозволенной скорости. Промелькали подмосковные дачи. Автомобили неоушкуйников вырвались на простор Ярославского шоссе. Первая остановка была в Загорске.
Аспид часто вырывался из Москвы через Ярославское шоссе. В Загорске у него была старая апроприированная явка – дача пожилого пенсионера-добытчика. Пенсионер все строил и обстраивал чуланчиками бревенчатый сруб дачи. В конце концов она стала похожа на деревянный лабиринт или же на упавшее на землю воронье гнездо. Аспид звал дачу вороньей слободкой, а около тридцати квартирантов, ютившихся в этой некоммунальной гостинице, – галчатами. Пенсионер был лыс, ходил в засаленном военном кителе с протертыми обшлагами, хотя никогда в армии не служил. Со всеми он был твердо вежлив, вежливость у него была, как деревянный намордник. Он напоил их крепким, как деготь, чаем, при этом почтительно заметив:
– Два образа ваши у меня с того раза еще лежат. Архангел Гавриил и Спаситель в терновом венце. Как с ними быть прикажете?
– В следующий раз заберем, – буркнул Аспид. Они спешили. Собственно, спешить было некуда, кругом были бездорожье, грязь, весна, но, по-видимому, состояние переезда действовало всем на нервы и было желательно поскорее приехать на место.
Обезлешенный степной Переяславль мелькнул голубым блюдцем озера. За Переяславлем они отдыхали в лесу, сидя на пнях и подкрепляясь черным кофе из термосов.
Ростов они проскочили пулей, здесь было опасно, нечисто; в прошлом в Ростове и окрестностях было проделано много рискованного.
За Ростовом у машин сменили номера. Федя получил поддельный паспорт на имя Безрукова Анатолия Сергеевича – мало ли что может произойти, никаких следов не должно оставаться.
Ярославля Аспид определенно боялся. Не доезжая до него, свернули на большак и созвали военный совет. Набег разделился. Газик из каких-то соображений решили отправить в объезд на Тутаев. Воронка, Бледного Алекса и двоих офеней с инструментами Аспид боялся везти через город. На всякий случай у банды, едущей на газике, был документ на бригаду строителей коровников. Уже несколько лет строительство шабашниками в колхозах коровников надежно прикрывало их иконную деятельность.
Федя никогда не был в Ярославле и с большим интересом вглядывался в правильную екатерининскую планировку города, который и по богатству исторических памятников, и по местоположению мог бы
