Я Распутин - Алексей Викторович Вязовский
Я чуть не присвистнул. Это что, древние кремневые пистолеты, как в кино? Вот это старье?? Так у них же калибр как у маленькой пушки! Какой тут бронежилет… И что теперь, убивать Лохтина? Но он мне ой как нужен.
Пока шли к тем самым тумбам, мрачное питерское небо просветлело. А за нами потащились два репортера с фотоаппаратами, их было шугнули, но безуспешно. Только они установили треноги — прикатило подряд сразу два экипажа. И все с вензелями на дверях. Один, ясное дело от НикНика. Наблюдать и бдить. Второй мне был неизвестен. В нем сидело две дамы в вуалетках — так думаю фрейлины царицы.
На месте нас ожидали оба корнета, Лохтин, казаки и доктор. Его предусмотрительно направил князь Трубецкой.
Гусары тоже небось гулеванили всю ночь и выглядели недоспавшими, но больше всего в них была заметна тревожность. Служба офицером в гвардии подразумевает понимание раскладов в высших сферах, и тут ребятам, судя по тому, как они оглядывались на вторую карету, было кисло. Ежу понятно, что мужик Распутин самостоятельно обзавестись секундантами из Собственного Его Императорского Величества конвоя никак не мог, а мрачные рожи казаков свидетельствовали, что и они тут по приказу. А кто мог им приказать? Князь Трубецкой? А ему кто? То-то и оно, почуяли, в какие игры вляпались.
Представились кто не знаком был, кивнули друг другу, Лохтин ушел в сторону, а мне подъесаул махнул в другую, типа вали. И рожи у господ офицеров, что в фуражках-шинелях, что в бурках-папахах были мало не презрительные, еще бы, лапотный мужик дуэлировать вздумал.
Секунданты и доктор тем временем коротко переговорили, достали коробку с пистолетами. Даже с моего места видно — красота, солидная работа. Ящик красного дерева, в нем два пистоля с черными рукоятками и всякие приблуды вроде молоточка, пороховниц и бог знает чего еще.
— Желают ли стороны примириться?
— Это как Владимир Михайлович решит, — развел я руками.
— Примирение невозможно, — почти в унисон сказал Лохтин.
Один из секундантов быстро отбарабанил правила, спросил, все ли понятно. Другие тем временем зарядили пару и разыграли кому какой ствол достанется.
Мне выпал с номером два. Удивительно, но никакого волнения я не ощущал, рассматривал оружие с интересом — металл с гравировкой, серебряная насечка, на рукоятке мелкая резьба, листики-цветочки. Ну все, теперь «Сходитесь!» и поминай, как звали.
— Прекратить! Немедленно прекратить! — раздался окрик со стороны.
Ого, городовые, дюжина человек, конные и пешие. А следом солидный дядечка в полицейской шинели и каракулевой шапочке с гербом. Рявкнул, что дуэль допущена быть не может, пистолеты отобрал и велел явиться за ними в градоначальство. Репортеры только успели магнием пшикнуть, как он развернулся и величественно удалился. Городовые следом.
Вот так вот, административный ресурс рулит. Зря только с бронежилетом возился…
* * *
В санях, пока до дому ехал, дошло до дурацкой головы, что бронежилет бронежилетом, а пуля могла и повыше прилететь. И было бы у меня в голове на две дырки больше.
Тут меня и накрыло отходняком — пот, слабость, руки затряслись, бери меня тепленьким. Прямо хоть нашатырь нюхай. Как доехали — из саней сам выйти не смог, хорошо у дверей уже выставили дежурных, подняли, подхватили, под удивленные причитания довели до зала. Лохтина все бросила, прибежала, засуетилась, закудахтала.
— Прочь. Все прочь. Что с тобой, Гришенька? Знамение было?
— Так и есть… — сил хватило подняться по лестнице к себе, — Все это плохо кончится.
— Да что же? Какое знамение то?!
— Позже! — рявкнул я, захлопывая перед ее носом дверь.
Полчаса отлежался, встал — вроде в порядке, сердце не колотится, руки-ноги двигаются. Решил проверить, насколько я все-таки дурак, стащил с себя жилет, взял с кухни нож, большой браунинг и побрел в сарай. Кто пытался прилепится по дороге — цыкнул, двух мужиков, что рядом дрова пилили, погнал на кухню чайку попить.
Зашел в сарай, повесил жилет на пару гвоздей у стены. Сначала со всей силы ткнул ножом. Пробило, но не сказать, чтобы сильно. Потом, отошел к другой стене, выстрелил.
Дурак. Еще какой — пуля навылет пробила. Значит, неверно я вспомнил, как шелковая защита делается. Может, у самого изобретателя заказать? Как там его, «галицийский Эдисон»? Вот пусть репортеры узнают, кто да что.
Распахнул дверь сарая — мать моя женщина! Вся община навстречу, глаза по пять копеек, у Лохтиной с два блюдца.
— Чего всполошились?
— Живой! Живой, батюшка! Слава богу!
— Что мне сделается? А ну, все по работам!
— Григорий Ефимович! Гриша! — подруга бросилась на грудь — Мы ж думали такое тебе видение тяжелое было, что ты самоубиваться пошел!
С темы видения и стрельбы общинников надо было срочно переключать. Иначе тут массовый психоз начнется.
— Не мельтеши. Веди давай, покажи, что с играми.
Художник первые картинки доработал, потому как для клише требования другие. Сделал два варианта, для черно-белой и цветной печати, но меня от цветного отговаривали — и дороже, и качество выходит так себе, все равно до технологий лака и ламинации нам еще далеко. Так что вместо цветов пока штриховка — пунктирная, сетчатая, косая и так далее. И в правилах написали, что желающие могут раскрасить сами, рекомендованные цвета такие-то.
Так что завтра в печать, а моим останется только коробочки клеить да фишки точить. Артель для умственно отсталых, ей-богу.
* * *
Начался Рождественский пост, Александра Федоровна вдруг резко впала в православный мистицизм. Надела черное платье, зачастила в церковь. Фрейлины тоже преобразились — синие и серые тона, платки на головах. Прямо не узнать. Все игры, развлечения были под запретом — дети учились и тоже не вылезали из Воскресенского храма.
Николай же… укатил стрелять зубров на Царскосельскую дачу!
И тут Аликс совсем заскучала. Стала требовать меня во дворец каждый день, просила рассказывать, как я «обратил разбойника» (Герарди растрепал) и вообще не отпускала от себя ни на минуту.
…- И что же там дальше?
— …Он был облачен в одежду, обагренную кровью — зачитывал я Откровения Иоанна Богослова — …Он пасет народы жезлом железным; Он топчет точило вина ярости и гнева Вседержителя.
— Боже помилуй! — царица перекрестилась. За ней перекрестилась вся свита.
— Дальше, дальше!
— Кто поклоняется Зверю и образу его — тот будет пить вино ярости Божией, вино цельное — продолжал я цитировать Библию — приготовленное в чаше гнева его, и будет мучим в огне и сере святыми Ангелами.
На последней фразе я добавил угрозы в
