Позвони мне - Борис Михайлович Дмитриев
– Да знаю я всё, чего тут не знать. Давненько мечтаю с Николашкой отужинать.
Василий Иванович на пол-аршина взлетел над скамейкой, у него даже перекосились усы и висящий на ремешках бинокль крепко саданул в подбородок.
– Откуда ты можешь знать такое, скотина, ты чего здесь мне дуру ломаешь? Сейчас же тетрадку тащи из шалаша, лично приказ настрочу. Будет тебе на передовой и царь Николашка, и вся его разряженная в бриллианты семья. Видно, не судьба тебе в хорошей компании сегодня душевно отужинать.
Кашкет без тени смущения, как будто страшилки комдива не имеют к нему никакого отношения, заиграл на трёхструнке в полный голос лакированных дек императорский гимн и козлиным фальцетом подпел «Боже, Царя храни!».
– Вот охота вам передовой инвалида стращать? – оборвав музицирование, поинтересовался денщик. – Сами только что объявили о визите Николая Романова, а теперь меня виноватым поставили. Я привык доверять командиру. Вообще же, если честно сказать, я всегда знаю всё наперед, мне и говорить много не требуется. Сердцем чую, побратаюсь нынче с царем. – А про себя между тем не без ехидства подумал: «Глядишь, не сегодня, так завтра в дурку легендарный комдив угодит, вот смеху-то будет».
– Не помрёшь своей смертью, Кашкет, без всякой обиды тебе говорю, – завершил разговор Василий Иванович и снова достал из кармана кисет, чтобы сварганить очередную самокрутку. Несколько добрых затяжек привели в равновесие командирский взрывной характер, и Чапай, на манер денщика, подманил постукиванием ладони о коленку резвящуюся на воле дворняжку. Однако размышления о пользе страха для благополучия общества не отпускали его.
«Интересно, – неспешно соображал про себя Чапай, – вот эта бездомная собачонка приблудилась в Разлив с надеждой на милость от стряпни денщика или, скорее, из страха перед дикой природой? Похоже, что прав шалопутный денщик, именно страх оказаться растерзанной какой-нибудь голодной зверюгой прибил сюда беззащитную псину».
Своим чередом с озера стали доноситься пока что отдельные, пробные жабьи приветствия, верные спутники вечерней зари. Очень скоро это робкое, самое первое кваканье начнёт обрастать более громкими, осмелевшими голосами. Пока, наконец, не сольётся в единый, торжествующий жабий переквак, в котором невозможно выделить чей-то отдельный голос. Но это будет несколько позже, когда солнце угасающим калёным диском упрётся в прямой горизонт.
А пока Василий Иванович принял решение малость расслабиться, прогуляться с собачкой по берегу озера. Понаблюдать в одиночестве за всякой шкодливой малявой, снующей в рыже-зелёных водорослях у самой кромки прозрачной воды. Подсмотреть наудачу за камышовой стеной хлёсткий удар щучьего боя и следом рассыпающееся веерным размётом бегство обречённой рыбьей мелюзги. Что как раз и является прямым свидетельством неотвратимости денщиковой правды про необходимый в природе недремлющий страх. Сделав командирские, преимущественно формальные, распоряжения по разведению костра и по особым, сопровождающим варку рыбацкого супа, хитростям, Чапай в компании с вертлявой собачонкой, при полном обмундировании, отправился к озеру.
Есть в ряду всевозможных человеческих слабостей и совершенно особенная, которая, быть может, с адамовых дней запечатлелась в нашей генетической памяти как неизбывный источник тихого счастья, воистину невечерней радости. Нет сердца, которое бы не возбудилось в нежнейшем восторге от запаха первого дымка, от вида трепетного язычка занимающегося пламени.
Кашкет, точно как в детстве, с переполняющим душу волнением принялся за разведение лесного костра. Как и полагается, он сложил шалашиком мелкую щепу, сверху добавил сушёного хвороста и с первой же спички запалил пока что робко наметившийся очажок. Потом будет большой ненасытный огонь, пожирающий почти без остатка всё новые порции дров, но именно это, первое, трепетание пламени способно вызывать в душе архаическое, несравненное наслаждение.
Невзирая на тихую радость, одна неотступная мысль тревожила душу, не давала покоя Кашкету, – мысль, связанная с ожиданием сумасбродного визита Николая Второго. «Или наш Наполеон окончательно умом трепыхнулся, – рассуждал про себя озадаченный балалаечник, – или на дивизию надвигается нешутейная бесовщина, а значит, пора потихонечку удочки сматывать».
Костёр, управляемый дирижёрской волей денщика, приходил в движение, как большой симфонический оркестр. В одну стихийную ткань сливались треск и шипение дров, под сопровождение набирающего силу огня, словно скифской пляски живого пламени. Немало требуется пережечь заготовленного впрок валежника, чтобы накопить раскалённого жара и приняться за варку костровой царской ухи. Два рогача и перекладина под казанок всегда были припасены у денщика и сохранялись в полном боевом порядке. Они с готовностью лежали рядом и дожидались своего часа. Потому что прежде опытный стряпчий должен заняться чисткой лука и картофеля да ещё повозиться с наловленной рыбкой, лениво трепыхающейся в глубоком оцинкованном ведре.
Как ни был увлечен ответственным приготовлением ухи насвистывающий царский гимн Кашкет, как ни был удручён чапаевскими бреднями, однако безошибочно заприметил в просветах лесной тропы несомненно Анкин, известный каждому красноармейцу ситцевый в горошек сарафан. Денщик, из любопытства, подхватил стоявшее рядом ведро и спрятался с уловом за командирским шалашом. Всегда занятно из-за кустов смотреть в безлюдном месте на одинокую молодую женщину.
С раскрасневшимся и возбуждённым лицом, с глазами полными бездонной неги, бесконечно влюблённая во весь белый свет, почти не касаясь травы, пулемётчица подбежала к центральному пеньку, побросала на него принесённые оклунки и звонко обозвалась: – А где все?
Немного расстроившись от безответной, до звона в ушах, тишины, внимательно осмотрелась кругом и присела на тесовую лавку. Через минуту ещё громче аукнулась: – Есть кто-нибудь?
– Тебе что, меня одного недостаточно? – злобно отозвался, выглядывая из-за шалаша, обвязанный холщовым полотенцем денщик. В одной его до локтя оголённой руке судорожно подрагивал взъерошенным хвостом огромный окунище, в другой был зажат окровавленный стальной тесак. Чувствовалось, что схватка между стряпчим и рыбиной не на жизнь, а на смерть ещё не закончилась. Об этом свидетельствовал переполненный презрением, вытаращенный окунем глаз.
– Вечно ты, как привидение, по кустам ошиваешься, – вместо приветствия обрушилась на однополчанина Анка. – Нормальный человек должен открыто участвовать в жизни, а не шпионом шнырять. Девки незамужние в штабе болтают, что лучшего жениха, чем Кашкет, не сыскать: он тебе и обед приготовит, и порядок в избе наведёт. А по мне, прежде всего, мужика в избе подавай, а полопать мы и сами на печке состряпаем. Что-то не густо у вас здесь с народом, почему нет никого, где командир и важные гости, неужели, не дождавшись меня, распрощались? – смягчая тон, слегка пошутила пулемётчица.
Денщик, всем своим видом давая понять, что с бабой разговаривает на равных только по снисхождению, нехотя поставил в известность:
– На озеро поплёлся твой героический Чапай, голове командирской охолонуть понадобилось. Вы там, в расположении, непонятно чем занимаетесь, а у нас горячка такая стоит, что мозги закипают. Не пойму, что творится с
