Мекленбургский дьявол - Иван Валерьевич Оченков
Наконец, «Святая Елена» подошла на веслах к пристани, после чего вахтенные надежно пришвартовали ее к причалу и сбросили сходни. Если честно, душа моя рвалась бросить все и взлететь по ним на палубу, чтобы обнять сына, но «ноблес оближ» черт бы его побрал. Положение обязывает! Пришлось степенно дожидаться, пока на берег сойдет Петерсон, за которым чинно следовали наши юнги.
— Ваше величество, — начал доклад старый морской волк. — Вверенные мне корабли закончили переход в порт Кафы без происшествий!
— Вы очень вовремя, друг мой, — милостиво отозвался я. — Мы довольны вами! Как проявил себя экипаж?
— Неплохо для новичков, — скупо похвалил подчиненных шкипер. — Еще пара плаваний и я сделаю из них настоящих моряков!
— А эти молодые люди? — обратил я, наконец, внимание на сына и его товарища.
— Лизунчики, — слегка поморщился норвежец. — Хотя, со временем и с них будет толк!
Вообще, Ян был из разряда тех начальников, из уст которых лучшая похвала это — молчание. Зато если находился недостаток, то у Петерсона сразу же прорезалось красноречие. Ругаться он мог долго и до того изобретательно, что пронимало даже просоленных морем ветеранов. Так что, если молчит, значит, все в порядке.
— Ну что вы? — посмотрел я на пацанов и развел руки.
Митька с Петькой тут же сбросили с себя всякую торжественность и бросились ко мне в объятья. То есть, впереди бросился, конечно, царевич, но я сграбастал обоих, после чего сбил с макушек парусиновые шапки и взъерошил волосы.
Пока я обнимал детей, на сцене появилось новое действующее лицо, а именно пан есаул Михаил Таврический, то есть хотел сказать Татаринов.
— А ты откуда взялся? — удивленно спросил я. — Тебе, что приказано было?
— Не гневайся государь, — умильно улыбнулся казак. — Вот ей богу, все по твоему слову сделал!
— Да нежели! И как же, позволь спросить, тогда ты здесь оказался, когда я велел тебе в Керчи службу нести?
— Так ить что ей сделается Керчи-то? Стоит, как стояла. А я тем временем другое твое повеление исполнил.
— Ты мне зубы не заговаривай! — нахмурился я. — Какое еще к черту повеление?!
— Да как же, — нимало не смутился моим грозным видом казак. — Разве не ты, великий государь, повелеть соизволил, чтобы все большие корабли, кои в гавани захвачены, были вооружены да приготовлены к походу?
— Было такое, — кивнул я. — Только ты тут каким боком?
— Да как же, надежа! Если не мы — твои верные слуги, донские казаки, так кто бы этот наказ исполнил? Вон погляди, какие все славно получилось, — указал он на три небольших парусника, подходящих к берегу. — На каждом по четыре фальконета поставили, полсотни казаков и полтора десятка готских еллинов.
— Каких-каких елинов? — не выдержал я. — Ты, где только слов таких поднабрался?
— Так греки тутошние сами себя прозывают. Им хорошо, а нам без разницы. Пусть хоть шишигами[19] зовутся, главное чтобы в пекло не тащили!
Случись подобное ослушание в иное время, быть бы Мишке битому, если не хуже. Однако после недавнего сольного выступления атамана Мартемьянова мне позарез нужен был преданный человек, пользующийся при этом авторитетом среди донцов. Так что его сам бог привел.
— Ладно, — смилостивился я. — Тут ты молодец, ничего не скажешь!
— Государь, — понял, что гроза миновала Татаринов. — Раз уж такое дело, не вели мне больше в Керчи сиднем сидеть! Все, что там сделать можно было, я сработал, а теперь, ей богу, сил моих больше нет…
— И что же ты там такого накрутил?
— Ну как же, — принялся перечислять есаул, загибая для верности пальцы. — Перво-наперво, мы с казаками да твоими ратными прошлись по всем тамошним окрестностям и весь скот что нашли, привели в город.
— Вот как?
— Ни много ни мало, а почитай что два десятка тысяч овечек, да сотню бычков, да без малого три тысячи коней!
— Славно!
— Вторым делом, я приказал собрать всю, какую сыщется конскую сбрую, так что если будет на то твоя царская воля, полтыщи казаков можно будет на конь посадить!
— И это правильно.
— Ну, а раз правильно, дозволь и дальше тебе послужить саблей.
— И что же тебе поручить прикажешь?
— На все твоя царская воля, а только людишек на эти фелюги я сам набирал. Так уж помилосердствуй, дозволь над ними головою быть.
— Быть по сему, — кивнул я. — готовьтесь к походу, а вечером приходи во дворец на пир. Там и потолкуем, куда вас лучше направить. Ну и угостимся заодно на славу.
— Благодарствую за честь великую, государь. — Мишка в пояс поклонился и отступил на шаг.
— Значит так, — распорядился я, оборачиваясь к свите. — Всем экипажам — день отдыха. Федя, — Обратился я к радостно лыбящемуся при виде побратима Панину, — а тебе приказ другой. Пусть твои охотники перешерстят весь город! Только смотрите, без душегубства и прочих излишеств. Не злобите людей без нужды.
— А коли они запираться учнут и оружье прятать?
— Если сыщете, то воля ваша, можно и высечь для профилактики в воспитательных целях.
— Эй, хозяева, открывайте. Встречайте дорогих гостей! — постучал кулаком в наглухо закрытые ворота Ванька Кистень. Обернувшись к стоящему рядом Петьке — недавнему полонянику, приказал, — Ну, чего ждешь, толмачь!
Как только их полковник — Федор Панин, получил от царя приказ провести полный обыск городских кварталов за ради обнаружения припрятанных доспехов, огнеприпасов, оружия и укрываемых турецких вояк или ясырей, дело закрутилось без промедления. Сказано делать — умри, но исполни! Такому выучил своих подчиненных. Безжалостный и к чужим, и к своим, но и щедрый на награды и всегда заботящийся о бойцах допрежь самого себя.
«Разбойный приказ» занялся понятным для себя делом, в котором его разве что казаки могли обойти в ловкости. Разбившись на полудесятки охотники, прихватив знающих турецкий из числа освобожденных рабов для лучшего общения с кафинскими обитателями, разбрелись по городу и начали тотальный шмон.
Понятно, без накладок не обходилось. Где-то и пришибли малость сильно резвых и буйных, где-то и помяли девок и женок турецких. Турки и татары живут наособь — отдельно мужики,
