В. Бирюк - Косьбище
При переходе на новый удел княжий двор «худеет»: что не нужно — продают или бросают. Перевоз-то дорог. «За морем телушка — полушка, да рупь — перевоз». Берут лучших. «Количество билетов строго ограничено». А кто у нас лучший?
– Федька, друган твой, который быстрее всех бегает, где?
– — Дык поносит его. Третий день.
– Ладно, ждать не будем. А Петька чего морду не кажет?
– Дык он любимую княгинину служанку за сиськи дёргал. Она-то ему морду и расцарапала.
– Лады. Петьке — плетей, обоих — на торг, ты — к княжему стремени. Выступаем.
Такие интриги закручиваются, с такими «подставами»… С самого детства. И потихоньку собирается-формируется очередная молодёжная банда имени очередного княжича. Княжич вырастет — своих сверстников в «ближники» возьмёт. Отцовых советников-помощников… более-менее тотально, более-менее вежливо отправит в «за печку». «Отцы и дети» разворачиваются в княжеских домах при каждой смене главы дома. И будет безродный ложкомойкин сынок — воеводой из первейших, будут ему родовитые из «земских» в землю кланяться. Может, и сам в бояре выйдет, начало своему собственному боярскому дому положит. Но — нужно удержаться возле княжича. Любой ценой. Как следствие — сволочизм с «младых ногтей». Просто как способ выживания ребёнка в данных социально-экономических условиях. Получается идеальный защитник «веры, царя и отечества». Идеальный, потому что все остальные — ему волки. «Разделяй и властвуй». Мудрость не русская, но на Руси постоянно применяемая. Про этнические дивизии в Советской Армии никогда не слышали? А про бойню в Новочеркасске?
Но проблема у таких ребят та же, что и у древних спартанцев — потолок низкий. Когда смолоду идет отбраковка по физическим параметрам — мозгов образуется мало. И в социуме, и в индивидууме. В Афинах — философы, историки, драматурги, скульпторы… Стаями ходят. А в Спарте — царь Леонид да Ксенофонт. Впрочем, последний — родился и вырос в Афинах.
Перуну повезло — он при Мономаховой дружине родился, все встряски-перетряски пережил, гриднем стал. Вскоре и десятника получил. И всё — потолок. Как часто бывает при повышениях по службе — сперва радость, надежды, потом обуза, рутина. А как меняется характер у «господ офицеров» в такой ситуации… Куприна с Гаршином не читывали? Запойное пьянство — не самый тяжёлый вариант. От тоски ждёшь войну как невесту молодую. На Руси после смерти сына Мономахова — Мстислава Великого началась междоусобица. Но Перуну было уже под сорок — поздновато для повышения. Что чувствует строевой офицер, когда его по возрасту повышением обходят… «Есть страшное слово: «никогда». Но есть ещё более страшное слово: «поздно».
Перун дослужил до положенных 55. Дальше — судьба отставника-янычара. Не семьи, ни детей. Старые раны по всему телу, память о былых победах, о себе — молодом, сильном, «яром». И — надельная грамотка в зубы. Без привычки, без навыка к крестьянскому труду. Но с твёрдой уверенностью, что все неслужившие — «дерьмо жидкое», все проблемы можно решить ударом типа «падающий сокол» в голову, или, на худой конец, с помощью «кричащих ягодиц». Верный воин русского князя. Верный — до костей. Сказать: «до мозга костей» не могу ввиду наличия сильного сомнения в присутствии…
Разговор у нас с ним сразу пошёл наперекосяк. Точнее, и разговора не было. На мой вежливый поклон и «здрав будь, добрый человек»… будто и не было ничего. Взглядом мазнул и дальше пошёл. Только уже с крыльца, через плечо:
– Эй ты, как тебя, старшего позови.
«Здесь ты — никто, и звать тебя — никак. И место твоё — у параши». Странно, на Руси же с гостями вежливы. Или про моё изгнание узнал, или про шалости слышал? В чем причина-то?
Причина оказалась простая, на мне прямо написанная. Я как-то среди своих об этом забываю. А зря. Неполовозрелый малолетка не имеет права быть наблюдаем и различаем в информационном пространстве «мужа доброго». А я постоянно забываю об этом. И о том, что переубеждение производится кровью. Пока — только переубеждаемого. Непрерывно и неизбежно. Из всего народа, с которым я в этой «Святой Руси» сталкивался, пожалуй, только Яков да ещё Спирька, хоть и не с первого раза, но что-то такое уловили. Без мордобоя или других… больно привходящих.
Когда мои поднялись, да со сна умылись… Опять заморочка: зовут в избу. По обычаю нужно, чтобы три раза позвали. Первый раз поблагодарить, отказаться и на крыльце сеть. Второй раз снова поблагодарить, отказаться и в сенях сесть. Третий раз поблагодарить, согласиться и у порога сесть. А вот когда ещё раз позовут да за столом место укажут, тогда можно на краешке лавки устроиться. Щей похлебать из общей миски в очередь, держа ломоть хлеба под ложкой, которую через пол-стола к себе несёшь. И — никаких разговоров, а то — ложкой по лбу. «Когда я ем — я глух и нем». Дождаться, пока хозяин свою ложку положит да опояску распустит. Подождать, пока хозяин ритуальные вопросы проведёт. Насчёт погоды: «экие ныне дожди идут. А вот в прошлом годе… — В прошлом-то — да, а вот когда Долгорукого упокоили… тады, поди, суше было».
Хозяин обязательно спросит насчёт «здоров ли твой скот? А баба?». Отвечать надлежит с подробностями, развёрнуто. В зависимости от настроения, хозяин может провести лекционный час. Например, на тему: «Молодёжь ныне негожая. Даже и на бабу лазать не умеют. А вот в наше время…». За все высказанные советы следует искренне и длинно благодарить…
Как-то я не понимаю попаданцев — или это у них чего-то со слухом, или — у меня. Каждое патриархальное общество имеет набор ритуалов. И оно их исполняет. Непрерывно, по каждому поводу. Вот нормальный русский ритуал приёма гостя — разговор по делу начинается через час-полтора. Это не родственники, не праздник, не какое-нибудь важное мероприятие. Это просто «в гости зашли». Полтора часа собственной жизни на каждое «здрасьте» — это что, для всех попаданцев нормально? Местным — да, нормально. Они слово «час» знают, а вот что в нем 60 минут — нет. И не хотят: время определяется по солнышку, рабочее — состоит из двух частей: до обеда и после. Фраза: «Я жду вас в десять ноль пять» — не только не воспринимается, но и даже не думается.
Маршал Жуков в своих мемуарах весьма сожалеет о преждевременной отдаче приказа об открытии огня при нанесении упреждающего ракетно-артиллерийского удара по немецким позициям при выдвижении противника для атаки в ходе «Битвы на Курской дуге». По его мнению, если бы он подождал ещё 45 минут, то «потери противника в живой силе и технике могли бы быть существенно выше». В разы. А наши, соответственно, ниже. И на «Дуге», и позднее, на «Валу». На немецком «Восточном вале», который проходил по Днепру.
«Переправа, переправа!Берег правый, как стена…Этой ночи след кровавыйВ море вынесла волна»
Вот так выглядит цена времени. Три четверти часа и десятки, может быть — сотни тысяч сохранённых человеческих жизней.
Здесь я тоже могу сказать: «Ребята, начинаем через три четверти часа». Им все слова по отдельности — понятны. А смысл — напрочь нет. Нет самой идеи точного измерения времени. И кто-то говорит, что предки были такими же как мы? Были. Как нынешние сомалийцы. Восход — намаз, заход — намаз, полдень — намаз. Ну и что ещё нужно знать о времени? Ах да — ночь. Ночью — темно.
И так не только на Руси. «Благородный сэр не ждёт более четверти часа» — так это уже 19 век. «Точность — вежливость королей». Ну это вообще… совсем чуждое, инородное и противоестественное. Как здесь — в «Святой Руси», так и в моей России начала третьего тысячелетия. И не только для наших местных «корольков», но и для всех их «младших помощников третьего дворника» — «ни чё, подождут». Настолько крепко вбито, что даже серьёзные бизнесмены удивляются и обижаются, когда оказывается, что за это «ни чё» надо платить как за «чё». Или — многократно больше. Немалые деньги теряют, свои собственные. Но от этого «ни чё» — никуда, ну наше это. Цена времени возникает только в индустриальном обществе. У англичан, немцев это умение ценить время, и своё, и чужое, вбивалось столетиями промышленных революций, а у нас… Сталинская статья о сроке за опоздание на работу несколько сдвинула ситуацию. Но потом — прямо по песне: «отечественные как-то проскочили».
Первая мировая. Перрон в Берлине, убывающий на фронт офицер спрашивает у кондуктора:
– Когда отправляется этот поезд?
– В шестнадцать часов, двадцать семь минут, одиннадцать с половиной секунд.
– Почему такая точность?
– Так война, герр офицер.
Перрон в Москве. Аналогичные собеседники.
– А скажи-ка мне, братец, когда этот эшелон пойдёт?
– Дык хто ж его знает. Может, седни, может, завтрева.
– А что так?
– Дык война ж, барин.
У меня ещё одна заморочка: зовут — надо войти в двери. Ну вроде — чего проще? Ага. А этикет? Я первым идти не могу — сопляк. И не первым не могу — господин должен идти перед людьми своими. Как всегда в команде: изменился порядок следования — начинают меняться командные статусы. Вошли в сени, Ивашко с Николаем сели. Остальные стоят — сесть места нет. Я так вовсе у входных оказался. Ладно, я не гордый. Я-то — да, а остальные? Ивашка в открытые двери на двор глянул:
