Иван Евграшин - Стальной лев. За Родину! За Троцкого!
Тот несколько секунд раздумывал, потом кивнул.
– Конечно, достаточно, товарищ Сталин. Спрашивайте, товарищ Предреввоенсовета, – обратился он ко мне.
– Так как вас на самом деле зовут, товарищ Зайденварг? Расскажите мне о себе.
– Мое настоящее имя – Наум Эйтингон, товарищ Предреввоенсовета. Сам я родом из Могилева.
– Наум, обращайтесь ко мне по имени-отчеству, пожалуйста. Скажите, а Макс Эйтингон, врач, многолетний президент Международного и Палестинского психоаналитических обществ, один из первых учеников Фрейда, вам не родственник?
– Двоюродный брат, Лев Давидович.
– Понятно. А как вы оказались в Перми, если я правильно понимаю ситуацию?
– Я, как работник Могилевского городского совета, занимался реализацией продразверстки, участвовал в подавлении нескольких кулацких мятежей. Приехал в Москву с отчетом о проделанной работе и попал под мобилизацию в Пермь.
– Вас не имели права мобилизовать, у вас же мандат, полномочия.
– Мне предложили работу в ВЧК, и я не смог отказаться. Нашел способ связаться с начальством и получил на это разрешение.
И тут я понял, кто передо мной. Это был будущий легендарнейший советский разведчик Наум Исаакович Эйтингон. Биография и боевой путь этого пока еще юноши были потрясающими.
В той, предыдущей истории Наум Исаакович в 1925 году был направлен на работу в Иностранный отдел (ИНО) ОГПУ. Занимался организацией специальных операций (диверсий и актов террора) за рубежом. Потом был резидентом в Шанхае, где работал с Рихардом Зорге. Затем работа в Пекине, под прикрытием консула СССР, и в Харбине. В 1928-м организовал убийство китайского диктатора Чжан Цзолиня. Организовал похищение генерала Кутепова во Франции.
В 1929 году – резидент ОГПУ в Стамбуле. С 1930 по 1932 год будет выполнять спецзадания в США. В 1932 году – назначен начальником Первого отделения (нелегальная разведка) ИНО ОГПУ.
В 1936 году – военный советник и заместитель резидента в Испании, известный под псевдонимом «Генерал Котов». Эйтингон примет участие в вывозе в СССР испанского государственного золотого запаса в 1936 году. Вероятно, причастен к судьбе «тройного агента» Скоблина в Испании. В 1938–1939 годах был резидентом советской разведки в Испании.
Великую Отечественную войну Наум Эйтингон встретил на посту заместителя начальника разведки. За день до нападения нацистской Германии на Советский Союз он получил личное указание Берии о создании Особой группы для проведения диверсий в тылу вероятного противника. Эйтингон должен был установить связь с Генштабом и пограничными округами, чтобы договориться с ними о совместных действиях. Начавшаяся война помешала реализовать эти планы. Однако уже 5 июля 1941 года такая группа была образована при наркоме госбезопасности. Ее возглавил Павел Судоплатов. Наум Эйтингон был назначен его заместителем.
С августа 1942 года – заместитель начальника Четвертого управления НКВД – НКГБ СССР. Наряду с Павлом Судоплатовым Эйтингон являлся одним из организаторов партизанского движения и разведывательно-диверсионной работы на оккупированной территории СССР, а позже – в Польше, Чехословакии, Болгарии и Румынии, сыграл ведущую роль в проведении ставших легендарными оперативных радиоигр против немецкой разведки «Монастырь» и «Березина». За выполнение специальных заданий в годы Великой Отечественной войны был награжден полководческими орденами Суворова второй степени и Александра Невского, что вообще являлось исключительным случаем. Кроме него в разведке орденом Суворова второй степени был награжден только Павел Анатольевич Судоплатов. В 1945 году назначен заместителем начальника отдела «С» НКВД СССР, которому было поручено добывание и обобщение разведданных по созданию ядерного оружия. В послевоенные годы возглавлял операции по подавлению националистического подполья в Литве и Западной Белоруссии.
Очень интересным фактом являлось то, что Наум Эйтингон в 1929 году будет планировать и возглавлять операцию по аресту Якова Блюмкина.
Но самым интересным было то, что именно Наум Исаакович в 1940 году разработал и подготовил операцию «Утка» в Мексике, в ходе которой агент Рамон Меркадер уничтожил Льва Давидовича Троцкого.
«А ведь это он меня убил, – пришла в голову мысль. – Ничего себе. В одном кабинете сидят заказчик, организатор и объект моего собственного убийства. Нам тут только Меркадера как непосредственного исполнителя не хватает для совсем полного набора. Позвать, что ли, Яшу Блюмкина себе для компании? Он, можно сказать, товарищ по несчастью, его тоже Наум отработал».
Это понимание спровоцировало самую настоящую истерику у предыдущего Троцкого. Ту часть меня, которая осталась от бывшего «Трибуна Революции», чуть не хватил кондратий от осознания происходящего. Мое сознание наводнили волны почти животного ужаса, с которыми едва удавалось справиться.
Я схватился за голову и застонал от боли. Ко мне сразу бросились все присутствующие в кабинете, включая Эйтингона. Сталин звонком вызвал Блюмкина, а тот в свою очередь врача. Видимо, я на некоторое время потерял сознание. Однако нашатырь в руках доктора достаточно быстро привел меня в чувство.
Очнувшись и открыв глаза, я увидел, что полулежу в кресле, а надо мной столпились соратники, которые с тревогой наблюдают за манипуляциями доктора. Увидев, что я пришел в себя, все практически одновременно облегченно выдохнули. Я взглядом нашел лицо Иосифа Виссарионовича, на котором читалась неподдельная тревога. Я ободряюще ему улыбнулся, после чего попытался сесть нормально. Мне немного помогли, и со всех сторон посыпались вопросы о самочувствии. В это время доктор уже мерил давление.
– Все в порядке, – сказал я. – Наверное, погода влияет. С утра немного болела голова, наверное, после того удара. Не волнуйтесь, я уже хорошо себя чувствую.
Однако, несмотря на его слова, пришлось позволить доктору выполнить необходимые манипуляции. Только после того, как эскулап заявил, что состояние Предреввоенсовета в норме, все успокоились, и напряжение стало понемногу рассеиваться.
Тем временем я обратился к Эйтингону:
– Не вздумайте уйти, молодой человек. Мы еще недоговорили.
Сталин с некоторой тревогой посмотрел на меня и, наклонившись к моему уху, тихо спросил:
– Лева, может, перенесем разговор ненадолго?
– Не нужно, Коба, – так же тихо, чтобы окружающие не заметили фамильярности, ответил я Сталину. – Я действительно хорошо себя чувствую. Не волнуйся. У нас и так мало времени, а разговор надо закончить, и Наума обязательно выслушать. Просто прикажи принести мне кофе. Хорошо?
Иосиф Виссарионович с некоторым подозрением посмотрел на соратника, после чего распорядился принести товарищу Троцкому кофе, а для себя и товарища Эйтингона – чай.
Еще некоторое время продолжалась суета.
Когда все лишние вышли и мы опять остались втроем, я выпил кофе и наконец успокоился и сам.
«Ничего себе накрыло. Так ведь и с ума сойти недолго. Что же ты, Лев Давидович, струсил-то так? Рванулся, как заяц-трусишка», – подумал я. В этом был и еще один положительный момент. Нельзя было давать расслабляться «свите» Троцкого. Пусть понервничают. Тем более что появился еще один повод списать странности поведения нового «Льва Революции». Это было хорошо.
Наконец полностью придя в себя, я обратился к будущему легендарному разведчику:
– Наум, продолжайте ваш рассказ. Так как вы организовали и провели акцию за столь ничтожный срок?
– Я получил задание об организации акции от товарища Дзержинского, товарищ Сталин тоже проинструктировал меня. Однако о том, что вы, Лев Давидович, в курсе происходящего, мне не сообщили.
Организовано все было так. Я составил текст письма Максиму Горькому, точнее краткой записки, от имени его приемного сына. После чего текст телеграфом был отправлен в Петроградскую ЧК. Исходя из того, что Зиновий Пешков в 1915 году потерял правую руку, о чем мне рассказал товарищ Дзержинский, я сделал вывод, что почерк не так важен и письмо было написано хорошим каллиграфическим почерком от имени Зиновия, с припиской о том, что пишет секретарь. Кроме того, в Петроград были отправлены инструкции по поводу того, что должно быть сделано. В них также оговаривалось, какого возраста должен быть посланец, как он должен выглядеть, во что быть одет. Это для того, чтобы в случае проверки товарищ Горький подтвердил тот факт, что такой человек у него был и зачем он приходил. После того, как товарищи в Петрограде провели указанное мероприятие, они выслали нам в Пермь текст записки Горького к товарищу Троцкому.
– Интересно, а где вы нашли образец почерка Горького? Или вы были уверены, что его почерк мне неизвестен? – Я с большим интересом слушал рассказ молодого чекиста, так же как и Иосиф Виссарионович, который с деталями знаком не был.
– Такой уверенности у меня не было, Лев Давидович, – продолжил рассказ чекист. – Поэтому сначала я и еще несколько товарищей отправились в Висимо-Шайтанский завод, который находится недалеко от Перми. Там, в доме родителей писателя Дмитрия Наркисовича Мамина-Сибиряка, с которым товарищ Горький состоял в переписке, после тщательного обыска было найдено несколько писем товарища Горького к Мамину-Сибиряку. Они и стали образцом для подделки почерка в записке товарища Горького к вам. Только после того, как были найдены образцы почерка Алексея Максимовича, мы и решили действовать подобным образом. Таким образом, я ехал на самом деле не из Петрограда, а из Перми, и у меня еще осталось время на подготовку к акции и ознакомление с последними новостями из Европы. Дальше вы, Лев Давидович, сами все знаете.
