Евгений Токтаев - Орлы над пропастью
— Не важно, вдруг ты окажешься хорошим слушателем.
— Ну что ж, идем.
— Идем. Да... ведь мы даже не познакомились! Какое невежество с моей стороны. Я Аппий Прим.
— Ты римлянин? — на лице галла проявилась странная гримаса, смесь удивления, неприязни и разочарования.
— Почему это тебя так удивило? Ты почти в самом центре Города, по меньшей мере, странно было бы ожидать, что тут не встретится ни одного римлянина.
— Не обижайся, уважаемый, но я бы сказал, что ты похож на грека. Только у них встречал такой же взгляд, живой, любопытный, вроде как: "Интересуюсь всем".
— Ну, в общем... — Алатрион закашлялся, — полагаю, тебя смутила борода?
— Отчасти.
— Я смотрю, ты не слишком-то жалуешь римлян?
Галл насупился, словно хотел сказать: "А за что вас жаловать, только можете, что жечь да рушить". Вслух он высказался несколько иначе.
— Может и есть среди римлян хорошие люди, — галл теперь глядел на Алатриона с явным вызовом, — да только я все больше встречал дрянных.
Тот усмехнулся.
— Я бы с удовольствием потратил некоторое время, чтобы переубедить тебя, почтенный... Прости, не знаю твоего имени.
— Люди называют меня Гай Турий, — представился галл.
"Люди называют меня". Галлы. Как они все-таки боятся напрямую назвать свое имя. Любого встречного подозревают в колдовстве. Все время нужны какие-то иносказания...
— Как? Гай Турий? — Алатрион вдруг расхохотался, — так ты тоже римлянин?!
— Нет, я инсубр.
— Я так и думал, что ты из Цизальпийской Галлии. Ты гражданин? Я слышал, инсубры получили гражданские права лет тридцать назад. Не удивительно, что твои родители назвали тебя Гаем. Наверное, в честь этого события. Но все же, прости, не хочу обидеть, как получилось, что ты носишь римское родовое имя?
— Родители назвали меня иначе. Я вольноотпущенник. Был клиентом некоего Гая Турия. А еще раньше, его рабом.
— Говоришь, "был клиентом", а сейчас нет?
— Теперь нет. Патрон умер, я совсем свободен, никому ничего не должен.
— Что ж, рад знакомству, Гай Турий. Хотя мне странно будет называть тебя так, зная, что это вовсе не твое имя. Имя бывшего хозяина. Я полагаю, что это не совсем правильно, для свободного человека.
Галл, продолжая движение, скосил глаза на "грека-римлянина". Некоторое время он шел в молчании, а потом неожиданно произнес:
— Мое имя Канникий. В вольной записано — Гай Турий Канникий[57].
Алатрион оценил неожиданный порыв галла. Назвать настоящее имя первому встречному... Грек, италик, многие азиаты назвались бы без раздумий, но галл... Это явно не рядовое событие. Не выказывая удивления, ответил без улыбки:
— Блещущий победами. Хорошее имя.
— Ты знаешь наш язык? — удивленно спросил галл.
— Я много чего знаю.
— Вообще-то, римляне, кто знает, обычно зовут меня — Гай Ганник. Не могут выговорить правильно.
— Тебе не нравится, что коверкают? А знаешь, друг, — воодушевился Алатрион, — так ведь даже лучше. Посуди сам: сейчас ты называешься чужим именем, а так бы сохранил свое, и в то же время истинное имя, его значение, останется в тайне.
— Верно, — после некоторого обдумывания согласился галл.
— Так я говорю! Зовись-ка лучше Ганником! Пойдем, отметим это дело.
* * *Таверна "Под водами Аниена" располагалась совсем недалеко от окончания акведука, именуемого "Дряхлым Аниеном" по имени одноименного притока Тибра из которого в район Эсквилинских ворот доставлялась вода. Этот акведук, тянущийся на пятьдесят миль[58], второй по старшинству в Риме, построил цензор Маний Курий еще до Первой Пунической войны.
Район города, где оканчивался сей величественный водопровод и начиналась обширная сеть труб и фонтанов, несущая воду в городские кварталы, имел дурную славу. Селилась тут одна беднота, причем из наиболее неимущих. Совсем рядом, за Сервиевой стеной, возле храма Венеры Погребальной, располагалось кладбище для нищих. Хоронили тут, как попало, а трупы рабов вообще бросали без погребения, собакам, волкам и воронам, отчего в округе никогда не переводилось зловоние.
С Эсквилинских ворот начинался Субурский ввоз. Здесь всегда обитало огромное количество народу, как постоянно тут живущего в самых грязных и дешевых доходных домах, так и въезжающего в Город с восточной стороны. Поэтому возле ворот располагалось много торговых складов, таверн, как просто питейных заведений, так и заезжих дворов с комнатами для ночлега. "Под водами Аниена", как раз была одной из таких гостиниц. Располагалась она в очень старом кирпичном доме, возрастом не менее ста лет, первый этаж которого наполовину врос в землю.
Войдя внутрь и спустившись вниз по расшатанным ступеням, Алатрион и Ганник очутились в сыром помещении, слабо освещенном коптящими светильниками. В одном углу потрескивал очаг, рядом с ним в стенной нише стояли несколько глиняных статуэток, изображавших домашних покровителей — ларов. По стенам бегали пауки, а по грязному полу тараканы.
Шумная таверна была почти полностью заполнена людьми, только пара столов пустовала. Алатрион пристально вглядывался в лица посетителей, словно искал кого-то. Ганник направился к одному из свободных столов и уселся на скамью. На него не обратили внимания, большая компания по соседству занималась важным делом:
— "Венера", пусть выпадет "Венера"!..
— "Собака"[59]! Гони деньги!
— Ах ты...
— Будешь, отыгрываешься?
— Да, продолжаем! Ставлю десять сестерциев.
Шестигранные костяшки заплясали в деревянном стакане.
— ...боги подземные, заклинаю вас, пусть выпадет "Венера"!..
Алатрион, щелкнул пальцами:
— Хозяин!
Невысокий толстячок в кожаном фартуке, вытирающий полотенцем оловянную тарелку, не удостоил его взглядом.
— Хозяин, комнату.
Трактирщик смерил посетителя взглядом, и скучным голосом заявил:
— Нету комнат.
— Как нет? Совсем?
— Ага. Нисколько.
Алатрион полез за пазуху и вытащил кожаный кошель. На стол лег серебряный сестерций.
— Может, все-таки найдется одна? Небольшая.
— Ну... — задумчиво протянул трактирщик, — есть вообще-то. Совсем небольшая...
— Вот и хорошо.
— ...без ложа.
— Нет, так не пойдет. На полу, что-ли, спать, с тараканами?
— Иные спят.
Посетитель положил на стол еще одну монету. Хозяин взял его, повертел, куснул и флегматично заявил:
— От такого маленького кусочка серебра кровать не возникнет.
Алатрион достал следующий сестерций.
— Пять, — сказал хозяин.
На столе появилось еще две монеты.
— Пять, так пять.
— Пожалуй, найдется тюфяк.
— Ах ты плут, — рассердился Алатрион и накрыл ладонью одну из монет.
— Хороший, хороший тюфяк, — поспешил его успокоить трактирщик, — совсем новый, мягкий, нигде не рваный. И лежанку велю рабам туда втащить.
— Ну ладно, — Алатрион убрал ладонь, — мы собираемся поужинать. Что у тебя есть?
— Рыба есть. Карп жареный. Холодный уже.
— Разогрей, не люблю холодное. А бараньи отбивные, какие мне тут прежде доводилось пробовать?
— Сейчас нет.
— Скверно. Ну ладно, тащи своих карпов, да смотри, пожирнее. Ну и травы какой-нибудь, побольше. Укропа там, сельдерея. Что есть. И сыр, — Алатрион продолжал одну за другой выкладывать монеты на стол. При виде этой картины у трактирщика скучное выражение лица на глазах сменялось заинтересованным, — вино, конечно, лучшее тащи.
— Сколько вина?
— Фалернское есть? Кувшин для начала, вот, типа такого. Мы с другом немного утомились, не собираемся напиваться. Поужинаем и пойдем спать.
— На одной кровати вдвоем?
— Нет, он останется, а я уйду. Живу неподалеку. Чего у тебя еще есть?
— Маринованная капуста, оливки...
— Все давай, лично я что-то проголодался.
Хозяин алчно пожирал глазами стопку монет. И не только он один. Казалось, что разговоры и смех местных выпивох стали тише, а их внимание устремилось на беспечного посетителя. Ганнику все это не слишком нравилось, и он подобрался, хищно озираясь по сторонам.
— Тащи пока вино, сыр. Карпа потом, что-то я сейчас не в настроении есть холодное.
— Как будет угодно, господин, — услужливо вился вокруг хозяин, давненько не видевший в своем заведении столь щедрых посетителей.
— В посуде какой подашь? В оловянной?
— Да, конечно, в оловянной, — кивал хозяин.
— Нет, подавай в глиняной.
— Почему? — на лице трактирщика нарисовалось искренне изумление.
— Из оловянной только травиться.
Алатрион вернулся к столу. Хозяин перекинулся парой слов с рабом, делясь удивлением относительно странностей не по богатству придурковатого посетителя. И чем не угодила ему оловянная посуда? Почти весь Рим из нее ест...
— Я договорился о комнате для тебя, — сообщил Алатрион Ганнику, — поужинаем, потом я уйду.
— А где заночуешь?
— Неподалеку. Снимаю комнату в инсуле. Тесновато у меня, а то я бы с радостью пригласил тебя к себе.
