Владислав Морозов - БронеМашина времени
— Ханс! — коротко, словно сплюнув сквозь зубы, приказал молчавший до этого момента Бодикер.
— Не надо!!! — заорал благим матом пленный, приседая и закрывая руками лицо. Здесь я увидел в руке Ханса здоровенный «люгер», он же «парабеллум». Как видно, пистолет он достал из кармана — кобуры при нем не было… Выстрел треснул как-то тихо, и я его не сразу услышал. Я только увидел, как пленный мешком упал на пол, а по дощатой стене барака позади него стекают карминовые брызги.
— Вы животное, Бодикер!! — взвизгнул Гендель. — Я же просил делать это на улице, а вы опять загадили весь кабинет!!
— Так нагляднее, — усмехнулся Бодикер. Стоявший с опущенным пистолетом Ханс довольно улыбался, павиан… На выстрел в допросную с улицы всунулся рядовой эсэсовец из внешней охраны, в шинели и каске, с автоматом и изготовленной к ближнему бою рожей. Увидев, в чем дело, кликнул еще одного подобного себе, и они за ноги выволокли убитого через заднюю дверь. На полу остались большая багровая лужа и мятая пилотка без звездочки.
— И какая необходимость была в том, чтобы его убивать? — поинтересовался я, когда труп убрали. — Хотите, чтобы я чувствовал за собой какую-то вину? Думаете, измены Родине мне мало?
— А никакой, — ответил Гендель честно. — Просто вы должны понять, что сейчас вы нужны Великой Германии и до ваших психологических экзерсисов мне дела нет. Наш метод очень действенный, это проверено. У нас тут, по соседству, есть обычный пересыльный лагерь для военнопленных. И, скажу вам по секрету, за дверью ждут еще девять человек, которых коллега Бодикер привез сюда заранее. Все они такие же пожилые, обремененные семьями люди. Всего их было десять. Как сами понимаете, патронов у Ханса хватит. Собственно говоря, мы можем не умничать далее, а просто отвести их к колючей проволоке и расстрелять скопом из пулемета. А вас поставить рядом, на предмет любования, предварительно объявив казнимым, что причина их смерти — вы, капитан. А потом Бодикер может съездить за еще одной партией расходного материала, как вам такой вариант? Будем и дальше дурака валять?!
— А если и будем, тогда что?
— Да неужели, капитан? Что-то я так не думаю. Кстати, могу вас успокоить. Пока что трофейные танки мы собираемся использовать в Северной Африке, а отнюдь не на Восточном фронте.
— А сразу вы не могли об этом сказать, капитан?
— А что, смена театра военных действий что-то изменит в вашей жизненной позиции? О-о, да вы, капитан, как я погляжу, не любите англичан с американцами?!
— Допустим, не люблю. И что из этого?
— А с чего бы это, а, капитан? Ведь этот полуеврей Рузвельт и старый алкаш Черчилль сейчас ходят в лучших друзьях у вашего усатого азиата. У них вроде даже «коалиция» против нас…
— Это пока война, а там — кто его знает…
— Вы считаете, что война скоро кончится?
— Даже раньше, чем вы думаете, капитан…
— Ладно, довольно, эта пикировка никому не нужна, — повысил голос Гендель. — Вы будете сотрудничать или нет?
— Ваше неверие меня обескураживает, — в тон ему усмехнулся я.
— Неверие во что? — опешил Гендель. Он-то это кино не видел…
— Неверие в скорое окончание войны и в то, что победа, с большой долей вероятности, будет не за вами…
— Вы мне надоели, чертов идиот!!! — заорал Гендель, теряя терпение.
— Да черт с вами, — ответил я как можно спокойнее. — Давайте, что там у вас полагается подписывать в таких случаях…
Гендель, довольно ухмыляясь, пододвинул мне лист бумаги — стандартный бланк «обязательства о сотрудничестве», куда заранее впечатали все мои данные. Подмахивая «папир», я подумал, что эти парни, как ни крути, профессионалы. Куда там Карбышеву с его холодным душем на морозе… Впрочем, все-таки всплыла одна аналогия — шпион Скорин (он же Олег Даль) из древнего совкового сериала «Вариант Омега» (если что в этом сериале и было хорошего, то это песня в исполнении того же О. Даля в конце каждой серии, а так кино было довольно бредовое). У него на глазах злой гестаповец Калягин (уже смешно) пытал какого-то то ли пленного, то ли партизана. И одно дело пытки, а совсем другое — когда из-за твоей несговорчивости убивают живых людей, совершенно в этих делах посторонних. И я не знаю, выдержали бы нервы у настоящего капитана Путилина (если он, конечно, существовал на самом деле), попади он в этот переплет вместо меня. Хотя там, откуда я пришел, этот метод не прокатил бы. У нас люди отчего-то быстро стали закоренелыми эгоистами, и убить собственную немощную бабку, дабы освободить место в кузове грузовика для жратвы или тряпок, считалось в порядке вещей. Там и я вел бы себя по-другому, но на этой войне я был человеком посторонним, живущим под чужой личиной и используемым «втемную» непонятно кем. По идее, при таком раскладе можно выделывать что угодно, но… Убитый мужичонка был не абстрактный, а один из тех самых не то двадцати, не то двадцати шести миллионов. Нет, ребята, не надо на меня чужую кровь вешать, не нужна мне такая честь…
— Подписали? — спросил Гендель ласково и подмигнул Бодикеру. Тот вроде бы не сделал ни одного резкого движения, но за стенкой барака коротко татакнул MG-34 с вышки… Я почувствовал, как у меня на глазах закипают злые слезы бессильной ярости. Эстет… Чистоплюй фигов… Думал, что они тут люди тонкой душевной организации… Не с людьми воевали тогда наши деды, ребята, ох не с людьми…
— Не везти же их было назад, этих девятерых… — пожал плечами Гендель.
Подозреваю, что смотрел я на него в этот момент мутным взглядом серийного убийцы. Уже потом, чуть позже, когда я имел удовольствие стрелять в арийцев из разных стволов большого и малого калибра, мне очень хотелось, чтобы пуля или болванка «благословили» именно Бодикера, Генделя или Ханса. А еще позже, в следующем веке, я отправил-таки запросы относительно Генделя и Бодикера в немецкий Бундесархив, благо их имена-звания-возраст я запомнил. Как выяснилось, Гендель до нашей победы, которую я ему предсказал, не дожил. За месяц до высадки союзников в Нормандии его легковушку издырявили, словно дуршлаг, английские истребители-бомбардировщики. Стрелять пилоты «Спитфайров» умели, и из машинешки никто не спасся. Дело было в районе Кале. Внучка и какие-то правнуки Генделя проживают в Дуйсбурге. Бодикер до нашей победы дожил, но ему это ни капли не помогло. Чем-то он там отличился осенью 1944-го при подавлении Словацкого национального восстания. То ли убил народу сверх нормы, то ли деревеньку-другую спалил… И, хоть сдался он в плен к янкесам, те его осенью 1946-го передали чехам. А те бывшего гауптштурмфюрера СС Бодикера Курта Ульриха судили и 3 января 1947 года, с плохо скрываемым удовольствием, повесили в тюрьме города Братислава, о чем в архиве обнаружился соответствующий отчет с подробностями. Сведений о родне и потомках Бодикера я найти не смог. Что касается Ханса, то этот индивид для меня остался неизвестным, поскольку я не знал ни его фамилии, ни отчества. Может быть, его подвесили на подвернувшемся суку какие-нибудь балканские или белорусские партизаны, или суровый военный трибунал воздал ему за все его художества. А может быть, он до сего дня коптит небо — кушает протертую кашку на молоке в каком-нибудь германском доме для престарелых и жутко негодует по поводу того, что эти гады русские попирают права человека и не желают строить демократию… Бог ему судья…
— Ну, вот и славно, герр капитан, — сказал Гендель, убирая подписанный документ в папку. — Я лишний раз убедился, что некоторые большевистские офицеры не лишены совести и кое-каких принципов. Кстати, капитан, скажите, почему подобные методы совершенно не действуют на ваших генералов и этих, как их…
— Комиссаров, — подсказал Бодикер.
— Вот-вот, комиссаров. Почему смерть собственных солдат их в большинстве случаев нисколько не трогает. При этом стоит Хансу с десяток раз вдарить им по обнаженным ягодицам куском резинового шланга или посадить на недельку в карцер без жратвы, и они тут же ломаются, как сухие поленья. Почему так, капитан?
— А разве у вас полагается брать в плен комиссаров? — искренне удивился я. — Ваш фюрер вроде бы приказал их шлепать без суда!
— Ох, капитан, ну и вопросики вы задаете. Если бы мы шлепали всех коммунистов, то начали бы с Тельмана, — невесело усмехнулся Бодикер. — А он, да будет вам известно, сидит в тюрьме Шпандау. И потом, в вашей армии такое дикое количество этих самых комиссаров, что их планомерная ликвидация повлечет за собой совершенно недопустимый бесполезный расход боеприпасов. Да и солдаты наши, увы, либеральничают и берут в плен кого попало… Я уже не говорю, что каждый третий солдат у вас — коммунист, а каждый второй — так называемый комсомолец…
— И чему вы удивляетесь, господа? Наш нынешний генералитет чертовски здорово подготовлен именно к таким вещам, будучи не подготовлен ко всему остальному. Слышали про 1937-й и последующие года? Чем вы хотите испугать людей, которые обрекали на смерть и пытки своих товарищей? Тот же маршал Блюхер сначала судил Тухачевского, а позже его самого забили до смерти на допросе по совершенно аналогичному обвинению (я умолчал о том, что в СССР был человек, который судил всех подряд начиная с середины 30-х. Звали его Василий Ульрих, и был он главным прокурором Красной Армии. Самое смешное, что он умудрился умереть своей смертью…). Эти люди, если их можно так назвать, и от собственных жен с детьми отрекались без малейших угрызений совести. А жены с детьми, соответственно, от них. И вы хотите, чтобы на них произвела впечатление смерть нескольких простых красноармейцев? Да они этого в изобилии насмотрелись на Карельском перешейке, или еще раньше, на Перекопе, или на Кронштадтском льду. А вот пинок по своей любимой, жирной заднице — это для них весомый аргумент. Свое, знаете ли, сильнее болит… Хотя я подозреваю, что вам удается сломать далеко не всех. Кстати, а откуда, собственно, здесь советские генералы и комиссары в генеральских чинах? Я в этом лагере видел разве что каких-то «сентябрьских» польских генералов или «маршалков» в опереточных мундирах…
