Марик Лернер - Другая страна

У входа в барак стоял какой-то страшно худой мужик и почему-то в одних штанах. Как его ветром не унесло, при таком весе, было не понятно.

— Вы говорите по-русски? — обратился он ко мне.

— Не только говорю, но и пишу, матерюсь и выпиваю! — радостно сообщил я ему.

— У вас сигареты не будет?

— Не курю, — сказал я и сунул руку в карман.

Он резко шарахнулся в сторону, прикрывая руками голову.

— Извините, — сказал он, выпрямляясь и становясь нормально, увидев мой остолбеневший взгляд. — Это у меня нервное, после концлагеря. Все время жду удара.

— Вот, — ответил я растеряно, вынимая руку. — Талоны на табачные изделия получил, раньше отдавал знакомому, а теперь давно его не видел. Все равно пропадут, в конце месяца, если не выкупить.

— Спасибо, — не смело сказал мужик, забирая. — Дай Бог, вам здоровья.

— Здесь таких много, — сказал Дан, уже в коридоре. — У людей психика не в порядке. Как начнут орать во сне, так с перепугу начинаешь автомат искать...

— Я химик-органик. Работала по металлоорганическому синтезу, получению бутадиена, высших олефинов. Пытались найти катализатор, на основе тяжелых металлов, для получения полиэтилена с регулярной структурой. Мы изучали механизм реакций полимеризации и циклизации ненасыщенных углеводородов, таких как этилен и пропилен, под действием металлоорганических соединений, — рассказывала мать Даниила.

— Так, теперь то же самое, только по-русски. Такие высокие материи нам не преподавали. Все больше — левой, правой.

Она улыбнулась.

— Полиэтилен используется как изоляционный материал в кабелях, в строительстве и в радарах, для покрытия труб и топливных баков. Мы искали возможность получать материал при комнатной температуре и атмосферном давлении.

— Звучит интересно.

— Да, вот только проект передали в военное ведомство, а у меня анкета неподходящая. Бывший муж троцкист умер в лагере, и сын служил в Еврейском Легионе. Так что уволили, во избежание. Может и к лучшему. Получила бы доступ к секретности, нас бы не выпустили.

— Вы сейчас напишите, чем занимались, чтобы я ничего не напутал. Ну, и биографию — где учились, где работали, если какие то публикации были. Я покажу кой-кому.

— Не похоже, что у тебя есть знакомые химики, — поползли вверх ее брови.

— Мария Лейзеровна, меня есть знакомый Изя Штивельман, — гордо ответил я. — Он знает всех. Если он кого-то не знает — значит, такого человека нет в стране. Место директора он не организует, не его уровень, но если есть лаборатория по профилю, он узнает. Быстро это не будет, но через пару недель я с вами свяжусь.

— А про папу, я в первый раз слышу, — сказал я уже возле джипа.

— Такими вещами, как-то не принято хвастаться, — ответил он, махнув рукой.

— Ладно, поеду. Вот, держи, — достал из-под сиденья толстую книжку. — Это Изин подарок. Русско-ивритский словарь. Тут таких не найдешь. Польские, румынские, немецкие — русских нет. Это еще издание 20-х годов. Потом русские не ехали. Удачи тебе у Вайса!

«Продолжаются вооруженные беспорядки в Аммане. По сообщению ВВС более 300 человек погибло в перестрелках. Трупы никто не убирает. Городские службы парализованы, мусор не убирают, телефоны и электричество не работает.

12 июня 1946 г.»

Пятеро солдат, с виноватыми мордами стояли передо мной.

— Ну, и что с вами делать? — риторически спросил я. — Я все понимаю, вернулись с рейда — пошли расслабиться, выпили, подрались. Бегать по пересеченной местности от противника вас, что не учили?

— Так это не полиция была, — ответили из строя.

— Ах, не полиция! — обрадовался я. — Значит, вас повязали гражданские прохожие!

— Это английский патруль был, — сообщили из шеренги.

— А вы, в какой армии служите?

— Израильской.

— Не слышу?

— Израильской, — орут.

— Значит, сдались в плен. И хотя я обычно сразу никого не наказываю, утро вечера мудренее — знаете прекрасно, но вы заслужили. Отпуска вам, естественно, отменяются. Будете отрабатывать нормативы. Сутки сидели в полиции и отдыхали, вот трое суток будете отрабатывать в двойном размере, по сравнению с остальными. Взводным я скажу, чтобы персонально вами занялись. Для начала положение два. Они дружно упали в исходную позу, упал-отжался. Начали упражнение, а я продолжу...

На будущее запомните и другим скажите — кто англичанам сдается, получит двойное наказание. Разрешаю им бить морды, но без излишеств. Оружия не применять. Убийства нам ни к чему — все-таки союзники, хоть и хреновые. Сколько раз? Двадцать? Вольно! Командиры взводов, — сказал я, обращаясь к стоящим сзади. Займитесь вот этими. Двадцать им явно мало...

Я подошел к Изе, который давно наблюдал за представлением.

— Привет. Что это ты такой не веселый?

— Все, — сказал он. — Заехал попрощаться, демобилизуют.

— Ну-ка, пойдем, в канцелярию. Расскажешь.

— Всех, старше сорока и не окончивших училища увольняют, — говорил Изя, деловито шаря по ящикам стола.

— Что ты там ищешь?

— Стаканы. Бутылки у тебя нет, я знаю. Что ты вообще за русский? Водки никогда нет. Вот, продемонстрировал он фляжку, — сам принес.

— А ты побегай с мое, по горам, да с опухшей головой. В сейфе посмотри.

— Есть, — сказал он радостно, — значит не совсем пропащий. — Дела я уже сдал, приехал пообниматься на прощанье. — Да, — вспомнил он, — нашел я твоей знакомой работу. При Хайфском университете, том что из Техниона сделали, есть химлаборатория. Выбили у американцев приличные деньги на изучение чего-то, сильно научного, необходимого для нашего народного хозяйства. Сами пока толком не знают, что именно. Очень к месту оказалась ее работа. Будет ей и оборудование, и возможность, проводить исследования. Только без научного руководителя не обошлось. Но Гольдштейн мужик нормальный. Подсиживать не будет. Ну, будем!

Выпили чокнувшись.

— Слушай, — говорю, — и что ты делать будешь?

— Не знаю, десять лет в армии отрубил, от сержанта до капитана. Пуля в плече под Сайдой, осколок в легком под Торбуком. Кто меня возьмет, если уже пятьдесят стукнуло.

— У тебя талант людям место находить. И знаешь всех и все. Открой контору по устройству людей по профессии. Денег сразу не бери, только после принятия на работу.

Он разлил по второй и задумчиво посмотрел на меня.

— И где я деньги возьму на открытие конторы?

— Да много и не надо. Комнату с телефоном, на первое время. От чиновников толку нет, и не будет. А здесь многие ищут. Узнают, что ты кого устроил, пойдут потоком. Ну, хочешь, одолжу?

Он заржал.

— А то я не знаю, сколько у тебя может быть. Будешь часто кольца дарить девушкам, скоро вообще не будет. Но мысль хорошая, мне нравится. Меер прав, голова у тебя работает. Выпьем за твои интересные идеи. Да, а что ты там такое говорил, что сразу не наказываешь?

— А специально. Сгоряча влепишь проштрафившемуся, потом сам понимаешь, что лишнего навесил. Лучше на другой день, со спокойной головой.

— А он еще и поволнуется в ожидании, — сказал Изя одобрительно. — Вот я и говорю, интересные у тебя мысли бывают, странные, но ведь срабатывают.

— Ты ведь Соболя знаешь? — утвердительно спросил я, после второго стакана.

— Не надо быть Штивельманом, чтобы знать Ицхака. Он умудрился даже в школьный учебник истории попасть. Как там... — Изя закатил глаза и явно процитировал занудным тоном: «Группа подпольщиков совершила дерзкую акцию, уничтожив самого ярого врага евреев в Палестине, муфтия Иерусалима, постоянно призывавшего в проповедях к беспорядкам и убийствам. Одним из участвовавших в атаке был...».

Интересный человек, — продолжил он уже нормальным голосом, только, — он помялся и, прищелкнув пальцами, продолжил, — увлекающийся. Вечно его заносило из крайности в крайность. Как выгнали из полиции, проявил массу энтузиазма, желая построить новую жизнь на пустом месте, в кибуце. Даже от предложения вернуться в полицию, после провозглашения независимости отказался. Потом бросил все и поехал в Испанию. Но общаться с ним интересно... А что?

— Он говорил, что служил с тобой и Меером в одном батальоне. Как он туда попасть мог из Испании?

— О! — Радостно сказал Изя, — ты уже стал интересоваться чем-то помимо своих обязанностей. Сначала девушками, теперь старыми байками... Сейчас я тебе порасскажу, мало не покажется... Он принялся разливать остатки. — Даже на полный не хватило, — с огорчением сказал он, глядя на стаканы, — кто ж знал про такое дело. Про героические подвиги надо повествовать в хорошо поддатом состоянии. Тогда количество врагов стремительно растет, патроны в винтовке не кончаются, и генерал обнимает тебя перед строем, пуская скупую слезу по небритой щеке. Ордена, гад, все равно не даст, — закончил он злым тоном, явно имея в виду что-то свое.