Иван Кузмичев - Поступь Империи. Бремя Власти
'Пишет тебе государь верный слуга, что на просторах одного Острова, Волю твою блюдет и о чести русской думает.
Многое описывал тебе, еще больше поведать не мог, ибо нельзя доверять бумаге все что душа изволит. Однако есть вещи над которыми приходится думать даже почивая. И как не печально осознавать, но решить их без твоего дозволения я не в силах. Посему прошу ответить дошло ли послание с нарочным, что в апреле месяце должен был быть в Москве?
Ежели да, то неужто прогневал я тебя чем, государь?
Ибо посланцы твои, что в гости в родне своей поехали в горы, попали в неприятную историю, выбраться из которой самостоятельно уже не смогут. Да и как выбраться, коле Англия с Шотландией грызутся, людишек добивают, а сильной стороны как не было так и нет. Одни — трусы, другие — глупцы.
Посему прошу совета твоего, государь, как быть. Ведь ежели Русь-Матушку заподозрят в доброте и помощи одной из сторон дела наши могут стать плохи. Отвернуться от нас не только английский, но и многие другие европейские дворы. Окромя того хочу испросить разрешения на увеличение казны, потому как лорды последний год неудовлетворенны теми балами, что дает Русский Дом и если не исправить положение, то толику влияния мы можем потерять окончательно и бесповоротно, а этого допустить никак нельзя.
Уповаю на мудрость твою, верный пес твой.
Куракин Б.И.'
И ведь прав, старый интриган, на все сто два процента прав! Как быть? Ссориться с великой морской державой окончательно нельзя, потому как торговля встанет окончательно — этого казна не переживет, и так едва концы с концами сводим. К тому же Голландия хоть и сама по себе, но поддержит бриттов, тут даже к гадалке ходить не надо, эти морячки спаяны не одной совместной войной.
Нужно думать…
Беру со стола колокольчик и легонько звоню. Через несколько секунд дверь открывается и щелку просовывается слегка помятая голова камердинера.
— Никифор, я ведь просил тебя не утруждать себя, вон Яшку поставь на вечер и ночь, парень он толковый, — с укоризной говорю своему старому дядьке, бывшему со мной в самые лютые моменты жизни и не предавшему ни в один из моментов. И мне почему-то кажется, что таковых у него было изрядное количество.
— Племяш мой хоть и умен не по годам, а пятнадцать зим есть пятнадцать зим, пусть пока посмотрит годка два, а лучше три и уж затем перенимает службу, — буркнул Никифор незлобливо.
— Ладно, дело хозяйское, тебе виднее как поступить. А пока пригласи ко мне инока Дмитрия, он в гостевых покоях расположился.
Старик улыбнулся. Уж кому-кому, а ему о таких вещах я мог не напоминать, сам ведь заведует расселением гонцов и гостей. Впрочем, на меня Никифор не обижался — привык, что я часто могу по три раза повторить, если дело важное. Пусть лучше считают перестраховщиком, чем лишний раз напортачат.
Еще в прошлой жизни, имея доступ к множеству исторических документов приходилось думать о том, что наши государи были будто бы недальновидными, не использовали имеющихся возможностей, не все конечно, но большая часть точно.
Дураком был!
Рассуждать то можно, а вот оказался здесь и многое понял, однако кое в чем мнения не изменил — на Руси не была поставлена служба религиозного противодействия врагу. Как католическому, так и мусульманскому. И это бесило неимоверно, тем более что по ресурсам мы спокойно могли позволить себе если не перейти в контратаку, то уж защитить имеющееся от любого посягательства.
Мои беседы с отцом Варфоломеем, а затем и с патриархом Иерофаном почти всегда заканчивались на том, что оплот православия не должен быть пассивным, аки скотина в хлеву, наоборот следует двигаться дальше, нести доброе, светлое, вечное всем народам. И если придется происходить сие должно на штыках. При условии согласия простого народа.
И вот тут заключается главная беда православных миссионеров — они слишком закостенели, лишь малая толика горит огнем Веры, в государстве где нет религиозной борьбы за души людей это еще куда не шло, а вот для роли доминанты — смерти подобно.
Именно поэтому уже больше пяти лет как в разных губерниях России появляются казалось бы невзрачные монастыри закрытого типа, подчиненных напрямую патриаршеству и спонсируемые совместно с государем. Пока из всего четыре: Печорский, Устюжный, Козельский и Старорязанский. Про них почти никто ничего не знает, да и не догадывается, но вот работа, что ведется в них должна кардинально изменить положение вещей не только в России, но и в сопредельных странах. И смею надеяться, что это действительно так, ведь инок Дмитрий, хоть и не полностью постигший весь курс той программы, но уже успел проявить себя.
— Дозволишь, государь?
Дверь тихо открылась и на пороге замер рослый парень двадцати двух лет от роду. Его крепко сбитое тело черная монашеская роба не скрывала, да и выглядел он как былинный Пересвет — светлый, могучий и невообразимо чистый, лучащийся пониманием праведности пути по которому он идет. Такому человеку доверяешь интуитивно.
— Проходи, садись.
И хоть сам не шибко взрослее инока, но вот чувствую себя на сотни лет старше. Почему так? Неужто стал жестким прагматиком, разучившимся радоваться простому светлому чувству?
Дмитрий молчал, видимо чувствовал, что я задумался. Эх, черт те что. Встряхнись!
— Говори.
— Игумен Мефодий сердечно кланяется и желает долгих лет здравия своему государю.
Не забыл, видать, раз послание передал. Приятно.
— Когда увидишь его вновь — передай мои наилучшие пожелания в нелегком деле наставления молодых иноков.
Дмитрий кивнул и сразу без предисловия, минуя порожнее начал рассказывать…
Больше года он и приданные ему берложники занимались тем, что вызнавали о тайных связях князей, бояр и дворян. Об этом никто кроме меня, князя-кесаря и самих исполнителей никто не догадывался. В противном случае могло случиться нечто неприятное, ведь как бы не кичился государь, а без сторонников он простой смертный.
Признаться честно — мне самому было весьма неуютно, когда вместе с главой Берлоги приняли такое решение. Слишком много ценной информации попадало к европейским властителям и ладно бы какой эпической, но самое паршивое — утекали сведения о новых мануфактурах, факториях и приисках! Раздельно эти сведения может и не приведут к беде, но вот собрав их вместе можно с минимальными усилиями понять всю картину происходящего.
А вот что случится потом — одному Богу известно. Если бы не упадок власти папства, то весьма вероятно России могли объявить новый крестовый поход!
Но что-то слишком глубоко отрешился я от рассказа, только краем уха услышал о том, что только в одной Москве больше двух дюжин именитых людей постоянно общаются с иноземными гостями так или иначе связанными с европейскими послами. О тех же к кому заходят ставленники Персии и Высокой Порты, вовсе упоминать не стоит, ибо их больше полусотни.
О многих я и так знал, а вот некоторые фамилии услышал впервые. Нет, предателей среди них нет, чай не двенадцатый год прошлого столетия, да и люди в большинстве своем здравые, хоть и своевольные. Не успел Петр всех поломать, ну а я этого и вовсе не добивался — легко человека унизить, заставить себя ненавидеть, а вот добиться от него хотя бы толика интереса к тому что ты делаешь куда сложнее.
И все равно знать, что под боком свободно плодятся центры иностранного влияния неприятно. Вот только поделать с этим бичом высокой политики нельзя, ибо это хуже гидры у которой вместо одной отрубленной головы две вырастают. Вывод здесь один — не можешь остановить — возглавь…
Для этого то и собирал инок сведения, потому как в скором времени кому-то из берложников или безопасников придется вступить в ряды сих бравых любителей вычурных даров. Но это быстро не сделаешь, в таких делах спешка противопоказана и по уму нужно вводить несколько людей, не знающих друг про друга — меньше шанс провала.
Рассказ Дмитрия длился минут десять, но в него он влил столько информации, что я понял — нахрапом ее не воспринять, нужно более вдумчивое изучение.
— Я тебя понял, надеюсь увидеть все в письменном виде, желательно с пояснениями по возможным событиям.
— Рад служить, государь.
Инок поклонился и бесшумно покинул кабинет. Мне же пришлось минут пять уделить для того, чтобы понять простую истину — даже лучшие из людей подвержены пороку и помочь им можно далеко не ласковым словом. Тут дубина потяжелее нужна.
Как нарочно на глаза вновь попалось письмо Куракина. Его прошлая депеша должна была прийти с 'Красоткой', но ее потопили, а капитана взяли в заложники. Выходит, не могло сообщение дойти, знаю капитана — он бы сам умер, а задание не провалил.
Хотя проверить стоит. А так как вместо меня фактически правила Оля, то и спросить нужно ее.
