Герман Романов - Спасти Каппеля!
— Откройте дорогу белой армии, и вы можете стать спасителем монарха и России, господин генерал…
— А если солдаты меня не послушают?! Ведь полк разагитирован.
— Для усмирения горлопанов Чума подведет штурмовой батальон. Мы их немедленно разоружим. С вами или без вас, но польские войска займут город. Но вот тогда…
Потоцкий не договорил, оборвал на недосказанном, но Зиневич мысленно закончил за офицером. Выбора не было — если он не поднимет полк, то его ждет смерть, неважно от кого. Если поднимет — то появится совсем немалый шанс на жизнь. Ибо все мятежники будут в дерьме, но он предстанет уже в белом, непорочном цвете.
— Если ваше выступление увенчается успехом, генерал, то вы можете вернуться на историческую родину. Чума гарантирует вам чин полковника, Польше нужны опытные офицеры. Никто вас здесь тогда не осудит — вы ведь перейдете из стана победителей!
— Я согласен, — после короткой паузы сказал Зиневич. Это действительно был выход из ситуации, ведь даже при самом лучшем раскладе среди русского офицерства на него будет навечно приклеен ярлык предателя. Со службы выпрут, как пить дать. А Польша это действительно хороший шанс начать жизнь по-новому.
Иркутск— Ну, Арчегов, ну, песий сын! Как медведя в берлоге обложили, со всех сторон подступили, — Ефим Георгиевич подошел к заветному шкафчику, достал бутылку водки и налил полстакана. Хлобыстнул по-гвардейски, тычком. Живительная влага жарким ручейком разлилась по горлу, согрела душу.
Не такой представлял генерал Сычев должность военного министра, не такой. Где долгожданный почет, слава и уважение?! Какие возможности открывались, ведь именно он, никто другой, ну может быть, еще этот выскочка Арчегов, привел к власти Сибирское правительство. И как они его отблагодарили?! Генеральский чин дали, который он и так имел, да крестом наградили, вот и вся их забота да ласка.
Должность военного министра оказалась ловушкой — самого главного, прав назначений на должности, он не имел. Потому, что на всей территории, да где-нибудь воевали, а это не забота министра, а дело командующего армией. Два дня назад, в обход его, Вологодский назначил с одобрения Арчегова командующим войсками Приамурского округа генерал-лейтенанта Лохвицкого. Розанова давно пора со службы уволить, безынициативен старый генерал, на старых лаврах поживает. Это Ефим Георгиевич и сам сделал, но вот назначить другого, более достойного — фигушки.
Та же контрразведка в руках Арчегова, война же идет. Тыловые и запасные формирования — опять его епархия. Все сладкое прибрал на себя ротмистр, а что оставил — соль да полынь, всю грязь разгребать, да непосильной работой надрываться.
Вооружить и снарядить армию — его забота, тут голову сломать можно. Выпуск автоматов и патронов на него взвалили. С беженцами и семьями, выплатой пенсий ему морока. Да еще эти кляузники, кого он «сычами» сделал, — та еще головная боль. Чуть что случилось, сразу вопрос у правительства — кто виноват? И ответ тут же — Сычев, его недосмотр! Зато Арчегов у них спаситель, чуть ли не лобзаются от счастья.
А еще каппелевцы подойдут — интриганы разом воспрянут. Сожрут тебя, Ефим Георгиевич, и не подавятся. Да и свои братья-казаки рыло воротят. Гришка Семенов чуть ли не матом на всех углах кроет, Оглоблин сквозь зубы цедит, уже забыл, с чьих рук недавно кормился. Арчегов ему свет в окошке. И не получить ему ни от кого даже маленькой поддержки — всем стал ненавистен генерал Сычев, как же — любимые мозоли оттоптал. Везде кричат в его адрес — не по Сеньке шапка!
Ефим Георгиевич прошелся по кабинету, с тоской посмотрел на стол, где лежал перечень неотложных мероприятий. Как все обрыдло за эти десять дней министерства. Плюнуть на все, выпить водки и забыться. Желание стало нестерпимым, и он тут же подошел к заветному шкафчику. Налил уже полный стакан водки и выцедил сквозь зубы. Постоял, задержав дыхание, и потом по-казачьи занюхал рукавом. Хорошо!
И тут его осенило — Арчегов, конечно, та еще бестия, но на него можно положиться. На Амуре совсем хреново, партизаны распоясались окончательно. А если ему самому, как Оглоблину, финт такой же сделать. Попросить должность наказного атамана родного Амурского войска, провести реформирование, крестьян поверстать — землицы же много, всем можно по сотне десятин дать, чего жлобиться. Так, а это выход!
Сычев задумался, и чем он больше крутил в голове этот вариант, тем сильнее он ему нравился. На Амуре он станет полным хозяином, а в Иркутске ему житья не будет. И атаманские возможности тоже ого-го какие. Сычев повеселел и снова открыл заветный шкафчик…
Глава пятая
Вот новый поворот
(6 января 1920 года)
Бугач— Ну, идите же вперед, братцы. Нельзя стоять! — Генерал Павел Петрович Петров поморщился, словно от боли. Атакующие цепи уфимцев смешались, попав под плотный пулеметный огонь. Патроны красные, в отличие от атакующих их белых, не жалели.
До города оставалось всего ничего, пара верст, вдалеке виднелась многочисленная россыпь огоньков. Бой шел почти час, но успеха не было. Солдаты и так рвались вперед, но не было главного — патронов. Шесть обойм на стрелка — эти жалкие 30 патронов уже почти истратили. А две ленты на станковый пулемет вызывали только горькую усмешку у видавшего виды генерала. И пушки не поддержат, у артиллеристов со снарядами та же катавасия.
Одно хорошо — красные почти не использовали тяжелую артиллерию, которой у них было много. По приказу Колчака гаубицы и полевые 42-линейные пушки были заблаговременно отправлены с фронта в тыл, чтобы не потерять их при эвакуации. Но кто знал, что в Красноярске эсеры свили гнездо измены, и артиллерия достанется им. Однако почему-то ее не применили, отправив через головы наступающих белых только с десяток «чемоданов», давших большой перелет, взорвавшихся за станцией.
— Что будем делать, Павел Петрович? — Начальник штаба бригады подполковник Ивановский поднял на генерала усталый взгляд. — Патроны кончаются, осталось семь снарядов. И все…
— Пойдемте в цепь. У нас нет выбора — нужно брать Красноярск любой ценой! — Генерал упрямо сжал губы и прислушался. Так и есть, Камская бригада еще наступала севернее, от села Дрокина, вдалеке глухо прогремели два взрыва. Со снарядами у генерала Пучкова чуть лучше положение, пушкари еще стреляют.
— Отправьте посыльного генералу Войцеховскому. Передайте, что бригада пошла в последнюю атаку! Патронов у нас нет!
Генерал с болью выплюнул слова, и снова прислушался. Нет, определенно камцы наступали, донеслась приглушенная пулеметная стрельба. Нужен удар, вот только где взять силы. Павел Петрович достал из кобуры револьвер, оглянулся. Сзади него вытягивался цепью последний резерв — несколько десятков нестроевых, вооруженных винтовками и полсотни спешенных сибирских казаков конвоя — пожилых, степенных, бородатых.
— Ваше превосходительство! Смотрите, со станции идет бронепоезд!
Петров стремительно обернулся, сердце в груди учащенно забилось. Изрыгая клубы черного дыма, хорошо видимые в ярком лунном свете, бронепоезд, уставив по сторонам хищные орудийные стволы в круглых башнях, медленно пошел через позиции красных прямо на наступающие цепи. И тут же остановился, лишь на ветру колыхался темный флаг.
— А вот теперь нам точно хана! — только и смог прошептать побелевшими губами Петров. Темный цвет, а иначе не разглядишь пусть и светлой, но ночью, мог быть только красным.
Душа оледенела вмиг — сейчас бронепоезд тронется, и четыре пушки с двумя десятками пулеметов оставят от его бригады одно воспоминание. Однако генерал не потерял надежды — офицеры батареи очень опытны, командир воюет уже шесть лет с гаком. Хоть и осталось семь снарядов, но могут и попасть парочкой в этого стального монстра.
Сильный гром взорвал морозный воздух. Из орудийных башен выплеснулись длинные языки пламени, по бортам расцвели огненные цветки — пулеметы стреляли беспрерывно.
Генерал машинально пригнулся, но привычного свиста пуль над головой не услышал. Зато на позициях красных начался самый настоящий апокалипсис — в воздух полетели люди и пулеметы, какие-то ящики и обломки, взрывы окутали ледяные окопы белой крошкой, будто дымовой завесой. И страшные крики, полные нечеловеческой боли и ужаса, полностью накрыли неприступные прежде укрепления.
Бронепоезд, не прекращая убийственной стрельбы в упор, тронулся назад, и медленно пошел обратно на станцию. На январском ветерку весело затрепетало знамя, но только теперь генерал Петров разглядел, что оно состоит из двух полос — светлой и темной. Вернее, белой и красной, других цветов просто не могло быть.
— Это поляки, ваше превосходительство! — Ликующий выкрик Ивановского на секунду прорвался через орудийные выстрелы. Куда девалась усталость — подполковник приплясывал на месте, словно игривый жеребец.
