Владимир Поселягин - Ганфайтер
Так как старший и часовой находились с разных сторон, я фактически находился между ними, пришлось стрелять навскидку, отслеживая цели краем глаз. Оба, и часовой, и сержант, получив по пуле – сержант в грудь, часовой в спину, – осели, а я, направив оба ствола на остальных, начал их быстро с максимальной скоростью отстреливать.
Надо отдать должное, среагировали те с похвальной быстротой, двое упали под стол, судорожно приготавливая оружие к бою, остальные побежали кто куда, в поисках укрытия от убийственного огня. После сержанта получил пулю тот самый здоровяк-капрал, что привлёк моё внимание, после чего я стал отстреливать убегающих, последнего, кашевара, в спину, одного из солдат, что упал под стол, но был мной замечен, второго под столом, гробокопателя и остальных. Когда целей не осталось – стрелял я быстро и точно, не зря тренировался все эти годы, – в одном «кольте» было два патрона, в другом – один. Пришлось двух подранков добить.
Устало опустив оружие, я глубоко вздохнул и, перезарядившись, стал проверять тела мародёров. Как и ожидалось, один был жив. Ранен серьёзно, но жив. Добив его ножом, я побежал к трупу Агнессы.
Воткнув крест в край могилы, я устало вытер потный лоб рукавом рубахи и пробормотал:
– Покойтесь с миром, девочки, не волнуетесь, выполню последнее обещание, что дал вам. Я позабочусь о наших детях. Кто их пальцем тронет, умрёт. Клянусь… И простите меня, простите, что меня не было, когда пришли эти поддонки. Простите.
Упав на колени, я судорожно вздохнул и, взяв комок земли с могилы, аккуратно завернул его в платок. У меня были с собой срезанные локоны Агнессы и Мэри, только от Ольги не осталось ничего, кроме обгорелого тела, что я похоронил рядом с остальными жёнами.
Когда я встал на ноги, был спокоен как скала. Всё, я перегорел в эмоциях после осознания гибели жён. У меня осталось только одно, что может вернуть меня в норму, это мои дети, и я осознавал это как никто другой. Это был мой шанс снова стать цивилизованным человеком, но сейчас я им не был, Стрелок снова проснулся во мне и занял лидирующую позицию.
Убрав платок в карман, я поправил одежду и, надев шляпу, провел пальцами по краям и глухо сказал:
– Я отомщу, не волнуйтесь. Отомщу так, что и через десятилетия люди об этом с содроганием будут вспоминать.
В это время я вдруг почувствовал, что что-то изменилось. Посмотрев на левую руку, обнаружил, что держу в руках ребристую Ф-1. Мысленно пробежавшись по проявившейся «запазухе» и проверяя, как всё хранится, я горько усмехнулся, инспектируя склад со средствами разведки и охранными системами:
– Уже поздно. Как мне этого не хватало…
Убрав гранату обратно, я осмотрелся и направился к загону за лошадьми. Эта страница жизни перевёрнута. Я собирался покинуть долину. Жить там, где погибли близкие люди, я просто не смогу, поэтому следовало собраться и покинуть дом. Возможно, даже страну, ещё не знаю, но то, что стоит наведаться во Фриско и пообщаться с Ван Гором, был уверен…
А Михась так и не проявился. Умение кратковременно заглядывать в будущее ко мне так и не вернулось, но я был уверен, что осталось не так уж и много времени. Вернётся умение, найду такой же переходной коридор в другой мир и покину этот мир. Да, я получил тут то, что мне дорого больше всего на свете, моих детей. Но и потери слишком велики, чтобы я тут оставался. Да и мысль вернуться в родной мир не отпускала меня, став буквально идеей фикс.
Когда совсем стемнело, вереница из пяти лошадей отправилась следом за мной. Остальную живность я выпустил, сообщу выжившим индейцам о ней, зима скоро, мясо им пригодится. Часть лошадей оставил по той же причине, забрал только тех, что понадобятся нам в путешествии. Особо светить современную технику я пока не хотел, хотя мог вызвать хоть вертолёт, хоть машину. Вот пообщаюсь с Ольсеном, тогда можно. Не хочу, чтобы он сбежал от моей карающей руки.
Когда я отошёл метров на сто, дом и постройки занялись огнём. Обернувшись, я прищурился, глаза уже привыкли к темноте, смотрел, как исчезает всё то, что ранее мне было дорого.
Уже стемнело, и дети ждали, наверняка они были напуганы, поэтому я торопился. При свете луны я шагал, ведя в поводу первую лошадь и оставляя позади зарево пожарища. Это был мой верховой Черныш, взрослый конь, мой самый первый четвероногий друг. Остальные были трофейные.
Как и ожидалось, при приближении я услышал испуганный вопросительный детский голосок, в котором сразу узнал Кирилла:
– Папа, это ты?
– Я, не волнуйтесь, всё в порядке. Я вернулся.
От входа в пещеру ко мне метнулась маленькая фигурка в светлой одежде и уцепилась за одежду, следом повалили остальные. Подхватив своего первенца на руки, я услышал его жалобу:
– Мы ждали и ждали, а тебя всё нет и нет.
Присев, я приласкал остальных. Те от меня не отходили, видимо, чувствуя, что что-то случилось. Я стреножил лошадей, проверил, как Ярина, налил ей полное ведро воды из родника, что бил неподалёку, и дал напиться, только после этого пройдя в пещеру. За всё время работы я расспрашивал детей, что они делали, пока меня не было. С ними было всё нормально, сыты – это главное. Осталось только помыть Дениску и поменять ему штанишки, но это дело привычное, поэтому сразу этим занялся и, уложив детишек спать, присел у тлеющего костра, на котором булькал чайник. Поглаживая прижавшуюся ко мне Анну, с другой стороны пристроилась Кира, размышлял о будущем. Пока особых планов я не строил, но то, что нужно навестить Фриско, я уже не сомневался. Посмотрев на уснувшего между сестёр Дениску, я порадовался тому, что Ольга настояла на том, чтобы я его взял. Уверен, эти подонки в форме его бы не пожалели.
Утром мы собрались, часть вещей я убрал «запазуху», поразив детей, те всё видели, после чего расстелил одеяла в двуколке и устроил всех там. Только Дениска, гордо поглядывая вокруг, устроился передо мной в седле Черныша. После этого мы направились к выходу из долины. Вчера я прикинул, где могут быть выжившие индейцы из племени Большого Быка, и направлялся туда. Мне нужно оставить детей под их присмотром, пока я буду отсутствовать.
С выходом из долины была сложность, выход был рядом с пепелищем, и дети не могут не увидеть его. Как объяснить им, что мам уже нет и они никогда не вернутся домой. Дети – это такая ответственность. Я это осознал только за последние сутки, но был полон решимости оставаться хорошим и любящим отцом.
Конечно же, вопросы возникли, Дениска указал на пепелище и вопросительно прохныкал, поглядев на меня:
– У-у-у.
А с коляски, что двигалась за нами, остальные дети сразу же забросали меня вопросами, где дом и мамы. Кира захныкала.
«Эх, хотел же вчера ночью пройти тут и встать лагерем дальше по тропе, да слишком устал», – с тоской подумал я и стал отвечать. Ответ для них у меня был заготовлен заранее, ещё вчера об этом подумал. Говорил, как есть.
– Мамы на небесах и смотрят на нас оттуда. Мы теперь будем жить в другом месте…
На тропе пришлось останавливаться и успокаивать всех. Всё-таки большей частью дети у меня были домашние, и частое общение с индейскими детьми не сильно изменило их. Разве что прятаться научились просто замечательно. Пока не наступишь, не найдёшь. Вот и пришлось разворачивать лагерь и готовить обед, успокаивая малышей.
Время было примерно двенадцать, когда я, покормив детей, стал собираться. Не следовало нам оставаться на тропе. Конечно, Ольсен со своими людьми всего сутки назад покинул долину и сейчас был на пути к Фриско, но рисковать не стоит. Тропа как ловушка, нужно уходить.
Старших я посадил на скалу, она была в два моих роста, подсадил, дальше они сами, перебирая руками и ногами, поднялись на верхушку. Им я велел наблюдать за округой, пока мы сворачиваем лагерь, а девчата помогали мне собираться. Кстати, именно сыновья и подняли тревогу, когда по нашим следам стал кто-то спускаться. Но тревога была быстро снята, это оказалась наша коза Дунька. Подумав, я решил её взять с собой. Молоко детям не помешает. Сразу же, когда коза добралась до нас, я привязал её к коляске и подоил. Хотя она подпускала к себе только Агнессу, но из-за полного вымени дала к себе подойти и не бодалась. Дети были довольны, напившись парного молока. Я его немного разбавил ключевой водой, слишком жирное оно было.
Часть не прогоревших дров, которые я залил водой, отправились обратно на одну из вьючных, что была привязана к двуколке, продовольствие собрано и убрано в сумки, после этого я скатал одеяла и убрал их в коляску, сделав сидушку детишкам. Дениска от меня не отходил и бегал рядом, держась за штанину, так что, когда я закончил, то поднял его в седло своего коня. После этого я снял Киру с горшка, на котором она сидела, обиходил и отправил в коляску. Кстати, среди тех немногих детских вещей, что уцелели от налёта бандитов в форме, был и этот ночной горшок. В походе мы им не пользовались, дети учились обходиться без него. Не научились, вот и пришлось его взять, отчего дети пользовались им по очереди. После этого я ополоснул горшок, убрал его к остальным вещам, поймал по очереди спрыгнувших со скалы сыновей, посадив их в коляску и, наконец, дал сигнал трогаться.
