Курсант. На Берлин 4 - Павел Барчук
К тому же, Клячин предупредил, что силой документы из Алексея не вырвать. Прямо сказал об этом, как о факте. Мол, несмотря не слегка чудаковатый вид, который, на самом деле, является маской, Алексей — совершенно непробиваемая глыба.
— Вы серьезно? — удивился тогда Мюллер. — Он скорее напоминает мне нерадивого, безолаберного ученика, не выучившего урок.
— Поверьте, это всего лишь игра. — Ответил Клячин. — Если вы попробуете пытками вытащить у него информацию об архиве, он скорее умрет, чем позволит вам ее получить.
Клячин…Еще один русский. Еще один перебежчик. Что-то подозрительно много стало этих русских перебежчиков. Лично для себя Мюллер решил, что после Алексея следующем гостем подвалов Гестапо станет именно этот мужчина, с холодными, волчьими глазами и высокомерной усмешкой.
Сорок восемь часов, данные Витцке для подготовки отчета о фрау Книппер, истекли. Мюллер знал, что ровно полчаса назад Алексей Витцке явился сюда, на Принц-Альбрехт-штрассе и сидит теперь в коридоре, ожидая, когда его пригласят.
Мюллер намеренно заставил его ждать, давая время понервничать. Это был старый, проверенный метод — дать подчиненному почувствовать тяжесть ожидания, чтобы потом его слова, высказанные в спешке или от страха, были максимально искренними.
Мюллер не был идеологом или человеком, принимавшим высшие политические решения, как сам фюрер, Геринг или Гиммлер. Он был «технократом», его эффективность и беспринципность сделали нацистский режим способным реализовать свои агрессивные планы. И, конечно, Мюллер это прекрасно понимал. Он не был идиотом. Он знал, что Германия на самом деле выбрала агрессивную политику. Но… Суровые времена требуют суровых решений.
Поэтому штандартенфюрер искренне, с полной отдачей, участвовал в создании и укреплении аппарата внутреннего террора.
На данный момент главной задачей Мюллера было обеспечение внутренней безопасности режима. Потому что без этого фюрер не сможет действовать агрессивно на международной арене, опасаясь внутренней оппозиции.
Гестапо под руководством Мюллера систематически уничтожало или запугивало любые группы сопротивления: коммунистов, социал-демократов, либералов, церковных активистов.
По сути именно Мюллер установил тотальный контроль в стране. Создание системы слежки, доносов и страха парализовало волю к сопротивлению внутри Германии. Это позволило режиму мобилизовать все ресурсы на подготовку к войне, не отвлекаясь на внутренние проблемы. Достаточно вспомнить ту же «Ночь длинных ножей». Хотя операцией руководили Гиммлер и Гейдрих, Мюллер, как эксперт по политической полиции, участвовал в планировании и ликвидации верхушки СА. А это, между прочим, укрепило позиции фюрера и армии.
Мюллер создал внутри Германии «тыл», который был абсолютно лоялен и контролируем. Это была необходимая предпосылка для развязывания войны.
Однако штандартенфюреру было мало всего этого. Он чувствовал себя фигурой более масштабной, способной на большее. Он хотел доказать это не только Гиммлеру, но и фюреру.
Именно поэтому Мюллер уговорил Гиммлера доверить ему прямую подготовку к военным действиям: провокации и диверсии
Роль Мюллера перешла от внутренней безопасности к активному участию в агрессии. Гестапо стало инструментом для создания предлогов к нападению.
И вот скоро должна была реализоваться самая гениальная задумка Мюллера. Именно он придумал, как инсценировать нападение поляков на немецкую радиостанцию, чтобы представить вторжение в Польшу как акт самообороны.
Мюллер лично руководил подготовкой этой операцией вместе с Шелленбергом. Он предоставил из концлагерей «кандидатов для инсценировки» — заключенных, которые оденут польскую форму, которых затем убьют и представят как польских диверсантов. Но и этого Мюллеру было мало. Он чувствовал себя нереализованным до конца. Ему хотелось все-таки осуществить нечто максимально грандиозное. А что может быть грандиознее архива Сергея Витцке?
Мюллер еще раз посмотрел на часы, а потом поднял трубку телефона для внутренней связи и велел секретарю впустить Алексея.
Витцке вошел с тем видом почтительной готовности, который Мюллер от него и ожидал. Этот парень в большинстве случаев ведет себя так, как от него ожидают.
Он положил на стол папку с отчетом. Мюллер, не говоря ни слова, открыл ее и начал читать, делая вид, что погружен в изучение.
Отчет был удивительно, подозрительно скучным. Посещения ателье, визиты к подругам, походы в кафе. Последние два дня — проведены в стенах родного дома. И постоянные, навязчивые жалобы на нервы, на преследующее ее чувство страха после ограбления в банке. Согласно отчету Витцке, женщина демонстрировала все признаки истерии: беспричинный плач, разговоры о бегстве из Берлина, параноидальные высказывания о том, что за ней следят. То есть — поведение, несвойственное шпионке.
Мюллер медленно закрыл папку, его лицо было каменной маской недовольства. Хотя, на самом деле, мысленно штандартенфюрер уже потирал руки.
— Ты разочаровываешь меня, Алексей, — произнес он ледяным тоном. — Я ожидал большего. Набор банальных наблюдений и сплетен. Ты хочешь сказать, что все эти дни потратил на слежку за истеричной вдовой, которая боится собственной тени?
Витцке не смутился. Напротив, на его лице появилась легкая, почти извиняющаяся улыбка.
— Возможно, я смотрю не туда, герр штандартенфюрер. Но… Знаете, мы русские считаем, ничего в этой жизни не бывает случайным. Вы приказали следить за Мартой Книппер и собрать о ней всю информацию, которая имеется. Однако… Пока я следил за вдовой, моё внимание привлекла… другая ниточка. Куда более жирная и, осмелюсь сказать, тревожная.
Витцке достал из внутреннего кармана пиджака смятый, испачканный чем-то лист дорогой, кремовой бумаги. Он был сложен в несколько раз, и его уголок был опален, будто его пытались поджечь, но не дожгли до конца. Мюллер, скривывшись, осторожно взял бумажку двумя пальцами.
— Что это? — его голос был ровным, но внутри уже что-то шевельнулось. Что-то, похожее на предчувствие.
— Вчера я сопровождал моего друга, музыканта на виллу Геббельсов на Шваненвердер. Вы в курсе, Марк Ирбис живет вместо со мной у фрау Книппер. Супруга рейхсминистра пропаганды считает его очень талантливым. А потому, в некотором роде, опекает Марка. — начал Витцке, тщательно подбирая слова. — Фрау Магда была… весьма любезна. Ирбис давал урок детям. А я, пользуясь случаем, прогуливался у озера. Возле одного из мусорных баков, которые готовили к вывозу, я заметил этот листок. Кто-то явно пытался его уничтожить, но сделал это небрежно. Меня насторожил не сам листок, а то, что на нем. В первую очередь — штамп. Он принадлежит господину Геббельсу. А нас, знаете ли, в секретной школе учили обращать внимание на такие детали.
Мюллер развернул бумагу. Это и правда был официальный бланк. В верхнем углу стоял оттиск личного штампа рейхсминистра народного просвещения и
