Штатский - Юрий Ра
— Слушаюсь, дядя Саша, действую по плану!
Эх, как хотелось пацану изображать из себя солдата, бывалого, обстрелянного (каковым он и являлся), всего из себя бравого и грозного. Но взрослые не разрешали к его немалому разочарованию и расстройству. Мы гражданские, повторяли они, штатские люди. У нас всё не по уставу, а по уму. НУ как так можно? Сами в сапогах и с винтовками, а строят из себя гражданских. Особенно председатель «общества любителей природы». Да диверсант он, а никакой не председатель, ясно же! То в минно-взрывном деле класс показывает, то на немцев набрасывается как коршун на кур, то придумки всяческие устраивает. И всё с шуточками, мол не знаю, как правильно, делаю, как хочется. И пулемет мне незнаком, и фашистскую винтовку впервые вижу.
Размышления Генки прервала поднятая рука москвича, как его иногда зовут мужики. Это означает — внимание! Потом махнул ладонью, указывая направление, куда надо смотреть. А там просвет в листве и ветер в ветвях. Значит, опушка. Значит, ползком или в полуприседе надо двигаться. А что на поляне? А на поляне наши! Не орать, сам себе напомнил Генка. Не делать резких движений. Как говорил дядя Саша, пока ты неподвижен и в камуфляже — ты невидим. Иностранным словом камуфляж он иногда называл эти самодельные накидки. И мазня на роже тоже камуфляж. Короче, это всё маскировка, если русским языком выражаться. Когда Генка однажды спросил, зачем нерусские слова использовать, председатель хмыкнул и сказал, что маскировка английское слово. Что у нас чуть не половина слов заимствована у других народов. Как пулемет — украли и переделали себе ан пользу. Ну и пусть.
А за пеленой веток тем временем вырисовывалась картина: трое немецких солдат выводили из леса на дорогу троих же наших. Причем были наши все без оружия и с поднятыми руками. И если присмотреться, один из них был из комсостава, а второй — вообще баба. Просто в шинели и пилотке. Судя по поведению немцев, никакой опасности пленные не представляли. Как же так? Почему краском сдался? Сильно ранен? Так идет нормально, не качается. И где их оружие? Вот Генка не военный, а у него винтовка. И хрен он её бросит, если только дядя Саша не прикажет сесть за пулемет.
Немцы тем временем вывели наших бойцов на дорогу. Генка оглянулся на старшего, мол что делать? Тот ответил также молча, жестами. Ткнул пальцем в сторону людей, потом показал один палец, и тем же пальцем в Генку. Второй жест — показал два пальца, и ткнул в себя. Чего тут думать! Первого снимает Генка, он и стреляет первым. Двух других валит дядя Саша, а Генка, если попадет с первого раза в своего ганса, ему помогает добирать врагов.
«Я первый стреляю, первый немец мой, — шептал сам себе юноша, целясь в того солдата, который шел впереди всех с винтовкой в одной руке и каской в другой. — Жарко тебе, вон даже рукава закатал. Ну сейчас остынешь» Он совместил мушку в прорези винтовки с головой противника. Ясно, что председатель велел целить всегда в корпус, но тут расстояние плёвое, небось не заругает. Выстрел лягнул в плечо, чуть опустить ствол, как учили, убедиться, что цель поражена! Не медля, перенос точки прицеливания на следующего. Два выстрела слились в один, кто попал, неважно — главное немец упал кулем. А третий враг уже вскинул своё оружие и поворачивается на звук. Еще выстрел — это дядя Саша влупил точно в цель!
Теперь, как учили, короткий осмотр поля боя, и смена позиции. Снова осмотр, уже подольше. Машут руками горе-вояки, показывают, что больше никого из фашистов рядом нет. Можно выходить? Нет! Надо установить контакт с напарником и получить дальнейшее указание! Вон он, между деревьев ему машет, чтоб оставался в кустах и наблюдал. Сам снимает накидку, вытирает ею лицо. Председатель не спешит выходить, снял сидор, запихнул лишнюю одежду в него, теперь выходит. Стоп! Все это время Генка должен был наблюдать за полем боя, а не за дядей Сашей! Блин, забыл.
Глава 12
Допросы
А больше он ничего не забыл? Дозарядиться! Точно! Дядя Саша несколько раз говорил, как закончился огневой контакт, и у тебя неполный магазин, то надо его добивать патронами. Вот прямо сейчас и… Нет, нельзя! Кто-то из напарников должен страховать в этот момент. Генка понял, что сейчас его задача — контролировать всех. Да, ему так и объясняли, что только члены твоей группы вне подозрения, незнакомые могут в любой момент проявить агрессию. Ну как такое может быть? А вот может — сказал дядя Саша, а дядя Лёша хмыкнул подтверждающе. Раз краском может выйти к немцам сдаваться, то вообще чего угодно можно ожидать от людей.
К троим пленным, похоже, что к бывшим пленным, из леса вышел один человек. Это был крупный гладко выбритый мужчина в пиджаке, како-то фуфайке, солдатских штанах и кирзовых сапогах с картузом на голове. На уровне груди он держал винтовку, не по-уставному, а как охотничье ружьё. Весь его невоенный вид перечеркивался только что произошедшей перестрелкой. А потом этот человек сделал то, что от него никто не ожидал: он подошел в первую очередь не к освобожденным советским людям, а к немецким солдатам. Около первого он ухмыльнулся, а подойдя к двум другим, опустил ствол и два раза выстрелил в них, видимо, не будучи уверенным, что они мертвы. Самозарядная винтовка в его руках смотрелась легкой как игрушечная.
Первой отмерла женщина:
— Вы что делаете! Как вы посмели!
— Что я посмел? — Человек сделал два шага назад, вероятно, чтоб держать в зоне видимости всех троих освобожденных.
— Вы добили раненых!
— Верно, я добил раненых. И что?
— В раненых нельзя стрелять, они требуют лечения.
— Вот видите, требуют. Эти уже ничего не требуют. И вообще, чего разоралась, баба⁈ — Со спокойного голоса он резко перешел на крик. — Ты кто вообще?
— Я врач.
— Ну вот, а я думал, ты советский человек.
— Одно не отменяет второго.
— Определись, женщина, кто ты в первую очередь, врач или гражданин своей страны. Ты готова сотрудничать с врагом, убивающим твоих родных?
— Но как же, раненые требуют помощи.
— Раненый враг требует контрольного выстрела. Иначе он встанет на ноги и продолжит убивать. Верно, товарищ военный?
Товарищ военный оторвал взгляд
