Королевство Русское. Книга первая. Андрей Юрьевич - Андрей Готлибович Шопперт
— Знаменщик?
— Это самый опытный иконописец, что создаёт рисунок будущей иконы. А это личник — брат Аврамий. Он лики святых али самого Господа бога нашего, али матери его, создаёт. Великий мастер. А вон у окошка сидит платечник — брат Иван. Смотри, княже, изображённые им ризы переливаются всеми красками, словно святой только что пошевелился, и одежды его чуть ворохнулись, заиграли на солнце самоцветами. Красота же? — перед сидящим за невысоким столиком тщедушным молодым человеком в перепачканной красками серой рясе лежало пара икон небольших. Нет, никакой красоты там не было. Краски блёклые и икона лаком пока не покрыта, не играют краски. Да ещё и освещение в этой мастерской так себе. Окна скорее на бойницы похожи. Полумрак в мастерской.
— Последний — это наш травщик. Зри княже, воистину же травы и ветви дерев, выписываемые им, смотрятся как живые. Звать инока сего брат Иннокентий. Грек он. Можно сказать, что остальные ученики его.
Ну, лысый дедушка с белой козлиной бородкой и в самом деле на учителя похода. Где-нибудь в Хогвартсе. Нос крючком. Седой нимб из редких волос на затылке и борода, как у Хоттабыча из кинофильма.
— Мне нужны кисти, самые большие ваши, ну, которыми грунтовку делаете.
— Левкасчик тебе нужен тогда, — поманил из угла самого тёмного горбатого монашка знаменщик Феодор.
— Левкасчик? Пусть будет левкасчик. Дальше пойдём, мне нужна олифа и самая простая дешевая краска. Мне много нужно будет, потому лучше всего мастер, который будет делать её там, либо научит человека, которого я к нему приставлю.
— То невозможно, княже. Краски мы-то получаем из Галича почти все и секреты их производства неведомы нам.
— Почти все? — уцепился за слово Виноградов.
— Да мы делаем несколько из перетёртых каменьев на яйце.
— Это секрет? — Виноградов уже понял, что тут ему ничем не помогут, но решил «секрет» выведать, вдруг в жизни пригодится.
— Нет, то любой иконописец ведает. Из яйца треба удалить белок, опосля мешочек с желтком проколоть и выпустить сам желток в маленькую кринку. А дальше в неё добавить одну ложечку едва тёплой воды, остывшей после кипячения, и одну чайную ложку винного уксуса. Перемешивать необходимо деревянной палочкой, стараясь не взбивать смесь, иначе в ней появятся пузырьки воздуха. Всё, дальше основу распирают с молотым камнем и далее пишут этими красками.
— А олифу вы не варите сами?
— Нет, княже, нам сей секрет неведом, нам её привозят из Галича, — повторил знаменщик.
— Хорошо. Мне нужны тогда только кисти или лучше мастер, что умеет кисти делать? — Виноградов понял, что тут нечего ловить, вообще нечего. Теоретически он знает, как олифу получить. Придётся и это производство создавать. А также и производство кистей, чтобы от этих товарищей с их секретами вообще больше не зависеть.
— Так… — начал было епископ.
— Вы мне мастера по кистям, а я вас научу делать олифу. Двух цветов даже, — решил поддержать отечественного производителя профессор.
Событие тридцать пятое
Ad totalem evaporationem
До полного испарения .
Теперь всякие опыты делать стало проще. Литейщики выплавили уже третью порцию чугуна. Получалось примерно по триста кило в плавке, а значит уже почти тонну всяких чугунных изделий налили. Часть идёт в брак. Из-за того, что Андрей Юрьевич стремился сделать минимальный питатель, чтобы потом не мучиться на обрубке, часть деталей не пролилась. Пришлось увеличивать питатель и литник. Ну, приноровятся металлурги. Теорию им Виноградов объяснил и последнюю или крайнюю, вернее, плавку они уже без него делали. И в ней был приличный такой котёл чугунный. Всё и затевалось, чтобы такие котлы лить. Теперь ещё увеличить его в два раза и самое то для производства селитры.
Как делать олифу понятно, это просто нагретая до высоких температур льняное или конопляное масло. Точную температуру и время Андрей Юрьевич не знал, ну, вот теперь узнает. Будут варить пока не сварят.
Где-то на краешке сознания была информация, что для ускорения процесса нужны сиккативы. Читал где-то. Но очень давно. Сиккативы — это вещества что быстрее высушивают краски. (латинское siccativus — высушивающий). Там вроде ацетаты. Свинца, например. Получить не тяжело, уксус у него есть, свинец тоже. Пропорции? Вот и будут люди, посаженные на варку олифы, разное количество добавлять. Эксперименты проводить. «И опыт, сын ошибок трудных…».
Первую порцию олифы Виноградов варил сам. Опять с глаз долой перенесли производство в женский монастырь. Налили в два чугунных котла по двадцать примерно литров конопляного и льняного масла и долили по пол-литра получившегося сиккатива, а на самом деле — винного уксуса, в котором сутки варили под почти герметичной крышкой обмазанной толстым слоем глины свинец. Варили на медленном огне, чтобы не вскипел и не угробил всю конструкцию.
Котлы с маслом долго булькать не хотели, пришлось даже меха настраивать. Выходит, температура не меньше трёхсот градусов нужна.
Как такую температуру определить без термометра? Напрашивается простой ответ. Все же читали знаменитое произведение Рэя Брэдбери «451 градус по Фаренгейту». Это температура воспламенения бумаги. Если перевести в привычную нам шкалу по Цельсию, то это приблизительно 233 градуса. Нормально. Хрена с два. Ни при каких обстоятельствах бумага не вспыхнет при 233°С. Это интересное заблуждение, про которое тоже любил профессор Виноградов студентам первокурсникам рассказать. Скорее всего получилось так. Назвал тогда ещё не очень великий фантаст Брэдбери свою книгу «Пожарник», а редактор ему и говорит: «Дурень ты Рэюшка и кремлёвский мечтатель. Название должно притягивать к книге, как может слово „Пожарник“ притянуть. Иди-ка ты дурень к этому пожарнику со своей книгой. Пусть он её сожжёт».
И Брэдбери пошёл. Дошагал до пожарника, и по дороге ему интересный вопрос в голову пришёл, а при какой температуре горит бумагу.
«Элементарно, мистер Брэдбери, бумага воспламеняется при 450 градусов, это я вам как Старший пожарный Мериленда говорю». Ну, или Иллинойса, где там в те времена фантаст столовался?
«Эврика»! — воскликнул Рэй Дуглас. — «Вот замечательное название. Только цифру лучше сделать не круглой. Пусть будет 451 градус. Может бумага воспламениться при такой температуре»⁈
«При такой и воспламеняется, сэр Брэдбери», — утвердительно кивает головой старший пожарный Лос-Анджелеса, кажется в Голливуде всё же писатель жил.
Прибежал фантаст к редактору и кричит с порога:
«Давай переименуем книгу. Она будет называться „451 градус по Фаренгейту“ — это температура воспламенения бумаги».
«Другое дело, старина, даже такому прожжённому волку, как я,
