Каторжанин (СИ) - Башибузук Александр
— Зальца? — фамилия показалась мне знакомой.
— Барон Зальца… — напомнил Стерлигов. — Он уже у нас в плену. Вместе с остальными предателями.
— У вас? — кулаки моряка сжались.
— У вас появилась возможность поквитаться со своим обидчиком, Александр Николаевич, — я ободряюще улыбнулся мичману. — Ваша воинская специальность?
— Артиллерист.
— Ну что же, пока принимайте под командование обе трофейные пушки.
На лице Максакова проявилась растерянность.
— А в Россию вернуться? Я же моряк…
— Пока не получится, — мягко оборвал я его. — Дальше посмотрим. Не переживайте, ваш боевой путь на суше будет отражен пред вышестоящим начальством должным образом. Впрочем, можете попробовать переправиться в Россию самостоятельно, я не возражаю.
— Нет! Я с вами! — быстро заявил мичман.
Стерлигов ухмыльнулся в густые усы, но вовремя прикрылся кулаком.
— Вот и отлично, — я ободряюще хлопнул Максакова по плечу. — Сейчас вас обеспечат оружием и всем необходимым, после чего можете приступать к службе, а рассчеты наберете и обучите сами.
Освобожденные из плена солдаты, скажу прямо, не пылали особым желанием воевать дальше, но и не отказались. Казаки и моряки — вызвались сами. Боеспособные гражданские тоже, даже женщины. Что особо и неудивительно, после таких-то принятых от японцев мук.
Таким образом, наш отряд увеличился сразу на семьдесят человек. Правда истощенных узников еще предстояло привести в порядок и откормить, но я особо не переживал по этому поводу. Откормим, никуда не денутся, главное — живые.
Пока осматривал тюрьму, Лука привел семь пленных японских солдат, частью из уцелевших патрулей, частью квартировавших в поселке, попытавшихся просочится из Тымово в сторону Дербинского. Еще троих сородичей они притащили на руках, в совершенно жутком состоянии, словно их переехал паровоз.
Лука со смущением пояснил.
— Чутка японов мы постреляли, когда они тикали, а те, кого не побили, сдалися, значитца. А потом удумали бузу учинить, кинулись тишком, чтобы сбежать. Ну… — великан смущенно потупился. — Я и приложил маленько.
— Чем, бревном?
— Зачем, бревном, Християныч? — Мудищев пожал плечами и показал мне кулак размером со средний арбуз.
— Молодец, выношу личную благодарность! — я торжественно пожал Луке руку. — Пока будь при мне, а там посмотрим.
Великан торжествующе покосился на Тайто. Мол, смотри, как меня хвалят. Но айн особо не впечатлился и принялся бурно рассказывать Луке, как пулял из пушки по казарме.
Ну что тут скажешь? Сущие дети, еще бы пиписьками померялись. Хотя, да, у айна в этом деле шансов вообще нет.
После доклада о потерях настроение вообще ушло на дно. Погибло вместе с Фролом пятеро бойцов, еще четверо были в тяжелом состоянии, а сравнительно легко раненых вообще насчитали человек двадцать. Да, понятно, что по соотношению с японцами — это мизер, но бойцов у меня пока всего раз и обчелся. Каждый на вес золота.
К этому времени к поселку сплавился остальной караван. Баб я сразу обязал ставить жиденькое варево, чтобы накормить освобожденных узников, ну а Майя, по своему обыкновению, начала с того, что потребовала помещение под операционную и горячую воду.
Со мной она себя очень сдержанно, можно даже сказать — сухо. На ее лице читалось, что именно я виноват в таком количестве раненых и убитых. Да уж…хотя, в чем-то она права.
Но Мадина, прежде чем сестра ее уволокла с собой помогать, с совершенно загадочным видом успела сунуть мне клочок бумаги.
В котором было написано торопливым, но разборчивым почерком:
«Она очень переживала за тебя, даже плакала и тайком молилась Уастырджи (по-вашему — он Святой Георгий), чтобы уберег тебя. А мне грозила ухи оборвать, если тебе расскажу. Не рассказывай, пожалуйста, куда я без ухов?..»
Я едва не расхохотался и торжественно вслух пообещал.
— Действительно, без ухов никуда. Обещаю, не расскажу!
— Уши? — очень некстати рядом нарисовался Стерлигов. — Вы собрались резать кому-то уши, Александр Христианович? Я давно хотел по этому поводу поговорить с вами.
— Слушаю вас, Борис Львович. — Я решил не объясняться с капитаном по поводу чьих-либо ушей.
— Я все понимаю, — начал капитан. — У самого руки чешутся утворить что-то жуткое с макаками, но это, мягко говоря, совершенно неправильно.
— Почему?
— Вы документируете злодеяния японцев, для того, чтобы явить миру их неслыханную и преступную жестокость, — менторским тоном заявил Стерлигов. — Что, как раз, совершенно правильно. Но дело в том, что японцы могут сыграть с вами в ту же игру и предъявить уже примеры вашего зверства. Причем сделают это первыми, так как возможностей у них гораздо больше. Что полностью нивелирует наши доказательства.
— Пожалуй вы правы… — честно говоря, я даже не подумал о таком варианте развития событий. — Но нам негде содержать пленных и тем более нечем их кормить.
— Нет, они должны понести кару за свои злодеяния, но… — продолжил Стерлигов. — Но более… как бы это сказать, цивилизованными способами. Расстрел или виселица подойдет, к примеру. И еще… — голос капитана напрягся. — Прекратите публично резать наших… предателей. Вы же совершаете прямое воинское преступление. Не дай бог, дойдет до верхов. Вам что, опять на каторгу хочется? Заслуги не помогут, сразу говорю.
Я невольно вспылил.
— Так что, отпускать их?
— Ни в коем случае, — Стерлигов покачал головой. — Признаю, мы находимся в очень сложном положении. У нас нет возможности представить в ближайшее время предателей пред глазами правосудия. Самим его чинить тоже неразумно, уж поверьте, наши крючкотворы… в общем, сами понимаете. Пожалуй, сделаем так… я тщательно задокументирую факты измены, ну а потом… — капитан жестко ухмыльнулся. — Иуды покончат с собой. А мы поспособствуем, чтобы у них появилось к тому горячее желание. И написать покаянную предсмертную записку тоже. Что скажете, Александр Христианович?
— Я подумаю…
Настроение опять ухнуло вниз. Кровь и преисподняя, а я уже собрался отдать команду тесать колья, чтобы поудобней устроить на них японских макак и этих продажных сук.
Но, как ни крути, капитан прав. То ли дело в родном Средневековье. Заслужил — получи. А когда караешь, прекрасно знаешь, что тебя тоже не пощадят. И никто и никому ничего не предъявляет, ибо все в порядке вещей. Твою же мать. Но буду думать, так легко эти бляди все-равно не отделаются. Гм-м, родное Средневековье? Ну да… ясное же дело…
Сплюнув, я пошел заниматься трофеями. Народ вооружать и кормить надо. Такая орава быстро все наши запасы уничтожит.
Но не успел завершить мысль, как Серьга подвел ко мне мужиковатую бабу, в намотанном на лицо драном платке, из-под которого выглядывали только глаза.
— Вашбродь… — унтер хихикнул. — Тут вона какое дело? Без вас не разобраться.
— Чего? — огрызнулся я. — Жениться собрался? Благословляю…
— Упаси господь!!! — Серьга истово перекрестился. — Да не то! Тут другое, сия девица утверждает, что она вовсе не девица… Ну… не в том смысле, а в другом…
— Щас сопатку сворочу! Ушел отсюда… — гаркнула вдруг «девица» командирским басом. — Я сам представлюсь!
Унтер от неожиданности даже шарахнулся в сторону.
Баба удовлетворенно хмыкнула и требовательно поинтересовалась у меня.
— С кем имею честь?
— Штабс-ротмистр в отставке… — по инерции начал представляться я, но потом опомнился и зло процедил: — Как это понимать? Юбка не жмет, любезный? Для кого нарядился? Серьга, бери-ка ты эту…
— Да подождите вы… — досадливо поморщился мужчина в женском обличье. — Да-да, признаю, дурно пахнет. Но поверьте, сей машкерад не более чем военная хитрость. Вынужденная… — он окончательно смутился.
Опять ниоткуда возьмись вынырнул Стерлигов, недоуменно уставился на бабу, а потом бурно расхохотался.
— Алексей Федотыч, ты что ль?
— Ну а кто? — смущенно буркнул мужик. — Ты хоть не ржи, Львович, самого блевать тянет… — и содрав с себя платок, явил совершенно мужскую небритую рожу.
