Господин изобретатель. Часть III (СИ) - Подшивалов Анатолий Анатольевич
На следующий день мы опять двинулись в путь, теперь уже с развернутым посольским флагом. Дорога пролегала через настоящий лес, по бокам росли мимозы, и еще в чаще были видны какие-то цветы, все благоухало и воздух уже не был таким жарким. В воздухе летали птицы, из которых я узнал только мелких попугайчиков. Казаки крутили головами и говорили, что после пустыни место прямо райское. Дорога шла постепенно вверх, поднимаясь в горы, появились хвойные деревья, вроде сосен с длинными иголками и какой-то местный пирамидальный можжевельник, земля была покрыта короткой травкой.
Я ехал впереди колонны вместе с Нечипоренко, как вдруг впереди появилась большая группа конных и пеших людей. Я сразу подумал, что, может, мы зря расслабились, сейчас у нас начнут отнимать денежки и хорошо если только денежки, а то и жизнь! Оказалось, что к нам пожаловал с официальным визитом дурго округа Гильдеса по имени Хада Марша. Вся Абиссиния разбита на губернаторства, а губернаторства – на округа, так что дурго – это областной или районный начальник. Я, сопровождаемый офицерами, выехал навстречу дурго, который был одет в белую куртку и такие же шаровары, на широком ремне у него висел револьвер Смит-Вессон. Коротко остриженная голова с толстыми губами и негроидными чертами лица была увенчана фетровой щляпой. Хаким пояснил, что все гражданские чиновники в Абиссинии носят такие шляпы, отличающиеся полоской вокруг, у чиновников среднего ранга она серебряная, у высоких чиновников расшита золотом. У здешнего дурго вообще никакой полоски не было, поэтому он относился к низшему рангу местных управленцев. Зато свита была очень многочисленная: не менее сотни ашкеров с винтовками Гра в красных чалмах, синих мундирах и, естественно, босиком. За ашкерами следовали слуги, которых было также не менее сотни человек.
Подъехав и обменявшись приветствиями со мной, дурго проехал дальше к Маше, сидевшей на своей смирной лошадке и пал передней ниц. Маша царственным жестом велела чиновнику встать и он пошел рядом, держась за упряжь Машиной лошади. Сзади следовали телохранители и гвардейцы. Подъехав ко мне, Маша остановила свою лошадку и что-то сказала на местном наречии, из чего я расслышал только «рас Искендер», тогда дурго опять кинулся в пыль.
– Да хватит уж нырять, родной и незабвенный начальник, – сказал я по-русски.
Дурго понял, что я не гневаюсь и что-то опять принялся лопотать, а Маша перевела смысл: «Он не понял сначала, что ты и есть великий воитель рас Искендер, посчитал, что такой мудрый и великий вождь должен быть гораздо старше. Поэтому просит простить его и принять скромные дары». Дары, все же, наверно, предназначались Маше, а я так, рядом оказался, но мне было приятно, что, оказывается, здесь уже знают про грозного и непобедимого раса Искендера. Спросил Машу, отчего у незначительного чиновника такая большая свита, она ответила, что это еще маленькая свита, даже захудалому расу зазорно выезжать без тысячной свиты, а уж раса Искендера должны сопровождать сотни воинов, пару сотен верблюдов сотни три-четыре слуг и мелкие феодалы вассально от него зависимые, каждый со своей свитой. Да, нанять такую ораву бездельников у меня денег не хватит, даже после выкупа за Салеха.
Пока мы разговаривали, свита дурго на ближайшей поляне разбила несколько больших шатров, задымились костры, зарезали шесть баранов, появились корзины с фруктами и инджирой, круги сыра, похоже, что козьего и на расстеленных коврах расселись гости. Нам с Машей отвели место в шатре, где была поднята вверх передняя полотняная стенка.
Ну, прямо свадебный пир из русских былин о богатырях, подумал я, вот только зелена вина нет – область мусульманская, из вновь присоединенных. С моей стороны на ковре расположились казаки по старшинству, с Машиной: также по старшинству дурго со свитой. Ашкеры стояли строем, изображая почетный караул. Наших лошадей развьючили, напоили, стреножили и оставили пастись, они с удовольствием щипали травку, не отставали от них и мулы, а верблюды обгладывали мелкие листья с веточек. Груз был сложен и по очереди охранялся казаками. Стемнело и тогда слуги разожгли костры, был подан чай из гибискуса, но казаки пили его с неудовольствием, только из приличия. Наконец, все насытились, устали и отправились спать по своим шатрам и палаткам. Перед этим казаки привязали животных, чтобы они не разбрелись ночью и выставили караулы.
Наутро дурго с его людьми проводил нас до границы своей территории, «сдав на руки» посланному расом конвою из двухсот всадников.
Глава 9. А как хорошо все начиналось…
Дорога шла все выше и выше в горы, становясь все уже и уже. Скоро пришлось местами подстраховывать бричку, чтобы та не сверзилась с крутого обрыва в ущелье, где внизу протекала та самая река, вдоль которой мы шли. Я пожалел, что отпустил пленных, тут бы пригодилась обычная физическая сила, а так приходилось выпрягать лошадей и буквально на руках переносить проклятую колымагу. Велел снять с бричек пулеметы и навьючить их на верблюдов, но все равно людям было тяжело, хорошо еще, что присланный абиссинский конвой помогал, без них казаки просто бы не справились. Вот животные шли себе гуськом и ухитрялись на ходу прихватить какую-нибудь веточку и пожевать. Наконец, прошли перевал и стали спускаться в долину. Здесь сделали небольшой привал, чтобы перевести дух.
Вид с горы открывался просто замечательный: блестела речка, извиваясь вдоль густо поросших зеленью берегов, виднелись квадратики обработанных полей, разделенные невысокими лесными зарослями, видно было несколько деревушек, окруженных посадками каких-то плодовых деревьев, сверху не разобрать, какими именно. Дорога довольно круто пошла вниз, теперь брички приходилось придерживать, чтобы они не наезжали на лошадей и опять, без помощи босоногих ашкеров не обошлось. Воздух был свежий, не жарко, кто бы еще мог подумать, что еще неделю назад мы изнывали от жары в пустыне, считая версты до колодца. Там, где дорога проходила через первое селение, увидел огромную смоковницу, помнящей еще царицу Савскую. Вспомнил из писания, кажется в книге Царств, что те, то кто имеет виноградник и смоковницу (то есть, инжир) будет жить в достатке и счастье. Несмотря на то, что фиговых, то есть инжирных деревьев в округе росло в изобилии, и виноградники шли чуть не до горизонта (знаменитый харарский киш-миш, из которого делают славшийся в округе сладкий изюм), особого достатка в деревне я не заметил: те же глинобитные хижины, крытые соломой, немощеная пыльная улица и запуганные крестьяне, при виде всадников падающие на колени.
В качестве дара нам были преподнесены две корзины с отборным инжиром и виноградом, за что я отдал 10 талеров бакшиша. Староста, получив деньги, тут же грохнулся на колени, видимо благодаря господина за щедрость, похоже, проезжающих господ он был обязан оделять фруктами за просто так и не ожидал увидеть деньги. По этой благодатной земле, щедрой на урожай, но с бедным населением, мы не спеша ехали еще три часа, пока за поворотом дороги не встретили еще один отряд всадников. Они подъехали к нам и от отряда отделился всадник в богатой одежде – абиссинской шаме[50], белой, с пурпурным краем и отделкой серебром, блестевшим на солнце. Хаким, который взялся переводить, сказал, что это – геразмач[51] Урадда, один из доверенных военачальников раса Мэконнына. Урадда, которому было на вид около пятидесяти, на его плечах поверх шамы, была еще и шкура льва, покрывающая своей гривой голову военачальника (свидетельство ратных заслуг и доблести в бою), подъехал ко мне на черном арабском коне, и, негромко, прикрыв рот полой шамы (так было положено при рапорте вышестоящему начальнику) представился и сообщил, что рад встрече в прославленным расом Искендером и просит отобедать с ним и его людьми. Мы спешились, абиссинцы расседлали коней, увели их поить и кормить, поклажу мы оставили под присмотром нашего часового и прошли к шатрам, откуда уже вкусно пахло жареной бараниной. Несмотря на то, что был предрождественский пост, казаки как путешествующие и воюющие, его не соблюдали, так же как и гвардия раса (судя по всему весьма разношерстная по национальному и религиозному составу, а вот Урадда, извинившись перед гостями за то, что соблюдая пост, не может присоединиться к трапезе, удалился в свой шатер. Перед этим он зашел выразить свое почтение Маше, на этот раз обедавшей у себя в шатре, чтобы не смущать воинов своим присутствием.
