Попова Александровна - Пастырь добрый
- Я это уже сказал. Это - что касается «преступников». Porro[47]. Исполнившую свою работу дамочку убрали сразу же. Что же до человека в рядах уличной братии, то за последние недели две никто из них не погиб - никак, ни на ноже своего же, ни на виселице, ни захлебнувшись, ни поперхнувшись, ни от старости или как-либо еще, однако же, я сомневаюсь, что это - от их внезапно взыгравшего человеколюбия.
- И что это означает? - насупился подопечный. - Что его работа еще не выполнена?
- Он еще нужен - следить за ходом дела изнутри; Финк ведь не может молчать в ответ на вопрос «ну, как там?», который ему не могут не задавать его дружки по «Кревинкелю». Это - явная причина, но я вполне допускаю, что резонов для продления ему жизни может быть еще множество, причем, нам не ведомых и еще не понятных.
- Самый главный вопрос, абориген, - тихо встрял Ланц, - состоит вот в чем: будут ли еще убийства?
- А тебе нужен ли мой ответ? - так же негромко откликнулся Курт, и тот со вздохом опустил голову. - Разумеется, будут. Неизмеримые потоки дерьма лишь только омывают порог Друденхауса и пока еще не захлестывают окна, плеща нам в морды, а им необходимо именно это.
- Доходчиво, - криво ухмыльнулся Ланц. - И что мы будем с этим делать? Если следовать твоей гипотезе, закономерность избрания жертв нехитра: дети обеспеченных родителей, от которых зависит благосостояние и stabilitas Кельна. Ледовщик, бюргермайстер... Кто еще может оказаться под прицелом? Профессора университета? Очередной делец?
- Кстати сказать, у бюргермайстера осталась еще дочь двенадцати лет, - вновь подал голос Бруно, и тот кивнул:
- Тоже нельзя исключать. Вот это был бы удар так удар.
- Еще два момента, - оборвал его Курт, задумчиво глядя на ладонь и разглаживая скрипящую кожу перчатки. - Первое - возраст детей; убитым около одиннадцати. Случайность или закономерность? Обоим детям Хальтера примерно столько же, однако у ледовщика есть семнадцатилетний сын, к коему, кстати сказать, перейдет его дело, когда настанет время. Не логичнее ли было убить именно его? Да, сейчас Шток в некоторой потерянности, отчего торговля его весьма пострадала; однако вскоре оклемается, либо же старший сын возьмет дело в свои руки - и оно вновь пойдет. Почему младший, если цель и в самом деле та, что мы рассматриваем? Двое детей, оба одиннадцати лет... Почему?
- Будь это убийца-одиночка, я бы предположил физическую слабость (или, к примеру, женщина), либо извращение. В нашем же случае - не знаю. Замечу только, что statistica пока невозможна, двое убитых - не показатель. Сейчас я на твой вопрос ответить не готов, тем не менее, абориген, мысль стоит того, чтобы о ней подумать. Что на второе?
- На второе - задача: что нам делать для предотвращения очередной смерти. Наивно было бы полагать, что введение комендантского часа спасет ситуацию; но не можем же мы приставить охрану к каждому ребенку всех более-менее преуспевающих кельнцев.
- А вот на это, - развел руками тот, - мне и вовсе ответить нечего. Как быть? Раскрывать дело. Более мне нечего предложить.
- Если ваши высокоинквизиторства соизволят склонить свой слух к недостойным потугам разума подневольного и смиренного смертного, - вновь заговорил подопечный тоном, от которого Курт болезненно поморщился, - я бы озвучил некую пришедшую мне в голову мысль...
- Бруно! - не выдержал он и, прикрыв глаза, перевел дыхание, понизив голос: - Ради Бога, по делу. Что?
- Я вот о чем, - посерьезнел тот, нерешительно передернув плечами. - Ты начал об этом говорить, но до конца не дошел - скромность, может, загрызла, не знаю; хотя, по-моему, этого исключить нельзя...
- Хоффмайер! - рявкнул Ланц, и тот покривился, договорив на одном дыхании:
- Вся эта история может оказаться и местью тебе лично; только тебе. Ты знаешь, чьей.
На вопросительный взгляд старшего сослуживца Курт не ответил; минута прошла в тишине, и, не дождавшись на свои слова отклика, Бруно продолжил, осторожно подбирая слова:
- История схожа. Снова дело, в которое тебя втянули и которое должно окончиться для тебя дурно. Замечу - я нисколько не удивлюсь, если в итоге доказательства снова соберутся вокруг этого Финка, и ты будешь тем, кто сознательно отмазал приятеля от казни по старой дружбе, либо же - ты и окажешься убийцей детей. Просто подумай, и ты сам увидишь знакомый почерк. Он на свободе, и убежден, что жив-здоров, а кроме того - не может не знать, что и ты тоже выжил и продолжаешь службу; как думаешь, он так и оставит тебя в покое? Рано или поздно Каспар... или как там его на самом деле... объявится снова, и почему не сейчас? Почему не отомстить тебе за то, что ты имел наглость выжить? А возможно, это и вовсе рука одного из Пап. Крестьянским тайным сообществам столь же выгодно падение германской Инквизиции, как и Авиньону, да даже и Ватикан, я думаю, особенно горевать не станет. И даже та, первая ваша встреча с ним - не была ли и она тоже частью большого сговора между ними и Церковью?
- А вот об этом, - тихо отозвался Курт, наконец, - лучше слишком пространно не рассуждать. Особенно вслух.
- Стало быть - тебе об этом известно?
- Мне известно, что однажды я не напрасно подобрал в глухой деревне некоего студента-недоучку, - безвыразительно улыбнулся Курт, тут же вновь посерьезнев. - Ты сейчас высказал информацию, предназначенную для закрытого обсуждения, Бруно, информацию, которая не существует даже в виде отчетов или записок, даже с пометкой «absolute clam»[48].
- Допустим, - вклинился Ланц негромко, - сам факт того, что все сколь-нибудь влиятельные организации, ломающие бытующий сейчас порядок, связаны с сам знаешь кем - это не секрет для любого мало-мальски внимательного обладателя умственных способностей как таковых; секретом, я так понимаю, являются известные тебе имена и люди. Я верно понял ситуацию?
- Вполне, - вздохнул Курт невесело, глядя мимо сослуживца в стену и вновь ощущая, как ноют ладони позабытой, мнимой болью. - Хотя, с твоей привычкой шарить в чужих бумагах, не представляю, что для тебя может являться тайной; докатишься до того, что однажды тебя уберут от греха подальше.
- Если Конгрегация прикажет, - криво ухмыльнулся тот, - готов свою жизнь положить на ее алтарь; а перед смертью хоть будет что вспомнить... А теперь, абориген, нешуточно. То, что сказал Хоффмайер - это имеет право на допущение? Все происходящее впрямь может являться отзвуками твоих прежних дознаний? Подумай хорошенько - никто, кроме тебя, этого вернее сказать не сможет.
- Все возможно. Я не готов утверждать такое с убежденностью, однако... Он прав - почерк знакомый, и вполне возможно, что все это - лишь чтобы скомпрометировать меня и только меня. Это можно иметь в виду, и я, наверное, даже обсужу это со стариком, однако же - больших изменений в наши действия и ожидания это не привнесет: так ли, иначе ли, а мой провал - наш провал, de facto, и в итоге - под ударом Конгрегация в целом. Собственно, это остается так, даже если все мы впали в панику, если ни одна из высказанных версий не верна, и все это - обычные убийства, быть может, даже не имеющие потусторонних причин. В деле мы увязли по самые уши, посему, хоть вывернись, а раскрыть его надо, иначе упомянутые мною реки дерьма хлынут по коридорам Друденхауса потоком полноводным и могучим.
Глава 8.
Воскресный день, начавшийся столь полуприятным образом, прошел в полном согласии с заветами Церкви - в совершеннейшем отвлечении от земных дел, ибо, невзирая на последние новости, ничего существенного, что могло бы сдвинуть упомянутые дела с мертвой точки, по-прежнему не виделось. Полагалось отвлечься также и от забот, однако это уже было свыше сил человеческих, посему, проходя за какой-либо надобностью по коридорам Друденхауса, господин следователь имел возможность лицезреть хмурые, глуповато-задумчивые лики сослуживцев, осиянные незримым светом чистого, как белый лист, разума, не замутненного и тенью мысли, осознавая, что и сам сейчас глядится не лучшим образом. К концу дня, когда гулкие каменные стены, мрачные физиономии и притихшая стража стали вызывать откровенное раздражение, Курт, на все плюнув, попросту направился домой; ожидать прибытия запрошенного специалиста либо, что было менее вероятно, дельных мыслей, можно было и там, валяясь на кровати в снимаемой им узкой комнате и от нечего делать жуя крендель, испеченный радушной хозяйкой. Назойливая участливость ее очаровательной племянницы сегодня была непреклонно отвергнута, хотя, конечно, это и был бы не самый худший способ убить время; однако же до темноты оставалось всего ничего, а посему полагалось как следует выспаться - невзирая на брюзжание Керна, в довольно нелестных выражениях отмечавшего всю тщетность его попыток, Курт намеревался этим вечером вновь посетить гостеприимные стены «Кревинкеля».
Прошлой ночью, не дождавшись от Бюшеля даже намека в ответ на свои осторожные вопросы, он между делом, всем своим видом живописуя полнейшее сострадание, вскользь упомянул о том, что бюргермайстер уже готовит людей для набега на свалку у стен Кельна, решив, пусть и не покарав подлинного убийцу, но зато показав, кто в городе хозяин, заодно утешить душу. Разумеется, заметил он с тяжким вздохом, Хальтера можно было бы отвратить от этой идеи, если б от обитателей самовольных поселений обнаружился вдруг хоть какой-то прок - к примеру, полезная информация... Курт надеялся, что его угроза возымеет свое действие, и сегодня Бюшель предоставит ему хоть что-то; в том, что любое событие, совершившееся на свалке у стен города, не могло пройти незамеченным для копошащейся там живности различных полов и занятий, он не сомневался и тихо бесился оттого, что выжидание и пустые разговоры - единственное, что дает призрачную надежду узнать хоть что-то. Для себя Курт решил, что более не переступит порога «Кревинкеля» без крайней необходимости, если этим вечером не услышит от держателя этой конуры чего-либо стоящего - посещения сего злачного заведения были довольно вредоносными как для здоровья телесного, сказываясь головной болью поутру, так и для состояния психического, выливаясь в самобичевание по причине бесплодно истраченного времени.
