Наталья Резанова - Чудо и чудовище
Итак, Дарда напоролась на историю, что так любили уличные рассказчики в Каафе: старый, глупый и богатый муж, хитрая, сладострастная жена, и молодой любовник-жеребец. Где-то поблизости, похоже, маячит и сводница. Один из персонажей, а именно любовник, поспешая к своей нежной Хенуфе и ее мешкам с золотом, имел несчастье повстречать на своем пути безобразную девочку, почти ослепшую от рыданий. Далее история теряла чистоту жанра: в побасенках о неверных женах обычно дальше побоев дело не шло. В том, что убитый поспешал к "тоскующей в разлуке", а не от нее, убеждало содержимое его кошелька. Значительным оно могло показаться лишь прежней Дарде, никогда не видевшей ни золота, ни серебра. Молодой человек способен был пустить пыль в глаза благодаря одежде, коню, оружию, а вот денег у него было, по меркам Каафа, не густо. И, насколько Дарда могла судить по кратковременному знакомству, она оказала большую услугу не только обманутому мужу, сохранив в целости его достояние (хотя обычно поступала наоборот). Чутье подсказывало ей, что любовник, прихватив золото, не стал бы обременять себя и женщиной. Или, во всяком случае, обременять долго.
Вероятно, Дарда тут же бы и забыла обо всей этой истории, если бы жена-изменница, старательно избегавшая в послании всяческих имен, все же не обмолвилась бы в конце о собственном. А ей была известна благородная дама по имени Хенуфе. Разумеется, Дарда не была вхожа в круг местных аристократок. Но тех из них, что посещали храм Никкаль, она знала и в лицо и по имени. Хенуфе среди них была только одна, и звалась этим именем не более не менее, как супруга правителя города.
Поскольку Иммер считался царским наместником в Каафе, княжеский титул не распространялся на его жену. Ее называли просто "высокая госпожа Хенуфе". Высокой она, однако, не была, равно как и карлицей тоже – чуть ниже среднего роста, в цвете лет и цветущей наружности. Пышногрудая, пышнобедрая брюнетка, с родинками на розовых щеках и густо насурьмлеными черными глазами. Жена наместника никогда не претендовала на место первой дамы Каафа, преспокойно уступив его матери Теменун. Она была из тех женщин, что любят возлежать целыми днями на пуховых подушках, кушать сласти и мечтать. Или так представлялось Дарде.
Ан вон какие страсти в ней играют!
А может быть, не в ней?
Вполне могло оказаться, что письмо написано совсем другой женщиной! Ведь нигде же не говорилось, что отправительница живет в Каафе. Или в Каафе живет еще какая-то Хенуфе, о которой Дарде ничего не известно. Или она все же соблюла осторожность и подписалась вымышленным именем, поскольку госпожа супруга градоправителя никак не производила впечатления женщины, недавно потерявшей страстно любимого мужчину. А главное – князя Иммера по всякому бранили в Каафе. Называли его хитрым, жадным, корыстолюбивым, подлым, вероломным. Как угодно, но только не дураком. Да и позволил бы человек, замешанный в стольких интригах, и всегда обращавший их себе на пользу, столь нагло себя обманывать и обкрадывать?
Что же, это было легко проверить. В письме упоминался храм Псоглавца. А таковой в Каафе имелся. Псоглавцем здесь именовали одного из чужеземных богов, пришедших по караванным путям. Изображался он в виде человека с собачьей головой, чем и заслужил такое прозвище, а каково было его настоящее имя, в Каафе давно забыли. Хотя, благодаря веротерпимости горожан, Псоглавец нашел в Каафе спокойное пристанище, почитателей у него было немного, и в основном, приезжие. Ибо Псоглавец считался проводником души с этого света на тот (или обратно, если кому сильно повезет), а в Каафе никогда особенно не задумывались о загробной жизни и посмертных странствованиях.
Дарда родилась далеко от Каафа, однако местные взгляды вполне разделяла и в святилище Псоглавца не ходила. Но где он расположен, ей было известно. И однажды вечером Дарда отправилась в том направлении.
Посох она не взяла с собой, разумно предположив, что нужно уметь обходиться и без него. Не взяла она и факела, как советовала своему возлюбленному Хенуфе – глаза Дарды легко приспосабливались к любому освещению, равно и к его отсутствию. Даже веревки не взяла она. Только короткий кинжал с листовидным лезвием, которым она обзавелась в первый месяц пребывание в городе, был у нее с собой.
За святилищем и впрямь располагалась роща черных тополей. Нетрудно было предположить, что она посвящена Псоглавцу, ибо он причастен к потустороннему миру, а черный тополь – дерево смерти. А может это было совпадение, поскольку дуб, например, угоден Хаддаду, но никто в Каафе высаживать дубы не пытался.
Колодец Дарда нашла далеко не сразу. Каменное обрамление почти сливалось с землей, заваленной сухими ветками и листьями, и если бы Дарда не подозревала, что колодец где-то здесь, имела бы шанс туда провалиться. Она нагнулась, пошарила по заросшим мохом камням, и примерно в полулокте от поверхности нащупала два вбитых в стену крюка, к ним должна была крепиться лестница – не по веревке же карабкалась почтенная матушка князя Иммера, да и сама госпожа Хенуфе – дама весьма увесистая!
Если она, конечно, здесь карабкалась.
Дарда обошлась без лестницы и, как уже было сказано, без веревки, просто упираясь в стены своими длинными рукаи и ногами. Точно так же она могла бы и подняться. Считать до тысячи она не стала. Не потому что не умела – научилась уже. Однако это имело смысл, имей подземный ход ответвления, но он шел в одном направлении, и вряд ли Дарда могла сбиться с пути. Теперь Дарда не сомневалась, что направляется прямиком в сад градоправителя, и ее интересовало вот что: как же замаскирован вход, если ни Иммер, ни его отец умудрились ничего не заметить?
Загадка решалась очень просто. Дарда поняла ее, как только услышала журчание воды.
Ни в городе, ни поблизости от него не было рек. Зато имелись водохранилища, заполняемые как подземными источниками (снабжавшими также городские колодцы), так и зимними дождями. Так что жители Каафа от жажды не страдали – если уж случалось так, что утоляли они жажду не вином и не пивом, – и не зарастали грязью. А вот за воду для поливки садов и огородов приходилось платить. Но правитель города, разумеется, в состоянии был не только отвести канал от водохранилища к себе в сад, но и устроить там купальню. А дабы на женщин княжеской семьи не пал ничей нескромный взор, купальня была обнесена высокой оградой.
Не зря говорят, что женщин ни на миг нельзя оставлять без присмотра. И что ни семикратное кольцо стражей, ни каменные стены, ни железные засовы не помешают женщине осуществить свое желание. Именно из купальни потайной ход вел в тополиную рощу. А вот насчет того, что женщины не умеют хранить секретов, это, безусловно, враки. Чужие секреты они, может, и не хранят, зато свои… Ход был выстроен не вчера, и не десять лет назад, но мужчины даже не имели о нем понятия. Правда, сомнительно, чтоб женщины этот ход выкопали и обустроили – у них бы, вопреки всем скабрезным преувеличениям, не хватило ни сил, ни знаний. Но получив во владение тайну, они не поделились ей ни с кем.
Купальня была вымощена изразцовой плиткой, среди которой была устроена решетка, как бы для стока воды, что выплескивалась из бассейна. В действительности она служила люком подземного хода. Если бы решетка оказалась заперта, Дарда так бы и отправилась восвояси. Но решетка заперта не была, хотя и открылась с трудом – дерево разбухло от воды. Сама же купальня была заперта снаружи на засов, отпереть который сложности не составило. Дарда приподняла щеколду, просунув между дверью и косяком лезвие кинжала, в основном для подобных целей и предназначенного.
Она вышла, снова заперла дверь и остановилась, настороженно осматриваясь и прислушиваясь, а сверх того – принюхиваясь. Трава, листья, цветы – за последний год Дарда успела отвыкнуть от этих запахов. Люди в Каафе не страдали от жажды, а земля страдала. Но здесь ее поили, и щедро. Сад Иммера, вероятно, был в городе самым большим и самым роскошным. Финиковые пальмы, смоковницы, акации, платаны, гранатовые, миндальные и персиковые деревья – все эти прекрасные растения можно было найти здесь, и располагались они вдоль дорожек в соответствии с хитроумным замыслом садовника. А еще были здесь подстриженные кусты и грядки цветов. Дарда родилась там, где деревья почти не росли, и никто не подумал бы запирать растения в ограду, для того, чтобы уединенно наслаждаться их красотой. Однако она уже достаточно долго прожила в городе, чтобы эту красоту оценить – не впадая притом в восторг, но спокойно и отстраненно.
Она двинулась по песчаной дорожке, утоптанной так плотно, что босые ноги Дарды не оставляли на ней следов. Что до одежды, то на ней было платье из самого простого полотна, а голова окутана платком. Если кто-нибудь встретил бы ее в саду, то принял бы за здешнюю рабыню. Разумеется, те из дворни Иммера, кто глянул бы ей в лицо, сразу бы признали, что она не из их числа. Но сейчас было темно, и не всякий был способен ее лицо разглядеть. Кроме того, слуги Иммера и служанки Хенуфе не шатались ночью по саду. Это было место господского отдохновения.
