Евгений Шалашов - Лихое время. «Жизнь за Царя»
– Черт возьми! – удивился адмирал. – Московиты оставили главный морской порт без гарнизона? Почему они не стреляют? Странно, что они вообще догадались поставить здесь крепость…
– В прежние времена в крепости стояло сорок пушек, и ни один корабль не смог бы пройти мимо, – пояснил сэр Джон, с беспокойством посматривавший на крепость. – Орудия крепости пробивают борта кораблей насквозь, а выстроиться для атаки здесь негде. Но половина пушек было отправлено на войну с поляками. Потом орудия отвозили в Колу воевать со свеями. Возможно, в крепости нехватка пушек.
– Сколько там людей? – поинтересовался адмирал, кивнув на безмолвствующую крепость.
– Обычно сорок стрельцов и десять пушкарей. В случае нападения подходят еще двести стрельцов и двадцать артиллеристов, – ответил Меррик. – Когда мы покидали город, там было…
– Что же… Не стоит тратить порох на мелочь, – перебил адмирал, поколачивая кулаком по планширу.
Потеряв интерес к Меррику, старый пират подозвал вахтенного офицера:
– Передать на суда – начать десант! Капитаном партии назначаю капитана Мак-Ганнаса.
Желающих пойти в десант оказалось больше, чем нужно. Пехота, которой осточертели сырые трюмы, холод, а главное – постоянная качка и десятки ярдов воды под ногами, была рада размяться и немного погреться. Но приказ есть приказ – по одной шлюпке с каждого корабля. Но все же вместо положенных двадцати в шлюпки набилось по тридцать-сорок человек, не считая гребцов.
Десять шлюпок, переполненных морской пехотой, двигались к крепости, охватывая ее с флангов. Когда до цели оставалось каких-то двести ярдов, раздался грохот двух выстрелов, произведенных из крепости…
– Черт их раздери! – прокричал адмирал в бешенстве.
Оба выстрела московитов попали в цель. Первая шлюпка, получившая ядро прямо в центр, разломилась пополам, и люди – мертвые, раненые и живые – оказались в воде. Вторая, у которой разнесло корму, еще держалась на плаву, но чувствовалось, что до берега она не дотянет, а для солдат, оказавшихся в ледяной воде, это смерти подобно.
Гребцы налегли на весла, и восемь шлюпок проскочили оставшиеся ярды до того, как пушкари успели перезарядить пушки. Солдаты, что прежде были настроены благодушно, разозлились всерьез!
Однако воинственный пыл морских пехотинцев остывал, стоило днищам коснуться твердой земли. Высаживаться пришлось в ледяную воду, от которой промокали чулки и башмаки. Солдаты, стуча зубами, хотели быстрее добраться до крепости, чтобы согреться. Замерзший начальник десанта построил людей в три шеренги. Первая, разрядив мушкеты, ринулась к крепости. Вторая, выстрелив через головы товарищей, последовала их примеру. И только солдаты третьей шеренги, оставшись на месте, распределили себе бойницы, готовые открыть огонь, если там мелькнет что-то живое.
Из крепости по атакующим было сделано несколько выстрелов, не причинивших вреда, зато опытные воины поняли, что защитников немного и они находятся лишь на верхнем ярусе…
Крепость была обнесена оградой из заостренных бревен. Но что толку от частоколов, если их никто не защищает? Пехотинцы, подсаживая друг друга, перелезли преграду и оказались в небольшом дворике. Зная, что сверху вести огонь неудобно, почти без опаски обежали деревянный форт, резонно считая, что ворота находятся сзади.
Не понадобилось прилаживать петарду – двери были открыты…
Опасаясь засады, пехотинцы перезарядили мушкеты и, прикрывая друг друга, ворвались внутрь. Нижний ярус оказался пустым. Взяв на прицел лестницу, ведущую наверх, пехотинцы не спешили, дожидаясь команды капитана.
Командир штурмовой партии, шотландец Мак-Ганнас, успевший повоевать и против испанцев во Фландрии, и против дикарей в Новом Свете, вошел последним. Окинув взором помещение, скупо освещенное солнцем, капитан невольно улыбнулся – то, что он увидел, было копией крепости, срубленной из секвой в Виргинии[12]. На первом ярусе обычно оборудуют склад. Вот и тут осталась пара покореженных лафетов, дырявые ведра для уксуса, гнутые банники. В углу – целая гора расколотых ядер. В другом углу, прикрытом от случайных осколков бревенчатой загородкой, должен находиться пороховой погреб. Чтобы убедиться в этом, Мак-Ганнас сделал шаг вперед и с удовлетворением отметил, что он именно там!
«Все деревянные форты схожи! – решил капитан. Увидев, что люк, сколоченный из половинок коротких бревен, откинут в сторону, добавил: – И все артиллеристы одинаково небрежны!»
Мак-Ганнас вспомнил, как орал старший бомбардир Хельсинг, обнаружив, что крышка порохового погреба открыта.
Внизу послышался шорох. Крыса? В пороховых погребах они не водятся! Решив, что пленный московит пришелся бы кстати, капитан вытащил из ножен тяжелый палаш и подошел ближе. Заглянув в черноту проема, Мак-Ганнас увидел бочонки и улыбку бородатого туземца, освещенного скупым сиянием застекленного, «безопасного», фонаря. Последнее, что увидел отважный наемник, это то, как бородач ударил фонарем о бочку…
…Из тех, кто вошел внутрь, не спасся никто. Из находившихся во внутреннем дворике треть погибла сразу, остальные – кто ранен, кто обожжен, а кто и то и другое, умрут позже… И только счастливцы из третьей шеренги, оставшиеся за частоколом, отделались легко – один солдат убит летящим бревном, десяток ранено и контужено.
Оставшиеся на кораблях в бессильной ярости и немом ужасе наблюдали, как из пламени вырываются уцелевшие солдаты и бегут к Двине, пытаясь потушить огонь, охвативший их тела и одежду.
– Меррик, что это было? – гневно спросил адмирал, как будто сэр Джон был виновен в случившемся.
– Вы забыли добавить – сэр… – довольно вежливо заметил Джон Меррик.
– Что?! – взревел адмирал.
– Сэр Ротфельд, напомню, что перед нашим отъездом Его Величество пожаловал мне рыцарское звание и ко мне надлежит обращаться – сэр Меррик, – невозмутимо сказал вице-король.
Ротфельд побагровел, длинный нос сделался еще длиннее, а рука ухватила эфес шпаги. Но Меррик не добился бы должности управляющего компании, звания вице-короля и рыцарского титула, если бы не обладал характером. Пытаясь прожечь Меррика взглядом, адмирал не преуспел и был вынужден уступить. Возможно, вспомнил еще и то, что на суше будет командовать не он, а новоиспеченный рыцарь. Отставному адмиралу, по решению директоров, надлежало оставаться у галеонов, прикрывая устье Двины…
– Сэр Меррик, что вы можете сказать по поводу взрыва? – скрипя зубами спросил адмирал.
– Я думаю, сэр, что московиты взорвали пороховой погреб, – кротко сообщил вице-король.
– Черт побери, Меррик… сэр… Меррик, – поправился и опять взорвался адмирал. – То, что они взорвали пороховой погреб, я понял и без вас! Мне непонятно – зачем они это сделали? Вы говорили, что в крепости сорок стрельцов и десяток пушкарей?
– Их было трое, – тихо сказал Меррик.
– Трое? Но вы сказали… – опешил адмирал.
– Сэр Ротфельд, вы меня не дослушали. Я вам сказал, что в обычное время в крепости сорок стрельцов и десять пушкарей. Но у русских почти не осталось людей. Московиты взорвали крепость, потому что знали, что не смогут ее удержать…
От избытка чувств сэр Ротфельд врезал кулаком по планширу. Но дубовая доска устояла, а адмирал, взвыв от боли, выругался так витиевато, что стоявший около грузового трюма боцман встал как вкопанный, покрутив головой от зависти! Однако боль позволила Ротфельду взять себя в руки и вспомнить, что командиру эскадры нужно философски относиться к боевым потерям…
Адмирал решил отложить высадку морской пехоты до тех пор, пока с берега не перевезут убитых и раненых, не поднимут их на борт, чтобы над первыми прочесть молитву и погрести их так, как положено морякам (пусть и поневоле), а над вторыми поработают корабельные хирурги.
Весь вечер на кораблях раздавались крики и стоны тех, кому отпиливали руки и ноги, вытаскивали из тел щепки и куски железа. Мертвых, над которыми вместо морской пучины сомкнулась речная вода, насчиталось шестьдесят шесть человек. И это не считая дюжины утонувших…
Утром командующий эскадрой приказал перестроиться. Галеоны, имевшие глубокую осадку и пушки, стрелявшие настильным огнем, отступили, а вперед, войдя из устья в реку, выдвинулись каракки. Чтобы их разгрузить и сделать более маневренными, солдаты перешли на шлюпки и теперь мерзли на мокром и холодном ветру.
«Старушки», для которых плавание к далекой Московии было последним, старались вовсю! Их тяжелые бомбарды, малопригодные для боя на море, оказались полезны для обстрела деревянного городишки, защитники которого осмелились погибнуть, взяв за себя почти по тридцать убитых и столько же искалеченных.
По разумению адмирала, вначале следовало избавиться от лодок туземцев. Для галеонов и каракк они неопасны, но каждая лодка может стать брандером!
