Анатолий Спесивцев - Есаул из будущего. Казачий Потоп
Мигом по казацким сотням и куреням поползли слухи, что не случайно погиб знаменитый атаман, не без интриг гетмана это случилось. Хмельницкому перед решающей битвой подобные настроения в войске были совершенно не нужны, и он постарался встретиться побыстрее с главой разведки Свиткой. Эта встреча и произошла около Владимира Волынского. Петр успел завернуть в войско Левобережья и мог рассказать о случившемся и последствиях преждевременной смерти одного из претендентов на булаву кошевого атамана. Богдан собирался устроить его героическую смерть после битвы, где-нибудь в Малой Польше, поэтому слухи о его участии в убийстве конкурента нельзя сказать, чтоб не имели некоторых оснований. Как все великие люди, Хмельницкий шел к поставленной цели, не считаясь с потерями и не заморачиваясь моралью обычных людей. Но конкретно в этой смерти виноват не был и не мог не ломать голову о ее причинах. Что мешало гетману сосредоточиться на главном – подготовке к решающей битве, тем более что трудностей и без этого хватало.
– …так что можно точно сказать, не было там никаких хитрых интриг. Гибель во время первого штурма одного из старых друзей взбесила Карпа, он и помчался наказывать супротивников своей рукой. Да нарвался на Янека Валевского, выяснили мы потом имя шляхтича. Поляк был моложе и ловчее, а выучен владеть саблей добрыми мастерами… – доложил Петр. Легко было заметить, что и ему последние недели даром не дались. И без того худощавый и немолодой, он еще больше «постройнел», точнее – подсушился, загорел до черноты, обзавелся дополнительными морщинами.
Богдан не стал ждать, пока собеседник соберется с мыслями для продолжения:
– Как в его войске, Скидана, смерть атамана встретили?
– Как услышали, что Карпо убит, озверели. Мигом всех защитников со стен смели, в город ворвались и там всех перерезали. Не только людей, даже собак и скотину. Никого в живых не оставили.
– На меня… зла или обиды не держат?
Свитка подергал себя за длиннющий ус, видимо, обдумывая ответ:
– Нет, Богдан. Я там со многими поговорил – все считают, что Карпо сам в своей смерти виноват, полез в неподготовленный штурм и на саблю нарвался. Тот чертов Валевский ведь казаков пять или шесть порубил, прежде чем его завалили и в клочья пошинковали. Многие видели смерть атамана, он, как нарочно, на виду был.
Гетман вытер пот со лба, налил себе из крынки в кружку молока и выпил. Также подергал себя за ус, видно было, что человек волнуется:
– А здесь нехорошие слухи ходят, будто я его убил. Главное – несвоевременные! Перед битвой армия должна безоговорочно верить своему командиру…
– Ясное дело, враги эти слухи распускают. Их у тебя хватает. Боюсь, не столько поляки или иезуиты, сколько другие атаманы стараются. Сам знаешь, к твоей булаве не одна рука тянется. А уж после победы, когда ты поважнее многих королей станешь… ни на миг нельзя будет расслабиться. Помнишь, что Аркадий о Руине, хай ей грець, поведал?
– Такое забудешь… если бы не его рассказы, я бы уже мысленно корону примерял. А так… не желаю такой злой доли своим детям…
– Да уж, такое не всякому врагу пожелаешь.
– Не смейся, но мне сильно хочется, аж кортыть, его сюда вытребовать, когда этот чертов попаданец рядом, спокойнее себя чувствую. Хотя добре понимаю, що толку здесь с него… никакого… Так говоришь, войско Скидана за мной пойдет?
– Не сомневайся! – Свитка тоже налил себе в кружку молока и медленно, с видимым наслаждением его выпил. – Казаки там готовы глотки врагам рвать зубами! На тебя никто зла не держит.
Хмель достал кисет, зажигалку, набил трубку табаком, раскурил ее. Петр молча ждал.
– Говоришь, пых-пых, и собак со скотиной порубили?
– Да, никого живым там не оставили, даже православных священнослужителей порубили, прямо в церкви.
– Нехорошо… пых-пых, мы ведь – православное воинство.
Свитка пожал плечами. Оба знали, что это не первые батюшки или дьяконы, погибшие от рук восставших. Правда, раньше подобной неразборчивостью грешили объявившие себя казаками хлопы, а сейчас постарались сечевики, доминировавшие в окружении Скидана.
– …пых-пых… надо бы этот случай использовать.
– Постараться, чтоб в других местечках и замках побыстрее узнали о страшной участи слишком упорных в обороне?
– Да, пых-пых, а то мы уж очень большие потери несем. Оно, конечно, хорошо, что мои бывшие хлопы боевой опыт получают, вражеских пуль и сабель меньше бояться будут. Но они же мне при штурме польских городов понадобятся. Люблинское воеводство будем зачищать от поляков полностью, чтоб ни одной католической рожи там не осталось. Этак до Кракова идти некому будет, всех на окраине Польши положим.
– Эх, не сообразили заранее! Добре, сегодня же пошлю людишек, постращаем ворогов.
– Да… ворогов и надо стращать. Они нас должны бояться до дрожи в коленках, до пачкаемых при одной мысли о нас шаровар!
– Сделаем святым покровителем Срачкороба? – улыбнулся Свитка.
– Нет, – на полном серьезе ответил гетман. – Святым покровителем у нас архистратиг небесного воинства Михаил будет. Однако и Юхиму, когда он голову сложит, среди святых заступников место найдется. Какое войско король собрал?
– А он и сам об этом еще не знает! – пожал плечами Петр. – Армию он собрал большую, сильную, а вот насколько… это только на поле боя выяснится. Ясно, что намного меньше, чем мы опасались. Сто пятьдесят тысяч будет точно, двести… сомневаюсь. Думаю, не дотянут до двухсот, и сильно.
– Гусары?
– От четырех с половиной тысяч до шести. Гусарские хоругви и сотни не только король собирает. Однако выучены и снабжены гусары будут куда хуже, чем в прошлые годы. Коней подходящих не хватает, доспехи не все пахолки[9] полные иметь будут… даже у товарищей[10] с этим трудности есть. Славно мы в прошлом году по Польше погуляли.
– Недостаточно, если они смогли такое войско собрать. В этом надо более сильный удар нанести. Чтоб, когда турки на нас всей силой пойдут, в спину некому бить было. Панцирников много?
– До пятнадцати тысяч. Эээ… скорее меньше… на одну-две тысячи.
– И тысяч пятьдесят легкой конницы?
– Если не шестьдесят.
Богдан помолчал, накручивая собственный ус на палец, уйдя в свои мысли. Вынырнув из них, остро глянул в глаза собеседника.
– Много это, Петр. Слишком много. Если сила на силу идти, одолеть-то мы одолеем, но сами кровью изойдем.
– Так зимой сколько об этом говорено… кому, как не тебе, их побить и без войска при этом не остаться?
– Пеших, не обозной челяди, а наемников, сколько?
– Тоже много. Набор еще идет, так и не скажу точно. Десятки тысяч. Большая часть, правда, как раз из хлопов, как у нас. Даже хуже, потому что без боевого опыта.
– Пушки, ружья, порох?
– Пушек будет много, с сотню, наверное. Одно утешение – наши орудия куда легче и лучше. И длинноствольных пушек они с собой не взяли. Посчитали слишком тяжелыми. Ружей им хватит, нарезных, правда, немного, но есть. Пули, к сожалению, они уже такие же, как у нас, льют, я уже тебе говорил. Залупы и грибы. Зато разрывных снарядов у них нет. Хотя есть надежда, что многие из гладкоствольных ружей старыми шариками стрелять будут. Пороху и свинца им хватит.
– Командует по-прежнему король?
– Да. Гетманов, что коронного, что польного, уж очень неудалых поляки выбрали. Вояки из них… – Свитка довольно оскалился, – как из дерьма пуля. Да еще оба… как же Аркадий говорил… ж… ж…
– Жабы? – удивленно поднял бровь Хмельницкий.
– Не… о! Жлобы! У них головы не войной заняты, а мыслями о поместьях на русских землях, как бы себе побольше отхватить. Тебе, да и другим нашим атаманам они не соперники.
– Будешь и дальше против Владислава шляхту настраивать?
– Да шляхтичи уже и без нас с этим справятся. – Свитка налил себе еще раз в кружку молока, выпил, вытер усы и, хитро глянув на собеседника, продолжил: – На севере вот-вот рокош начнут против короля. Уж очень многие за вольности шляхетские там переживают. В нашей поддержке они не нуждаются. А что, если среди малопольской шляхты начать работу в поддержку Владислава?
Гетман не стал скрывать удивления этим предложением.
– Хм… помогать королю… а не опасно ли это? Не дай Бог, усядется покрепче на троне и покажет нам, где раки зимуют.
– Так я же не сказал, что среди всех шляхтичей. Среди малопольских только. Если всю их землю разорим, можно будет их обиду и злость на северную шляхту направить. Правда… самый уважаемый среди защитников вольностей, Станислав Любомирский, живет в Кракове.
Богдан повертел в руках трубку, но раскуривать ее еще раз не стал:
– Не знаю, не знаю… можно так себе на голову большие беды накликать. С другой стороны, чем больше среди поляков усобиц, тем лучше нам.
