Троецарствие - Иван Алексин
— Патриарх Гермоген во время богослужения в Успенском соборе прилюдно тебя, государь, анафеме предал. Сказывает, будто бы ты в самом Риме побывал и с тамошним папой ряд заключил: он тебе вспоможение людишками воинскими, а ты за то веру латинскую на Руси введёшь. А потому в Костроме и других городах и весях, что тебе царь-батюшка поклонились, патриарх повелел все храмы божьи закрыть и церковных служб там не служить до тех пор, покуда их жители от воровства не отойдут.
— Господи, спаси и помилуй! — перо упало, вырвавшись из онемевших пальцев писаря.
— Где же те воинские людишки? — ошарашенно вопросил я в пустоту. — Да и католический священников я что-то рядом с собой не вижу. Он что там, в маразм впал или во вкус входить начал? Год назад с ЛжеДмитрием получилось и решил повторить?
Вот только самозванец на тот момент уже мёртв был. И проклинал его патриарх не как государя, а как вора Гришку Отрепьева обманом на царский престол взобравшегося.
Иное дело предать анафеме царя. Здесь не католический Запад. Здесь так не принято. В последний раз на этакий фортель три сотни лет назад киевский митрополит Феогност решился, Александра Тверского анафеме предав. Да и то Александр на тот момент был из Твери изгнан и действующим князем не являлся.
И всё же новость чрезвычайно неприятная. Особенно сейчас, накануне намеченного похода. Народ на Руси в большинстве своём искренне верующий. И при этом довольно легковерный. А тут глава православной церкви такими обвинениями бросается. Поэтому ещё неизвестно, как мне это всё аукнется. Особенно в недавно признавших мою власть Галиче и Вологде. Как бы бунта не было.
— Да встать ты уже! — раздражённо бросаю продолжавшему подпирать лбом пол холопу. — Никитка, скажи там, чтобы гонца на постой определили да покормили, — я поморщился, бросив взгляд на забрызганное чернилами письмо. — И сам ступай. Недосуг мне теперь.
И что теперь делать? Нет, понятно, что эта анафема — акт отчаяния со стороны Шуйского. После сокрушительного разгрома царской армии под Пчельней, Болотников с примкнувшим к нему ещё одним самозванцем царевичем Петром неумолимо продвигались к Москве. А тут ещё слухи о концентрации моих полков под Ярославлем наверняка до него дошли. Отбить один удар, Шуйский ещё может надеяться. Справиться сразу с двумя… Мягко говоря, сомнительно. Вот он и прибег к последнему средству, рассчитывая хотя бы на время вывести меня из игры.
И что самое интересное, идти к Москве в этом году я не собирался. Только вид сделал. Потому что уже завтра (если, конечно, история ещё не свернула полностью с наезженной колеи) в битве на Восьме произойдёт коренной перелом в войне и армия Болотникова окончательно утратит инициативу. Объявив в этой ситуации поход на Москву, я лишь оттяну на себя часть московских полков и тем самым невольно помогу большому воеводе царя Дмитрия. Этак он и до прихода к Туле второго ЛжеДмитрия продержаться сможет!
Но и поход к Новгороду теперь тоже придётся отложить. Сначала нужно любые намечающиеся волнения в подконтрольных мне городах пресечь, возможный саботаж со стороны отдельных церковных иерархов на корню задавить, ну и с самим отлучением что-то решать. Хотя с последним всё как раз понятно. По-быстрому церковный собор собрать да собственного патриарха на нём выбрать. Пусть уже он с меня это отлучение снимает.
Но как же всё-таки не вовремя! Ведь практически готово всё к походу на Новгород! Уже и обозы два дня как в сторону Устюжны выдвинулись, и полки в том же направлении движение начали.
Эти три месяца после взятия Ярославля, я времени даром не терял. Привезённые Джоном Белтоном оружие и амуниция позволили довести мою пехоту до шести полков по тысячи человек в каждом, одев всех воинов в прочные кирасы и морионы и вооружив стрелков, составляющих теперь половину полка, колесцовыми мушкетами. Пусть и не до конца обученная, но уже грозная сила.
В прямом столкновении те же гусары мои полки безусловно сомнут. Но я и не собираюсь их в чистом поле под удар вражеской конницы, надеясь на одни копья, бросать. На этот случай у каждой сотни свои испанские козлы имеются. Плюс к каждому полку причислено по сотне гренадеров, получивших кроме гранат и сабель ещё и по колесцовому пистолю, и по две шестифунтовые пушки с достаточным количеством картечных зарядов и гранат. Поражающий эффект от тех же гранат может и не велик будет, но не нужно забывать, что лошади в это время к артиллерийским разрывам ещё не приучены. Вот и пусть те же гусары джигитовкой под мушкетным обстрелом занимаются.
Ну и, соответственно, одел в доспехи и свою конницу, выдав по паре колесцовых пистолей и двухтысячному полку кирасиров Порохни, и лёгкой коннице Подопригоры. Добавим сюда ещё четыре тысячи поместной конницы из Костромы, Ярославля, Галича и Вологды и моё войско достигает тринадцати тысяч хорошо вооружённых воинов.
Это уже армия! У того же Жолкевского в битве при Клушино всего двенадцать тысяч было. Правда, и обошлось мне всё это совсем недёшево! Тот же Бентон наверняка озолотится, сбывая в Европе полученные от меня драгоценности. Ещё и на беспошлинную торговлю с Сибирью и Персией пришлось грамоты выправить. Ну, ничего. Одолею врагов, укреплюсь на троне; найду повод привилегии англицким купцам урезать. Но сейчас нужно что-то с этим отлучением, будь оно неладно, делать!
— Коня мне. В Ипатьевский монастырь поеду! — выхожу я из кабинета.
— Да как же так, надёжа! Не готово же ничего! — всплеснул руками седобородый старик, позвякивая связкой ключей привязанных к поясу. — Ни конь не оседлан, ни челядь не оповестили, ни отцу архимандриту весточку, что государь прибыть изволит, не послали!
Вокруг загалдели, поддерживая Безобразова, привычно напирая на поруху для царской чести.
Вот же! И оглянуться не успел, как толпой придворных обрастать начал. Скоро шагу шагнуть без их одобрения не смогу. И ведь это ещё не бояре!
Тимофей Безобразов получил чин стряпчего с ключом (дворцовый эконом), Михаил Тёмкин-Ростовский стряпчий с крюком (осуществлял контроль за допуском посетителей к царю), Фёдор Барятинский стал стольником. Но с этими хоть всё понятно. Они мне Вологдой, Галичем и Ярославлем поклонились. Не наградишь, другие воеводы морды воротить станут. А тот же Андрей Вельяминов, бросив на произвол судьбы небольшой городок Тетюши, что под Казанью стоит, ничего кроме отдалённого родства с Годуновыми предъявить не может, а тоже стольника для себя
