Развивая успех - Андрей Васильевич Лео
Все мы пьяны, хоть и пили последние пять часов почти одно шампанское; наверно, тут сказалось его количество и то, что в начале вечера самые старые представители полкового офицерского сообщества напоили нас всех жжёнкой. Это такая традиция у них в полку, как я понял. А жжёнка — это у-у-у… особенно на слабую закусь. Но… что делать, традиции рулят во все времена. Вот и тут никто нашего «хочу — не хочу» не спрашивал; как мне доходчиво объяснил один пожилой ротмистр, или ты пьёшь, или проваливаешь из клуба на все четыре стороны. Третьего не дано. Что интересно, торжественное представление под названием «Приготовление жжёнки» было, на мой взгляд, выше всяческих похвал. Скажем так, оно прошло в лучших традициях корпоративных гулянок богатых акционерных обществ двадцать первого века.
В самом начале, уже после представления меня гвардейцам полка, всех собравшихся офицеров пригласили в общий клубный зал, и четверо солдат внесли туда огромный чан, наполовину заполненный смесью из вин разных сортов, причём смесью горячей — её во дворе на костре заранее разогрели. Седой офицер не слишком высокого звания трижды обошёл чан с воздетыми над головой саблями, периодически чиркая одной о другую. Затем, остановившись, он величественно положил их на чан с вином крест-накрест. Другой, подошедший вслед за ним, принёс сахарную голову2 кило на пять, не меньше, и установил её в центре чана, на перекрестье сабель.
Голову щедро облили крепким ромом и подожгли. А после так и поливали ромом под одобрительные крики собравшихся, пока весь сахар не расплавился и не стёк в чан, и уже в чане последние всполохи огня стали тушить шампанским. Блин, короче, напоили нас жуткой смесью разнообразного спиртного с растаявшим жжёным сахаром. Но… надо признать, смесью вкусной. Ох, подозреваю, вливание этой «микстуры» тяжело моей печени обойдётся, как бы она, родная, поутру не начала возмущаться на столь варварское к себе отношение. Ай ладно, что выпито, то уже выпито. Здравствуй, утренняя головная боль.
От воспоминаний о традициях полка меня отвлёк очередной гвардеец, подошедший со мной выпить. Выпили, перекинулись несколькими незначительными фразами. Я старался держать марку хорошо подвыпившего, чтоб от меня поскорее отвязались, но не прокатило. Дальше пошло откровенное разводилово на деньги: у бедного несчастного поручика, видите ли, мундир поизносился. Ну а в конце, соответственно: «Не окажете ли вы любезность, одолжив мне сто рублей? Где-то на месяц, может, на два. Как матушка деньги пришлёт, я сразу всё отдам. Честное благородное».
Ага, такой несчастный поручик, я аж прослезился. Сейчас в карман полезу, как молодой лопух, и буду его слёзно умолять взять не сто, а тысячу рублей. Ха… как тут не вспомнить старую истину: кому много дано, у того чаще занимают.
Парень подсел, пока Нико́лы нет, и надеется, что я уже совсем напился? Нет, братец, шалишь. О-о, да, я смотрю, это заговор, вон как остальные гвардейцы поглядывают в нашу сторону и ухмыляются. Ну, всё понятно: решили господа меня ещё с одного бока пощупать. Ничего, мы ответим в их же стиле:
— Помилуйте, откуда? Сам в долгах как в шелках.
— Так вы же партнёр Путилова, и дело у вас миллионное.
— Да куда там! Я под это дело дом заложил, а скоро и усадьбу заложу, и всё равно карманы пустыми будут. Мне даже жить приходится у приёмных родителей.
Хотелось ещё добавить: «И вообще, я бедный, несчастный сирота, поэтому отстаньте от меня, пожалуйста», но не стал.
— Мне помнится, у вас ещё и сибирские заводы имеются. Неужели доход не приносят?
Та-ак, гвардия простых намёков не понимает. Что ж, будем лечить. Посмотрел на поручика уже более трезвым взглядом:
— Маленько приносят, но брать деньги с тех заводов мне не позволяет суровый сибирский мебельный закон.
— Мебельный закон? — искренне удивился поручик, а все остальные гвардейцы навострили уши.
— Ну да.
— И о чём же он гласит?
Я выпрямился, насколько смог, сел подбоченясь, гордо выпятив челюсть вперёд, и ответил:
— Суровый сибирский мебельный закон гласит: если каждому давать, поломается кровать.
Эх, фотоаппарата нет. Рожи у гвардейцев такие удивлённо-поражённые, любо-дорого посмотреть. Хоть картину с них пиши: «Я истину познал в суровый час рассвета». Потом до них наконец-то дошёл смысл моей грубоватой отповеди, и пошёл очередной неуёмный ржач с выкриками:
— Суровый!
— Мебельный!
— Сибирский!
Ха, пошути я так с какой-нибудь девицей на балу, и она бы меня за пошляка приняла, а эти только ржут. А всё потому, что моя шутка на фоне услышанных здесь смотрится просто невинной — гвардейцы те ещё похабщики.
Отсмеявшись, офицеры какое-то время обсуждали молодёжь (совсем уж мелкую и невесть что о себе возомнившую), а затем господа плавно скатились на продолжение старых тем, то есть по новой принялись описывать привычки знакомых и незнакомых дам и рассказывать новости столичных салонов и борделей. Я же, воспользовавшись моментом, откинулся в кресле и притворился задремавшим. Пить больше не хотелось, хотелось просто расслабиться и отдохнуть, а заодно обдумать предстоящие дела.
Последние дни порадовали меня хорошими новостями: тут и завершение строительства крыши механического цеха на путиловском заводе, и новые заказы от военного ведомства. Но наверно, всё же больше всего моё сердце согрела новость, сообщённая сегодня Софой: к «моей» тёте, Ксении Георгиевне, стало возвращаться зрение. Она уже начинает различать предметы. Пока ещё смутно, но прогресс налицо. Теперь-то уж Софья Марковна на все сто процентов уверена в благополучном исходе дальнейшего лечения.
В середине января мы с Софой (всё-таки она мой опекун, а в скором времени, надеюсь, и приёмной мамой станет) отправились в мою родовую усадьбу: наконец-то пришла пора показать людям, там проживающим, что хозяин жив и вернулся. Так уж получилось, они на тот момент думали, что Александр Патрушев, как и его отец, погиб в Сибири. Этот слух распустила ещё одна «моя» тётя — Анастасия Георгиевна, проживающая в Петербурге, мы с Софой это доподлинно выяснили. Причём если о смерти старшего Патрушева родственникам была прислана официальная бумага от канского городничего, то о смерти Александра никто в столице знать не мог. Эту новость тётя просто выдумала, желая поживиться на аренде дома, перешедшего по наследству младшему Патрушеву, ну то есть мне.
Больше никого брать с собой мы
