Прорвемся, опера! Книга 4 - Никита Киров
— Я вот одно не пойму, — тихо сказал Кобылкин, смерив меня долгим взглядом. — Ты или тех конвойных сержантов отмазываешь, которые просрали побег, и на них уголовку завели из-за этого убийства, или просто упрямишься? Хорошо, Паха, не веришь мне — поверишь фактам. Вот!
Он полез в карман и достал оттуда помятый лист с печатью. Стал им размахивать.
— С утра заскочил в трупарню, мне там справочку накатали, — следак уже заводился, голос поднялся на тон. — Согласно предварительной справке, смерть наступила где-то между двенадцатью дня и шестью вечера. А это значит, что в этот самый момент Кащеев гулял на воле! А вы с Андрюхой приволокли его в изолятор только к семи! Так что, выходит, он мог спокойно тётю хлопнуть перед задержанием!
— Далеко место убийства, — пришёл Якут мне на помощь. — Это он должен был сразу от того гаража бежать на заправку, задушить её, а оттуда бегом через весь город в детский сад, и это в то время, пока вся городская милиция его искала.
— На машине был! — упрямился Кобылкин, прикрываясь справкой. — Я же говорю, у него сообщник есть, надо искать! А сообщник снял эту б***, увезли её за город, Кащеев её там придушил струной, и потом сообщник его увёз и высадил в городе, где вы его уже и нашли. Справка-то есть, время подходит, почерк схож! Даже по латыни всё намалевано! Всё бьётся? Ну вы чё, мужики? — он огляделся. — Дело яснее ясного!
— Всё равно картинка не складывается, Гена, — сказал я.
— Да ну вас всех, — он спрыгнул с подоконника и пошёл к двери. Но у самого выхода остановился, обернулся и добавил миролюбивым голосом: — Пока к вам шёл, в дежурку заходил. Там как раз подружайка погибшей припёрлась, та ещё прошм***ка. Мол, её вчера днём какой-то извращенец в подворотне обжимал, хотел придушить. Вот как пить дать, это Кащеев и был. И то, что он баб лапать любит, никто спорить не будет.
— Надо опрашивать, — заметил я. — Пусть к нам идёт.
— И вот давай так, Паха, — Кобылкин взялся за ручку двери. — Если она укажет на Кащеева, ты заканчиваешь упрямиться и поможешь мне заняться настоящим делом, в суд его загонять надо — подвести нелюдя-психопата под расстрел, чтобы землю не топтал больше и никому не навредил. Без него мир чище станет.
— А если нет? — спросил я.
Следак вместо ответа молча вышел в коридор.
Глава 2
Опера начали разбредаться по своим делам, вскоре в кабинете, кроме меня, остались только Толик и Сан Саныч. Пёс заскулил, провожая уходящего последним Орлова печальным взглядом, и даже подобрал красную жёваную кеглю, думая, что кто-нибудь вернётся и захочет с ним поиграть. С ней он подошёл ко мне, увидел, что я занят писаниной, и пошёл доставать Толика, тыкая его кеглей. Тот не глядя её взял и бросил, и пёс с бряцанием когтей по линолеуму бросился за игрушкой.
Но назад не понёс, остановился, дружелюбно махая хвостом, глядя на посетителя.
— Ой, собачка, — произнесла вошедшая в кабинет девушка и надула пузырь жвачки. — Не укусит?
— Не укусит. Не холодно так ходить? — спросил я, заметив её колготки.
— Если одеваться, не заработаешь не шиша, — заметила она. — Куда мне приземлиться, гражданин начальник?
Невысокая девица с тёмно-русыми длинными волосами вошла, держа в одной руке сумку из коричневых кожаных лоскутков, в другой — пакет с хлебом. Под синтепоновым жёлтым пуховиком надет бежевый свитер с вырезом и пуговицами, красная клетчатая юбка, совсем короткая, а под ней сетчатые колготки. Должно быть, это и есть та проститутка, о которой говорил Кобылкин.
Я показал ей на стул авторучкой и заметил, как Толя, чисто машинально, полез за расчёской в стол.
— Ой, а какие молодые тут все, — заметила заявительница. — Ой, собачка какая. А как тебя зовут, красавица?
— Сан Саныч, — сквозь смех пробурчал Толик.
— Хм, — недоверчиво замычала девушка. — Ой, а я вас помню, — она посмотрела на меня, — вы к нам ходили, Андрюху Зуба напугали, куртку отобрали у него.
Говорок у ночной бабочки простоватый, не местный, у нас так не говорили, ещё сильно выделялось оканье. Смотрела нагло, без страха, хотя и с любопытством, явно пришла сюда впервые.
— Не отобрали, а изъяли украденное, — поправил я. — Не его это куртка была. Это на тебя напал, значит, маньяк? — спросил я.
— Мне-то ишо повезло, — протянула она. — А вот Светку-то порешил, гад такой, поганец, чтоб ему пусто было!
— Что ты об этом знаешь?
— Ничё не знаю, — затараторила она. — Светка говорила, её сосед шупал за жопу, а потом оказался маньяком, надо милиции сдавать. Я ей говорила, не вздумай заявление писать-то, а вон оно чё вышло-то! Освободился и порешил девку!
— Знала её?
— Ну-у, — протянула заявительница. — Так, немного, сигареты стреляли друг у друга да чай пили.
Я глянул заявление, которое мне принесли из дежурки. Лимонова Анастасия Фёдоровна, текст написан большими детскими буквами, писала о нападении.
— Она мне салон посоветовала! — Лимонова наклонилась ко мне и доверительно посмотрела на меня. — Татуировку сделать. Говорит, клиенты любят, когда татуировки есть, показать просят, можно деньги просить. А мне сделал тот криворукий обезьян на титьках, смотри, что вышло!
Она начала расстёгивать кофту, будто собираясь показать мне, что там изображено на груди. Толян аж привстал и вытянул шею, чтобы посмотреть.
— Не надо, за плохие татуировки мы никого не ловим и не садим, — успокоил её я, и она опустила руки. — Что вас так всех раздеваться здесь тянет… эх, ладно. Так что по нападению на тебя? Что там было?
— Так вот, иду на работу с обеда, отпросилась как раз, с собой же не взяла ничего опять, — она полезла в сумочку за сигаретами. — Иду назад, думаю, опять орать будут. Мне тогда выговаривали за это, — Лимонова достала зеркальце, — что если я опять на обеде сало
