Поворот - Квинтус Номен
— Что случилось, Мария Федоровна? Вам нехорошо? Я могу чем-то помочь?
— Да в голову что-то вступило, сейчас уже лучше.
— Эта раба божья Наталья своей игрой не то что головную боль причинить может, у меня аж зубы ломит от ее упражнений. Почему предлагаю нам ненадолго отлучиться, в учительской Фёкла чай уже небось сготовила, а с медом чашечку выпьете — и совсем голова пройдет. Я как раз давеча принес подходящий чай, со зверобоем и шалфеем: мне-то еще и пение Натальи сей слушать на уроках приходится. Не дал Господь деве слуха… но дал отца — городского головы товарища, почему отлучить ее от музыки нам не под силу будет. Ну да ничего, Бог терпел — и нам велел. Идемте, Мария Федоровна, девы ваши и без вас прекрасно концерт допоют…
Мария Федоровна на предложение священника ответила согласием: все же еще час стоять тут в углу с головной болью было бы, скорее всего, плохим решением. А там или чай помог, или то, что она еще несколько раз повторила трюк с нажатием на какие-то точки у себя на шее — однако к окончанию концерта голова у нее полностью прошла. А когда она уже дома засыпала, в голове у нее промелькнула странная, удивившая её саму мысль:
— Надо бы ибупрофен срочно в производство запустить. Или хотя бы парацетамол…
И мысль Марию Федоровну удивила тем, что она прекрасно знала, что из себя представляют прозвучавшие в голове названия медицинских препаратов. Но вот откуда она это знала — это вспомнить ей не удалось: после довольно напряженного дня сон ее сморил очень быстро.
Евдоким Кондратьевич скорее по обычаю, чем по привычке громко выругался (осмотревшись, естественно, дабы слова его ни бабы, ни отроки не услышали), и легко стеганул лошадку. Для порядка стеганул, Милка его и без кнута было скотинкой послушной, плуг тянула всегда вообще без принуждения. Но вот то ли рукой он слишком резко махнул, то ли землица-матушка на брань обиделась, но голова у него сильно заболела. Очень сильно, так сильно, что аж упал мужик на колени и вернул землице все, что он утром съесть успел. А затем, кое-как выпрямившись (но с колен еще не вставая), он машинально положил руку — ту самую, что кнутом махала — к себе на шею и сильно нажал. Боль утихла, а в голове у мужика возникла странная мысль:
— Нужно срочно здоровье поправить, в девятнадцать — и такие скачки давления, так и помереть недолго. А при нынешней химии от давления разве что каптоприл синтезировать получится…
Но мысль эта быстро куда-то пропала, и Евдоким Кондратьевич, все же поднявшись и еще раз помассировав себе шею, налег на рукоятки плуга: уже март на дворе, с севом опаздывать никак нельзя. Ведь уйдет вода — и останешься без хлебушка…
Петр Сапожников сидел в одиночестве за столиком трактира и мысленно перебирал детали своего непростого пути в Первую столицу. Меньше полугода назад он, после того, как отец отвез его в больницу, вернулся домой «другим человеком». То есть оставаясь тем же самым рабочим Мотовилихинского завода Петром Сапожниковым, но одновременно он стал и бойцом-штурмовиком Александром с позывным «Тор». Когда он осознал случившееся, то воспринял это довольно спокойно, вот только «воспоминания о будущем» его изрядно напугали. Но никакого «раздвоения личности» он не испытывал — просто в голове как-то быстро добавилось и знаний, и опыта. Порой весьма специфического опыта, однако этот опыт помог ему очень быстро превратиться из малограмотного работяги в довольно преуспевающего торговца и переехать, наконец, в Москву. Именно в Москву, которую там, на далекой станции, все оставшиеся в живых пятеро людей единодушно избрали в качестве основного места встречи. Он еще раз вспомнил спор о том, куда им лучше всего «переместиться», спор, в котором победила именно его точка зрения. Когда до них дошло, что система сбора информации эту информацию в принципе может передавать в любом направлении, они почти полгода выбирали оптимальную дату «изменения истории», и после долгих споров решили, что лучше всего (и проще всего) это можно будет проделать после мировой войны. Первой Мировой, после любой другой небольшая группа людей или даже один человек будет уже не в состоянии повернуть историю в ином направлении. А вот в самом конце десятых годов это выглядело вполне возможным. А Библиотекарь — меланхоличная женщина по имени Ха-Юн — заметила, что «лучше переносить матрицы сознаний пораньше, чтобы было время на адаптацию». А еще она предупредила, что «разброс по времени» даже при одновременной отправке матриц может составить от пары недель до пары лет, так что единодушно было решено, что «лучше пару лет подождать чем на пару месяцев опоздать». А еще определенное время требовалось для того, чтобы всем собраться вместе: разброс по расстоянию Ха-Юн оценивала в районе полутора тысяч километров. Плюс-минус еще неизвестно сколько…
И вот когда со временем все было решено, и начались споры относительно места. Горячие споры, сам Александр с трудом удерживал остальных жителей станции от жестоких драк. И когда страсти накалились уже до предела, всех очень быстро успокоил Инженер Линн:
— Так, погодите, мы, мне кажется, вообще не о том спорим. На Земле в ту эпоху было три государства, обладающих достаточными размерами, чтобы при отклонении от цели на полторы тысячи километров мы все же оказались внутри одного государства, и при этом обладающими очень нужными нам для выполнения намеченных задач ресурсами: это США, Китай и Россия. В США и России слишком мало людей, в Китае технологическая база не может обеспечить хоть какую-то самостоятельность…
— Еще Индия и Бразилия, — тут же поспешила уточнить Ха-Юн.
— Индия в это время — всего лишь колония Британии, а тамошняя кастовая система вообще не позволяет людей массово научить чему-то нужному. А Бразилия — покрытая джунглями практически безлюдная территория, там даже пробовать что-либо сделать смысла нет.
— Тогда я за США, — тут же предложил Линн, — там самые развитые технологии.
— И расизм, — отмел его довод Александр, — а вероятность попадания в негра…
— Понятно, то есть выбираем из Китая и России.
— Из Китая не выбираем, — снова отверг поступившее предложение Александр, — у нас ни один не знает китайского языка.
— Язык можно за сутки выучить, — флегматично отозвалась Медик, исключительно циничная женщина по имени Консуэла.
— А
