День - Герман Иванович Романов
И в такое верилось — упоминание о подобных мерах имелось, у Павла Ивановича были собраны материалы, что хранились в папках, причем дореволюционные, и даже «седой древности» — подлинники грамоток воеводам, с печатями и шнурами. И архиерейские послания имелись также, с «увещеваниями», в которых однозначно осуждалось бытие оных «старцев», коих надлежало изыскивать всеми мерами, дабы предавать наказанию. Конечно, парню в «трехсотлетие» не верилось, а вот в меньшие сроки жизни вполне, тут нет ничего такого неестественного.
Лешка покосился на полку — там стояло несколько фотографий ветеранов войны 1812 года, а снимки эти были сделаны в столетний юбилей Бородинского сражения, который широко праздновался в Российской империи, так что была даже отчеканена медаль, а царь лично поздравил очевидцев той войны. И даже если роман известного сибирского писателя взять, то там старуха преклонных лет писала в 1943 году в Москву, что Гитлер сгинет также как Наполеон, которого ей довелось лицезреть. Дело было на Поклонной Горе, перед тем как завоеватель решился вступить в Первопрестольную — вместе с другими старообрядцами тогда еще девчонка, она подносила «хлеб-соль» Буонапартию. За что потом и была сослана на вечное поселение в Сибирь, в наказание за «признание» неприятеля.
Так что полтораста лет жизни в голове «умещались», и то, что люди будут вполне бодрыми, а не «развалинами» тоже, но триста…
— Да, ты догадался правильно, хотя в голове никак не укладывается и хочется воскликнуть — столько не живут⁈ Вот тут ты не прав — живут, и я один из них — мне двести пятьдесят лет, и родился я в 1775 году, день в день с нынешним. Юбилей впору праздновать, а не погребение будущее. Пожить дольше мне, как и другим «хранителям» на этом свете уже не придется. Если промедлим, то все погибнем в геенне огненной!
— Постой, деда, — Лешка схватил знак отличия на Анненской ленте. — Номер тут отчеканен один из первых, но награду ведь давали за двадцать лет беспорочной службы, а ты тогда не мог столько отслужить…
— Молодец, сообразил, только «выстрел» у тебя в «молоко». Когда император Павел знак сей учредил, то им за военное отличие награждали, а за выслугу жаловали донатом ордена святого Иоанна Иерусалимского. А награду сию я заслужил за участия в Италийском походе фельдмаршала Суворова, из его рук и дукатами облагодетельствован.
Старик усмехнулся, лицо опять помолодело, глаза словно дымка поддернула. В сказанные слова Лешке не хотелось верить, впору принять все за ложь или бред сумасшедшего, но тут не тот случай — поневоле приходилось брать на веру, ведь «Дед» на умалишенного, юродивого и враля нисколько не походил. А знал он старика двенадцать лет, с детского сада — когда впервые появился в его жизни, и с того дня постоянно находился рядом, заменив собой постоянно «блудившую» по любовникам мать, которую редко трезвой видел. А сбежавшего в «туман» отца, что подался в «бега» еще до его рождения, вообще ни разу не видел, и даже его фамилии не знал.
— А почему ты про геенну огненную сказал? «Дед», ты на что намекаешь — ядерная война, что ли, начнется?
— Ага, — совершенно спокойно произнес старик, голос даже не дрожал, спокойный, с завидным хладнокровием. Лешка всегда удивлялся его непрошибаемой до полного флегматизма невозмутимости.
— К этому все дело идет, парень, и даже больше — зашло слишком далеко, чтобы упыри остановились. Их, как взбесившихся тварей, понесло, иного не остается — или они нас, либо мы их. Но скорее третий исход — коллективное самоубийство, что так изящно именуют «овер килл». И для начала одна из ракет как бы случайно упадет на одну из двух атомных электростанций — Курскую или Ново-Воронежскую, тут любая подходит. А там начнется такое, что «святых» выноси, если успеешь…
Дед усмехнулся, на губах появилась улыбка, больше походящая на волчий оскал. Однако спустя несколько секунд гримаса исчезла, и старик принялся выкладывать на стол купленные в магазине продукты — ржаной нарезанный хлеб в упаковке, палку копченой колбасы, пакет молока, пряники, небольшой кусок сыра. Пожал плечами:
— Война войной, а обед по расписанию. Полдничать будем наскоро — потом щи сварим, не пропадать же квашеной капусте. И поговорим — вижу, тебя многие вопросы одолевать начали…
Глава 4
— Ты сказал про «хранителей», а кто они⁈
Трапеза была закончена, а так именовал обед старик, приговаривая постоянно, что «полдничать в срок нужно». За ним вели себя строго, и Лешке с детства баловаться не давал — все совершалось чинно, без всяких разговоров и «застольных бесед», со столовыми приборами, разложенными в соответствующем порядке. Павел Иванович всегда говорил, что нужно «блюсти манеры достойные», даже оставаясь наедине с собою, вернее, особенно когда в одиночестве, и можно сделать «послабления», ведь никто вроде не видит. Но с «малого искушения» всегда начинается «большее», и вот тогда жди несчастий. И эта аксиома являлась верной, в чем Лешка не раз убеждался, а потому ко всему в жизни относился предельно серьезно.
В свои семнадцать лет парень познал уже многое, пусть большей частью по книгам, плотные шеренги которых стояли на полках, причем многие отпечатаны задолго до революции семнадцатого года, еще с «ятями», «фитами», «ижицами». Сам приохотился к каждодневному чтению, а потому учеба в городском лицее давалась легко. В «гуманитарном классе», где упор делался на историю, обществознание, русский язык с литературой он считался одним из лучших учеников. И сейчас готовился к ЕГЭ, все же до выпуска оставалось три месяца — апрель, май, а там и июнь. Хотя все понимали никчемность тестирования, но у чиновников от образования было свое мнение, и отказываться от него не собирались. Ну и плевать — в том, что он пройдет эти барьеры из вопросов и предложенных ответов, парень не сомневался — как и в том, что сдаст все семь экзаменов.
— Про «хранителей» чуть позже тебе скажу, вот только свой лицей ты уже не закончишь. Нет у нас на него времени, не успеешь просто. Да и к добру — ничего хорошего с такого образования нет, не учит оно самостоятельности в жизни, покорность мысли делает, а потому поиск истины затрудняет. Короче можно сказать — тут сплошное
