Шпана (СИ) - Тамбовский Сергей

— Понятно, — ответил я и начал делить еду, стараясь, чтобы Лёшке досталось побольше.

Он этот момент заметил и угрюмо отломил от своей половины краюхи кусочек, чтобы было поровну, и протянул этот кусочек мне. А я не стал выкобениваться и взял, потому что головокружения от давешнего катаклизма у меня уже прошли и страшно захотелось есть. Проглотил всё, не успел заметить как.

— А вот и Пахом, — тихо сказал Лёха, выглянув вниз, — прячься.

Но видимо сказал он это поздно, потому что Пахом, ражий и весь обросший каким-то мхом мужик ростом под два метра, вытащил за шкирку сверху сначала меня, а потом и Лёшку. Поставил на землю и радостно спросил:

— Ну шо, щеночки, попались?

Мы ничего не отвечали, соседи же косились на Пахома и его забавы вполглаза и никаких действий не предпринимали, из чего я сделал вывод, что им или всё по барабану или Пахом тут большая шишка и ему никто перечить не смеет.

— Ну давай, попляши, а я посмотрю, — это он мне сказал.

Я тихо спросил Лёху, что, точно плясать надо? А он так же тихо ответил, что надо, ты ж умеешь, а то он не отстанет. Я тогда пожал плечами и выдал верхний брейк — когда-то давно, в 80-е следующего века, я был звездой дискотек в этом виде танцевального искусства. Пахом смотрел на меня с отвисшей челюстью, а потом и соседи присоединились к нему.

— Эт чо? — справился наконец с филологическим ступором Пахом.

— Эт китайский народный танец, брейк называется — ответил ему я, — могу еще украинский народный, надо?

— Ну валяй, — милостиво разрешил он.

Ну я и выдал ему гопак с подпрыгиваниями, переворотами и боевыми ударами обеими ногами.

— Эт я знаю, видел намедни, — сказал один из подтянувшихся зрителей, — эт хохлы так пляшут, когда горилки перепьют.

— Ладно, уважил ты меня, — благосклонно сказал Пахом, — сёдни не буду вас пороть, идите себе, — и он отпустил нас мановением руки.

Мы с Лёхой ждать не стали и тут же оказались на верхнем ярусе, я же определил тупого Пахома в личный чёрный список под номером три.

— Ну ты дал, — горячо зашептал мне на ухо брат, — гдей-то ты так навострился?

— Не помню, — стандартно ответил я, — ты мне лучше вот что скажи, он каждый вечер так над нами измывается?

— А то, кажинный день всё одно и то же, — шмыгнув носом, ответил брат.

— Ну и чо мы тогда тут забыли в этой ночлежке? — спросил я, — валить надо отседова, и чем скорее, тем лучше.

— Легко сказать валить, а куда? Если знаешь, скажи, но на улице я ночевать не хочу, закоченеешь там мигом.

— Нас всё же равно отсюда выгоняют, — пояснил я, — так что завтра будем определяться и с местом, и с заработками, и со всем остальным. Куда идти и чо делать, я пока не знаю, но, как говорят умные люди, утро вечера мудренее.

— Ну ты хоть намекни, чо мы делать-то должны, — канючил брат, и тогда я сдался.

— Оружие надо достать, тогда у нас всё будет, и крыша над головой, и еда, и одежда, её вот в первую очередь сменить надо, а то ходим оборванцами последними.

— Так мы и есть оборванцы, — заметил брат.

— Надо это дело прекращать, оборванчество наше. В люди надо выходить, вот чо… тогда и Пахомы разные сразу в стороны отпрыгнут. Надо только придумать, где раздобыть это оружие…

— Я знаю, где его раздобыть, — свистящим шёпотом сказал вдруг брат.

— Да иди ты… врёшь ведь.

— Ей-богу не вру, ты тоже должен это помнить, мы там вместе же лазили, но раз ты ничо не помнишь, слушай, — и он опять же на ухо поведал мне длинную и занимательную историю, я аж заслушался.

--

А назавтра мы с раннего утра покинули стены негостеприимного ночлежного дома имени Николая Бугрова, надеюсь навсегда, и подались по ещё не проснувшейся улице Рождественской назад к Благовещенской слободе. Именно здесь по уверению Лёхи и таился заброшенный склад оружия, который мы с ним открыли прошлым летом.

— Там, понимаешь, на склоне Дятловых гор, ну за монастырём этим, как его… за Благовещенским, пещера-не пещера, подземный ход ли, дыра, короче говоря, в земле, прикрытая сверху мусором разным, а в пещере этой, ну если пройдёшь подальше, за тремя поворотами, большая такая комната будет, со столом и с полками. Вот на этих полках и лежит ящик с ливольвертами, ага…

— С револьверами, — автоматически поправил его я, — а они какие на вид-то были, не ржавые? Мож из них и стрелять-то не выйдет?

— Нормальные ливольверты были, все в смазке, — скупо отвечал брат.

— А сколько их там было, не помнишь?

— Точно, что не один, а сколько уж всего, не считал.

— Да, а как же мы там увидим что-нибудь, под землёй-то? — спохватился я где-то на середине пути. — Фонарик же надо или свечку хотя бы.

— По дороге зайдем в Строгановскую церковь, стащим пару свечек, а спички у меня есть, — и он вытащил из кармана коробок и потряс им, спички застучали. — Ты мне лучше расскажи, что мы будем делать с этими ливольвертами? И ещё — стрелять-то ты из них сумеешь? Железка сложная.

— Если там ещё и патроны будут, тогда да, сумею — были там патроны, не помнишь?

— Кажись были такие…

— А что мы с оружием делать будем… вот если найдём и оно исправное окажется, тогда расскажу, а пока рано.

С горем пополам доковыляли мы до Благовещенки, с заходом по дороге в церковь — там страху натерпелись, дьякон на нас очень подозрительно глядел, хотя мы честно крестились без перерыва, минут десять прошло, пока он утерял бдительность, и мы мгновенно смылись с парой свечек в карманах… Господь Бог простит, надеюсь.

А мы тем временем миновали первый плашкоутный мост, его уже свели после ночного развода, судов, лодок и барж разного размера в Оке была пропасть, ну ещё бы, Нижегородская ярмарка в полном разгаре, а это на минуточку сейчас крупнейшая торговая площадка Европы, а может и всего мира. В 21 веке что-то похожее есть разве что в Сингапуре, Роттердаме да в Гамбурге. А вот и Благовещенский монастырь в полугоре стоит, и не на берегу, но и не на верхнем ярусе Дятловых гор, кто его так задумал, загадка.

Нам надо было, если верить лёшкиным байкам, зайти за него, и там, сзади, она-то и должна быть, пещера с сокровищами. Перебрались через Похвалинский съезд, благо это сейчас несложно, никаких светофоров и ходит по нему две телеги в час, и поднялись чуть вверх.

— Сюда, — сказал Лёха, показывая рукой, куда именно.

— Что-то не верится мне во всё это, братуха, — честно ответил я ему, — ну кто в наши тяжёлые времена тут будет оружие бросать. Оно же серьёзных денег стоит.

— А сколько такой ливольверт сейчас стоит? — уточнил он.

— Во-первых не ливольверт, а револьвер, учись правильно говорить, пригодится, а во-вторых… ну рублей 20–25, не меньше. Особенно если с патронами. Так что в том ящике на сотенную железа лежит, это самое малое.

— Так может загоним их, ре-воль-веры эти, — с трудом произнёс он по слогам трудное слово, — и заживём… на сотенную мы цельный год безбедно жить сможем.

— Давай сначала найдём, что ты там говоришь, а уж потом будем делить шкуру неубитого медведя.

— Кажись здесь, — неуверенно сказал брат, остановившись около большой кучи мусора в самом конце монастыря, справа была Надвратная церковь, если я не ошибаюсь, и крутой спуск к набережной, а слева ничего, кроме вековых дубов и вот этой мусорной кучи. Народу здесь вообще никого не было, некуда тут ходить — кому надо в Благовещенскую слободу с Нижнего базара, идут прямо вдоль реки, а если сверху, то дальше более удобный спуск есть с Гребешка.

— Нам чо, раскапывать это дерьмо надо? — спросил я.

— Ты погоди, тут сбоку уже раскопано было… мы же и раскопали в прошлом году.

— А чего нас сюда понесло, не помнишь? Сложно подумать, что здесь что-то полезное может скрываться, — это я говорил, с отвращением обозревая гору отходов.

В 19 веке ведь мусор совсем не такой, как в 21-м, нет ни пластика, ни бумаги, ни полиэтилена, всё экологически чистое, но менее вонючим и мерзким оно от этого факта не стало. Надо раскапывать, раз пришли. Я вооружился здоровенным сучком с раздвоенным концом, Лёха взял что-то похожее, начали с двух сторон одновременно. Через десять примерно минут работы открылось что-то вроде лаза, уходящего вглубь горы.