Анатолий Спесивцев - Флибустьеры Чёрного моря
— Ведаю, великий государь, что никак мы после несчастной последней войны не оправимся, убытки не возместим. И про волнения среди москвичей хорошо наслышан. Так и не будем мы воевать. Биться с турками и татарами, нехристями погаными, казаки будут. С них и спрос. Осерчает султан, на них войной пойдёт. Нам-то какая беда, если он в степях пустых брань начнёт, с разбойниками и ослушниками? Мы за их разбои ответа не несём. А если что и посылали им, так мы и татарам проклятым посылаем откуп. Чтоб свои земли и людишек от набегов предохранить.
— Так султан же нам писать будет! Нас обвинять!
— Ну и пускай бумагу пачкает. Бумага всё стерпит. А замахиваться на наше государство, да во время тяжкой рати с Персией, он не посмеет. Хоть и нехристь, да не дурак. Поостережётся. Сцепится с казаками? Так нам до разбойников какое дело? Если и сгонит их с городка, нам убыток невелик, а прорух чести так совсем нет. А пока с татарами тот городишко осаждать будет, на наши окраины набегов меньше татарва проклятая совершит.
— Эээ… в твоём толковании всё глядится как-то иначе, чем у Шереметева. Вроде бы и действительно, убытков больших нам не предвидится, а польза может выйти немалая.
Князь снова встал, не вскочил, а именно степенно не спеша встал, и поклонился в пояс царю.
— Так разрешаешь ли, великий государь, отправку пороху и прочего снаряжения на Дон?
— Разрешаю! — махнул рукой Михаил. — Убедил. Но и с тебя, если что, спрос будет.
— Ради отчизны и богом данного помазанника божия завсегда умереть готов! — по воински гаркнул Черкасский и поклонился государю до земли.
— Не надо умирать. Обещанное выполни.
— Выполню, великий государь, что б не случилось, выполню.
Стамбул, Топкана, 18 шавваля 1046 года хиджры.
(15 марта 1637 года от Р. Х.)
— Аааа!..
— Закрой пасть, сын шайтана, ты её при зевании так открываешь, что ворона может залететь, не задев твои гнилые зубы ни единым пёрышком! Хотя в такое вонючее место и помойная ворона нагадить побрезгует.
— Спать хочу! Накануне допоздна засиделись с кривым Хуссейном за нардами, толком перед стражей не поспал, вот и тянет на зевоту, сил нет… аааа!.. А вороны ночью не летают.
— Зато летают боящиеся дневного света демоны. В такую большую пасть сможет залететь самый большой и вредный демон, вот тогда тебе станет не до зевания. И вони, даже такой, как у тебя изо рта, демоны не боятся.
— Будто из твоей пасти пахнет розами и женскими притираниями.
— Нет, из моего рта розами не пахнет. Из него вообще ничем не пахнет. Потому что я туда разную вонючую гадость не сую и рот каждый день полощу.
— И я полощу. Иногда. И чего ты к моему рту прицепился?
— А ты не зевай и не воняй, тогда цепляться не буду.
— Выдумываешь ты всё. Ничего я не воняю, иначе кому б эту вонь ощущать, как не мне? А я никакой вони не чую.
— О Аллах, Всеблагой и Милосердный! Вразуми этого дурака! Внуши ему хотя бы капельку любви к чистоте, о которой говорил пророк Муххамед.
— Ты что, Расул, мулла, чтоб знать, о чём там говорил пророк? Аааа!..
— Да не зевай же! Тихо! Кто-то идёт.
Действительно, в ночной тиши раздались шаги, и мимо двух часовых у дверей гарема прошёл юзбаши* Мурад в сопровождении двух аккюлахлы**, таких же капуджи(3*), как они сами. Мехмед и Расул попытались стать так, что б выглядеть погрозней и понастороженней. Шайтан силён, доносы на нерадивость могут сильно испортить жизнь, а то и совсем её прервать. Когда шаги затихли, диалог, спасавший их от засыпания, продолжился.
— Очередного красавчика к валиде-ханум(4*) повели. Сколько их здесь уже побывало… Эх, будь у меня в штанах всё, что предусмотрел аллах…
— Размечтался. Кто бы нас здесь поставил, будь у нас порядок в штанах? Да и имей ты ослиные причандалы, валиде-ханум тебя бы не выбрала. В зеркало давно смотрелся? Морда — как печёное яблоко, от волос почти ничего не осталось, на батыра ты и в молодости похож не был, а уж сейчас…
— Так ей же по ночам не красивая морда, а нечто совсем иное нужно. Вот бы иметь это…
— Валиде-ханум умнейшая женщина, ей от мужчины не только постельные скачки нужны. А у тебя, Мехмед, в пустой голове ветер так порой свистит, что мне трудно команды капуджи-баши услышать.
— Уши от грязи чистить надо, тогда лучше слышать будешь. А валиде-ханум, действительно, умнейшая женщина, да пошлёт ей аллах долгой и счастливой жизни. Может, даже, умнее Великого визиря. Хотя, конечно, Мехмед-паша тоже умнейший человек, да продлятся его годы. Заметь, что этого достойнейшего человека, зовут также как меня.
— Заметил, заметил, а заметил ли ты, что у него, хоть он, безусловно, достойнейший человек, появились трения с великолепной валиде-ханум? Она требовала отправить пополнение в Персию, где наш падишах, великий и непобедимый повелитель правоверных, сотрясатель вселенной, добивает жалких вояк шаха, а он отправил целых две тысячи в какой-то городишко на краю султаната.
— Городишко-то, может, и на краю, да противостоит проклятым гяурам, бандитам-казакам. Сам знаешь, как опасны эти собаки.
— Но как отнесётся к сообщению своей матери повелитель? Не сомневаюсь, что оно уже отправлено. Войска, пусть и не непобедимые янычары, а азапы5* лишними не бывают.
— Аллах Велик! Разве дано нам убогим, предугадать поступки столь больших людей?
— Воистину Велик! Согласен, не дано. Будем радоваться, что живём в таком государстве, первом из всех в мире.
* — юзбаши — офицерский чин.
** — аккюлахлы — сопровождающие;
3* — капуджи — стражник;
4* — валиде-ханум — мать султана.
5* — азап — воин-пехотинец, нанятый на время боевых действий.
Империя и император.
В Вене новый император принимал дела. Собственно, не все ещё формальности были соблюдены, не везде Фердинанд III был уже легитимным правителем, предстояли ещё кой-какие процедуры, но ни у кого не могло возникнуть в их успешном завершении. Император умер, да здравствует император!
Империя. Как гордо и грозно звучит это слово. В начале семнадцатого века в Европе была одна империя — Священная Римская империя германской нации. То есть и государство Османов называли Оттоманской империей, но правильнее его называть халифатом или султанатом.
Глянув на название, легко заметить неувязки. Если Священная Римская, то причём здесь германская нация? К тому времени германцы на Апеннинском полуострове давно растворились в местном населении. И почему императора выбирают? Пусть уже двести лет выборы заканчиваются победой Габсбургов и никто не ожидает иного их исхода, но… неувязочка. При внимательном рассмотрении устройства этой империи удивление продолжает нарастать. Все крупные её составляющие фактически — самостоятельные государства, нередко враждебные политике, проводимой империей.
Поэтому обычно, говоря об империи, имели в виду прежде всего Остмарку, Австрию, со столицей в Вене. В те времена это было мощнейшее государство Центральной Европы. От политики императора зависело очень многое. В начале семнадцатого века Европе не повезло. Трон в Вене унаследовал наследник третьего сына императора Фердинанда I, Фердинанд II, правитель Штирии.
Будущий император, Фердинанд II, сын младшего брата Максимилиана II, эрцгерцога Карла и супруги его принцессы Баварской, родился 9 июля 1578 года. Потеряв отца еще в детстве, Фердинанд был отдан матерью на воспитание герцогу Вильгельму Баварскому, ее родному брату. Герцог заботился о племяннике как о родном сыне, дал ему прекрасное образование в Ингольштадтской академии, в которой преподавали отцы иезуиты.
Вынужден сделать отступление. Вне всякого сомнения, именно иезуиты тогда давали самое лучшее образование в Европе. В их ордене дело образования и воспитания молодого поколения был поставлено хорошо, как нигде. Однако, увы, в этом яблоке познания была ядовитая начинка. Иезуиты старались воспитать из учеников фанатиков католицизма. Не всегда это им удавалось, Хмельницкий тому пример, но удавалось часто.
Возможно, кого-то это позабавит, но жалкого штирийского герцогишку в Вене и Москве всерьёз рассматривали как жениха для дочери Годунова. Однако испанский король стал резко возражать, да и сам Фердинанд переходить в православие, что выставлялось непременным условием, не желал категорически.
Далеко не блистательно одарённый от природы Фердинанд стал истовым ненавистником всего некатолического. И, имея для этого возможности, обратил свою ненависть на протестантов. Уже как правитель Штирии он проявил эту черту характера. Когда же, после смерти императора Матвея, он сел на опустевший трон, все поняли — быть беде.
Именно католический фанатизм Фердинанда послужил поводом чешским панам для попытки отделения от империи. Они мечтали жить в таких же условиях шляхетных вольностей, как польские, и поплатились за это жизнями и имуществом. Но, к ним, протестантам по вероисповеданию, поспешили на помощь их единоверцы из других частей империи, а также и из других стран. Разразилась тридцатилетняя война. Весьма вероятно, что будь император государем терпимым, не склонным к репрессиям на иноверцев, такого бы не случилось.
