Иван Евграшин - Стальной лев. За Родину! За Троцкого!
С тиражом в полторы тысячи экземпляров?
Еще пара таких же сумасшедших «неисториков», как и я?
Книга – класс! Ее бы каждому чекисту на стол, чиновнику и предпринимателю. Всем есть что прочитать в этой прекрасной монографии.
Вместо этого читают люди Резуна, американских авторов, у которых штурм Окинавы, где семь американских дивизий ковырялись с двумя японскими, – чуть ли не самая главная битва Второй мировой, сразу после Перл-Харбора, или англичан, которые выиграли Вторую мировую в Северной Африке, гоняя Роммеля по пустыне, после того как он их там погонял. После чего выясняется, что фашисты пришли на Украину, чтобы освободить ее от большевизма, а в Прибалтике бывшие эсэсовцы становятся национальными героями по той же причине. Большинство историков закрылись в своих раковинах и думают вообще непонятно о чем. Может, о диссертациях, которые они писали при СССР и в которых написан бред, а может, просто не хотят признавать ошибок, защищая «честь мундира», или о деньгах. Хотя какие там деньги с такими-то тиражами? Скорее уж думают о том, как с голоду не умереть. Освоили свои делянки, ревностно охраняют их и собирают по мере сил, кто чего может. Молодежь бежит из науки, так как денег совсем нет. Это же не синхрофазотроны собирать, там хоть как-то платят, а чистая наука, в которой ты или профессор, или сидишь голодным. Иначе надо взятки со студентов брать, чтобы с голоду не помереть. Если есть с кого брать еще. А если нет?
Непонятно. Создается впечатление, что историки просто боятся выйти из своих архивов и заняться своим прямым делом, а именно писать умные и интересные книги. Исключения есть, но они, к сожалению, только подтверждают правило. Вот и пишут всякие псевдоисторики, пишут все, что в голову взбредет или то, что закажут. А настоящие историки – ученые, изучающие историю, глаза отрывают от своих архивов только тогда, когда им их дети, а то и внуки, в качестве источника начинают приводить в пример Солонина, у которого во всем виноваты русские. Вот только тогда они хватаются за головы и начинают отчаянно отписываться, не понимая простую вещь – уже поздно, а их мизерные тиражи только для того годятся, чтобы друзьям раздарить. Вот так у нас и двигается историческая наука, в которой становятся авторитетами даже писатели типа Солженицына, на которого, в определенных кругах, уже как на исторический источник ссылаются.
А люди-то начитаются таких авторов, а потом с пеной у рта доказывают, что они правы.
Ты их спрашиваешь – а как же архивы?
– Какие архивы? Кто их видел? Они все закрыты до сих пор! – отвечают люди, а то, что в архивы сейчас попасть может практически любой, для них не аргумент. И это правильно. Зачем им такие книги читать или по архивам сидеть? Они же не историки.
Прошло некоторое время, и я поменял в корне свое отношение к Белому движению. Поняв, что белогвардейцы были обречены политически и фактически, именно борьба с Белым движением и послужила той опорой, на которой выросли большевики, я стал критически относиться к любым славословиям насчет «благородства белых офицеров», святости невинно убиенных и романтизма той эпохи. Мертворожденные они были, такие же, как и французские роялисты во время Великой французской революции. Но, видимо, тот же критический взгляд, который я постепенно перенял от своего друга, не давал мне возможности сказать, что я готов вступить в коммунистическую партию. Был момент, когда я проникся идеями коммунизма, но тут опять мой друг спустил меня с небес на землю.
Дело было так.
Как-то вечером мы сидели в кафе и разговаривали про всякую всячину.
Речь как раз зашла о «старых большевиках» и о Сталине, но как-то странно.
Леха их почему-то все время разделял.
– Сталин – государственник, который к себе толковых людей тянул, страну поднимал, бомбу ядерную делал, – говорил мой друг. – Старые большевики в основном – это коммунисты-анархисты. Не путать с анархо-коммунистами и анархо-синдикалистами. Об Иосифе Виссарионовиче говорить можно много чего, но «он принял Россию с сохой, а оставил ее оснащенной атомным оружием». Это не я сказал, а Черчилль, в 1959 году. И это – самая лучшая оценка, тем более из уст врага. Вот и надо смотреть через эту призму. А большевики старые, за малым исключением, во время революции или свои проблемы решали, или настолько привыкли к всевластию и безнаказанности, что уже и не мыслили себя по-другому. Вот он им укорот и сделал.
Даже если это и неверно на сто процентов, Сталину ничего больше делать не оставалось. Фракционность и внутрипартийная грызня – это и есть та самая изначальная системная ошибка, которая и привела страну к краху. Иосиф Виссарионович точно такой же человек системы, как и все остальные, и фактически он в достаточной мере только усугубил это положение.
– Чем же?
– При нем тоже вовсю шла борьба внутрипартийных группировок, только закулисная, а не открытая, как в двадцатых или начале тридцатых годов. Это подтверждает все, что после его смерти произошло.
– Например? – вопрос действительно был интересным.
– Примеры простые. Сначала Хрущев с Маленковым «валят» Берию. После этого Хрущев с Булганиным и при поддержке Жукова «сливают» Маленкова. Затем настает черед Жукова отправляться на пенсию. Через несколько лет «руководства» Хрущева его «убирают» уже Брежнев со товарищи. В результате этого всего у нас окончательно образовывается «коллективное руководство», при котором все следят за всеми, решения принимает непонятно кто, так же как не ясно, кто за все несет ответственность. Кризис и развал 1991 года – кульминация этой системной ошибки, заложенной изначально и изначально созданной Троцким.
– Лев Давидович-то здесь при чем?
– При том, что после смерти Ленина Троцкий отказался от его должности, чем привнес в партию еще больше бардака, чем было до этого. Нельзя отрицать того, что Лев Давидович был талантливым журналистом и невероятным агитатором, с которым может сравниться разве что Гитлер, но его время к 1920 году прошло, а он этого так и не понял.
– Почему отказался? Это же вершина любой политической карьеры?
– Отказался потому, что не привык и не хотел брать на себя ответственность. В воспоминаниях Михаила Дмитриевича Бонч-Бруевича есть показательный момент. Троцкий в военные распоряжения не вмешивался. Только на самых важных приказаниях или приказах Главкома он писал внизу карандашиком: «Читал, Троцкий» и предупреждал, чтобы, отправляя эту прочитанную им бумагу, его подпись обязательно стирали. Что же это как нежелание принимать ответственность на себя?
Я задумался. Леха спокойно курил и внимательно ждал моего ответа.
– С чего ты, Леша, решил, что он отказался от поста именно из-за нежелания брать на себя ответственность? Я читал, что по другой причине, – теперь уже я внимательно смотрел на своего оппонента. Леша улыбнулся. Ему явно были в удовольствие такие разговоры со мной. Я всегда до последнего ему не верил, и поэтому он обязан был логически непротиворечиво доказывать, что он прав. Он вообще очень любил упражнения для ума.
– Все верно. В версии Льва Давидовича все не так. Однако если учесть, что Хрущева, который в отличие от Троцкого все-таки взял на себя ответственность принятия решений, не спасло от отставки даже то, что Юрий Гагарин полетел в космос, можно говорить, что Лев Троцкий сознательно не принимал пост главы государства. Нельзя отрицать того, что Лев Давидович был очень талантливым, в какой-то степени гениальным человеком, отличным организатором и одним из создателей Красной Армии, но на посту главы государства он бы не справился. Трибун революции, видимо, решил, что лучше быть на болоте главным куликом, нежели аистом, который это болото контролирует.
Я его действительно не люблю. По той причине, что фактически из-за него руководство нашей страны занималось не страной, а борьбой друг с другом. Инициатором этого был именно Троцкий, который пришел в партию большевиков в 1917 году, а через три с половиной года его уже осудили за уклонизм на Десятом съезде РКПБ и именно против него были приняты резолюции: «О единстве партии» и «Об анархическом уклоне в нашей партии» и «О профсоюзах».
Почему даже Ленин, с его опытом внутрипартийной борьбы и волей, не постеснялся обозвать Троцкого «Иудушкой» и «политической проституткой»? Ладно бы келейно, в пылу острой полемики. Ничего подобного. Владимир Ильич, который от ответственности, так же как и Иосиф Виссарионович, не бежал, написал статью: «О краске стыда у Иудушки Троцкого». Хоть статью и не опубликовали, было за что навешивать столь оскорбительные ярлыки на Льва Давидовича.
– Хорошо. Убедил, а как же репрессии? – спросил я. Вопрос действительно был насущным. Скоро сто лет уже как революция случилась, а до сих пор не только «копья ломают», а и носы, бывает, разбивают.
– Репрессии? Репрессии – это круто. Только нужно учитывать множество факторов. Например, большая часть этих репрессий инициирована борющимися за власть и сферы влияния партийными группировками. С другой стороны, если к цифрам присмотреться повнимательнее, то становится понятно, что «политических» и уголовников пишут одним числом, а потом это число выдают за количество политзаключенных, после чего опять уголовников плюсуют. Самая крутая оценка – сорок три миллиона человек. Есть и еще один момент, который надо учесть, – Алексей отхлебнул кофе, к которому в последнее время пристрастился, аргументируя это тем, что устал ездить «бухой» за рулем. Я внимательно слушал. – На каждого посаженного был свой донос. На каждого. Вот тебе пример. Тетка приревновала мужа к какой-то там сопернице и написала, что он шпион и вообще ведет подрывную деятельность. Он и поехал на пятнадцать лет. То, что она одна, с тремя маленькими детьми останется, дуре этой в голову не пришло. Сейчас же их внуки и правнуки кричат, что мужик-то был невинно осужден, а потом реабилитирован. Так никто и не спорит. А о том, что виновата в этом конкретная дама, умалчивают. Стыдно, наверное. На Сталина-то или еще лучше на Берию свалить проще. Все же на них валят, и эти тоже. Да и опять-таки с перегибами в очередной раз боролись, вполне в манере большевиков. Сначала накосячить, а потом бороться с перегибами. Сами себе проблемы создаем, чтобы потом с ними успешно, преодолевая трудности, бороться. Вполне по-русски.
