Александр Маркьянов - Сожженные мосты. Часть 3
Радован Митрич что-то обсуждал с командованием казаков по станции связи, оставалось надеяться только на то что начало работы еще одной станции не всполошит никого по ту сторону границы и не сорвет переход — если тот будет. Это была не первая ночь, которую они проведут в чистом поле, Радован за время операции осунулся и еще больше потемнел лицом — но каждую ночь упорно ходил сам. А днем еще и в кузне работал и дела решал — как и в любом боевом формировании у командира дел житейских едва ли не больше чем дел военных.
Тем временем, несколько «гарных парубков» решили докопаться до Драганки, которая шла сегодня с четой. О том, что у нее появился суженый из казаков, стоящих неподалеку, знали многие. Кто-то одобрял, кто-то нет. Несколько молодых сербов всерьез думали подкараулить этого казака да начистить ему рыло, выходили в ночь — но найти его не смогли. Слабоваты были супротив донских пластунов, которые еще на Кавказе отличились.
— А, сестра… — завел разговор один — то тебе не тяжко?
— Ви причаху? — Драганка сосредоточенно проверяла снаряжение, которое и для мужика то было тяжеловато.
— Да о том. О русе твоем.
— Али шта интереса?
— Да как он… в ночь да без тебя… а хотя он же там будет, на положае…
С противоположной стороны двора начал подниматься, сжимая кулаки Божедар, но Драганка его остановила.
— А ты, Петар что так за это переживаешь?
— Так можа волим те…
— Э… нет, зашто ми такой? Любой на тебя поглядит, помыслит — алкоголик, и что с тобой радовать?
Двор грохнул хохотом, Петар, красный как рак вынужден был сесть на место и демонстративно заняться своим снаряжением. История была известная: Петар, известный, несмотря на возраст (еще в армии не бывал) дамский угодник, умудрился охмурить одну из первых красавиц гимназии, пани Гражанку. Штурм неприступной твердыни завершился полным успехом — но о том стало известно. И вот в один прекрасный день Петар посреди ночи подошел к заветному окну, кинул туда камешек — но вместо веревочной лестницы как в старых фильмах ему прямо на голову опрокинули кастрюлю с кипятком. Потом он цельный час с лишком убегал от разъяренных польских парубков, поднявшихся посреди ночи проучить серба (это, кстати, были не шутки, поймали бы — могли убить). Потом Петар долго лежал в больнице с ожогами от кипятка, вылечился — но теперь цвет кожи на голове, на лице у него обычно был как у запойного пьяницы — с красноватым оттенком. От того дамы, в которых у него раньше не было недостатка, стали избегать его своим вниманием, а он стал к ним цепляться, быстро прославившись своим едким языком. Не раз его и били — потому что едкий язык это достоинство дамы, но никак не кавалера.
— То мое дело — буркнул Петар, понимая что проиграл, просто для того, чтобы не оставлять за женщиной последнего слова.
Возлюбленная Божедара тоже была здесь, звали ее Звезда, и она шла на положай со своим мужчиной. Для русских, для казаков это было диким, для сербов — нормальным. Нормальным это было и для Божедара, более того — он гордился своей Звездой и в цепи выбирал место рядом с ней. Как говорил — чтобы прикрыть, ну а если что — так обоих сразу. Вот такой вот жутковатый, с инфернальным душком юмор по-сербски. И эта была не единственная пара из тех, которые шли на положай вдвоем.
Кто-то включил магнитофон, полилась разухабистая, мелодичная и сильная песня. У сербов был совершенно особенный песенный жанр, турбофолк. Кое-кто считал это «сербским рэпом», по сравнить негритянский примитивный речитатив, исполняемый под убийственно тупую и примитивную музыку с сербским турбофолком мог лишь полный кретин. Сербский турбофолк — это народная музыка, переигрываемая в ускоренном варианте и на современных инструментах, и слова — о боях, о засадах, о четах, о концлагере «Пожаревац», об усташах. Исполнительницы турбофолка (это всегда были женщины) собирали полные залы, и ходили на турбофолк не столько сербы, сколько русские. Эти песни звали на подвиг, в то время как рэп звал на пьяную драку, на дебош, на преступление.
— Так… исключили! Райко, ты что — головой слабый совсем?!
— А что, пан глава?
— Ты куда гитару повлачил? Идем до ночи, ты там что — певати будешь?
— А одно и спою. Пусть приятели козаки послушают.
— Та-а-ак… Гитару положи! Раз в тебе силы много — дайте ему еще кутиху к митральезе. Нека вуче, детина здоровый…
Под насмешки и подначки, на покрасневшего Райко на спину взгромоздили большой, семь килограммов весящий короб с пулеметной лентой на двести пятьдесят патронов. Получилось — как рацию армейскую тащит.
— Сви спремни?[5]
— Все, пан глава — донеслось нестройное.
— Тогда — да хранит нас мати Богородица. Пошли.
17 июня 2002 года
Передовой лагерь
Пограничная зона Австро-Венгрия
Родсток сдержал свое слово — прислали вертолет. Старая тарахтелка Вестланд, лицензионный «Пясецкий», в армии Ее Величества таких уже не было, а здесь, поди ж ты, летают. Еле летают. Вертолет еле тащился на сотне метров над землей, противно подрагивал, свистел турбиной — и за время полета первый сержант Миддс не на шутку испугался.
Передовой лагерь был в лесу. Он отстоял не меньше чем на три километра от любого населенного пункта и прикрывал очень важную точку — лазы. Здесь, в этих местах сходилось сразу два лаза — лесистой, прорезанной оврагами, почти непроходимой для техники местности. Овраги и холмы, между которыми стелились едва заметные, вытоптанные ногами дороги, были идеальным местом для того, чтобы пересечь границу. Когда то давно русские пограничники решили обезопасить пограничную зону датчиками и сигнальными минами. Идиоты… Всего то понадобилось — установить здесь подкормки для зверья — и все сигнальные мины кончились примерно за месяц, ложных срабатываний был настолько много, что не хватало тревожных групп. Сначала русские пограничники отстреливали благородного оленя и кабана, потом «зеленые» подняли такой шум насчет этого — что все просто плюнули и теперь граница перекрывалась лишь дозорами и наблюдением с воздуха. И то и другое — не препятствие умному и хорошо подготовленному человеку.
Хьюго Родсток ждал их на посадочной площадке — как всегда в своей идиотской тирольский шляпе с пером. Родсток, наполовину англичанин, наполовину валлиец, прожил в Австрии уже несколько лет и одевался теперь как истинный австрийский охотник. Несмотря на жару — а было жарко, на нем был его обычный плащ, в котором он героически истекал потом, но — держался. Очки без оправы съезжали с носа.
— Сержант… — прогундосил он, у него было что-то с гландами, и от этого он не говорил, гундосил — рад, что вы прибыли так скоро. Времени у нас нет совсем.
— Сэр, где нам разместиться?
— Пойдемте. Сразу в штаб.
Над лагерем реял красно-белый, клетчатый, усташеский флаг с черной буквой U.
Пограничная зона. Виленский край
Его звали Зденек, ему было пятнадцать лет, у него был пистолет, который он нашел в лесу (кто-то при задержании выбросил видимо, да так и не нашли потом) и у него была мечта. Он точно знал, кем станет в будущем. Кем? Конечно же, контрабандистом, как иначе…
Зденек был типичным пацаном из польского приграничья. Типичным — в смысле отсутствия всяческого уважения к закону. Его отец был еще на свободе, дядя уже разматывал двенадцатилетний срок на каторге на Дальнем Востоке, брат служил в армии летчиком. Среди контрабандистов профессия эта была зело почетной, с ней можно было за ночь заработать столько, сколько честный человек зарабатывает за неделю. Знай себе — летай на мотодельтаплане через границу да перевози спирт. А некоторые, кто побогаче — покупали самолет, он мог взять целую тонну — за месяц окупалось. Русские патрулировали границу — но они не имели право стрелять в воздухе, они имели право лишь принудить к посадке, и только тогда, обнаружив спирт, арестовать за контрабанду. Ну и скажите — много ли можно наловить таких вот «ночных сов», скользящих над пограничной зоной в полной тишине и на скорости автомобиля — шестьдесят-восемьдесят в час. Немного…
С самого детства Зденек жил в среде контрабандистов. Их семья жила в достатке, в кирпичном доме о двух этажах и с большим подвалом — там часто хранился спирт. Отец со старшим братом работали по ночам, а днем приходили отсыпаться. Отоспавшись, после полудня в их доме часто собирались другие контрабандисты, пили палинку и ракию (контрабандная, настоящая, лучше, чем бадяжная водка), хвастались друг перед другом фартом, удалью, хитростью. Вспоминали, как уходили от казаков и таможенников, договаривались о лихих делах на будущее. Тут же, у взрослого стола вертелись и пацаны — взрослые им казались этакими рыцарями, смело воюющими с русскими оккупантами.
В школе Зденек учился слабо, хватал больше по верхам — хотя малым был сообразительным, и учитель математики это признавал. Но здесь мало кто налегал на учебу — чем выполнять домашние задания, пацанва шлялась по лесу, по окрестностям, высматривая таможенников и казаков. В шесть лет у него появился собственный сотовый телефон, батя подарил. В восемь попавшиеся ему в лесу казаки отняли телефон и, раздосадованные срывом засадных действий дали ему пенделя — но он добежал до дома, и предупредил остальных, что в лесу казаки. На сей раз телефон ему купил не отец, а контрабандист, которого все звали Маршал — кличка такая, заменившая ему имя, самый крутой контрабандист окрестностей, глава преступного сообщества контрабандистов в районе. Сейчас и Маршал разматывал на северах свои пятнадцать лет — но Зденеку на это было наплевать. Это была игра и в ней иногда проигрывали.
