Василий Звягинцев - Не бойся друзей. Том 2. Третий джокер
А здесь толщина пласта драгоценного металла просто поражала. Почти десять метров шириной и около двух – глубиной. В самом приблизительном пересчёте (кому нужно, посчитали точно), золота здесь было больше ста тысяч тонн. Чистейшего, девяносто шестой пробы, не нуждающегося в аффинаже, вообще каких-то технических ухищрениях для добычи. Подходи с кайлом или перфоратором и руби сколько хочешь.
– Наверное, так и задумано кем-то, – сказал Секонду Удолин, когда с помощью Маштакова его некромантская команда проникла в земные недра, подражая героям Жюля Верна. – Любые изыскатели, добравшиеся до этого «кольца», тут бы и остались. Никто бы живым не ушёл…
– Это вы, Константин Васильевич, отчего-то на «просвещённых европейцев» равняетесь, разных там англо-американо-испанцев. Это тех «золотая лихорадка» не хуже холеры поражала. А открой это месторождение какой-нибудь армейский географ вроде князя Кропоткина, капитана Арсеньева, да хоть бы и будущего Великого князя Олега Константиновича, спокойно бы всё на карту занес, образцы взял и по начальству представил. Грамма бы никто не присвоил, разве что в виде сувенира.
– Может быть, вы и правы, Вадим Петрович, – согласился профессор. – Только устроители этой штуки явно не на ваших «рыцарей без страха и упрёка» рассчитывали.
– Ни на кого они не рассчитывали, – оставил за собой последнее слово Ляхов. – Это небось ещё во времена трилобитов образовалось.
Как бы то ни было, взорвать каменную преграду со стороны Екатеринбурга служащим «Императорского корпуса военных инженеров» труда не составило. Затем тоннель прошли некроманты, ощупывая всё вокруг известными им методиками. Сразу за ними – оба Ляховых, Секонд и Фёст в качестве тех самых канареек, что брали с собой в забои старые горняки. Лишь они из нормальных людей (хотя можно ли двух аналогов так называть с чистым сердцем?) без всякой подготовки сумели успешно миновать израильско-новозеландский тоннель, да и к «боковому времени» отношение имели, причём каждый своё.
Оттого профессор Удолин, во всяких таких «мистических штучках» ощущавший своё полное превосходство над «умными мальчиками» типа Шульгина с Новиковым, со времён его спасения из лап Агранова вслух и в лицо членам «Братства» свой статус обозначать избегал. Решил посмотреть, что сейчас у этих получится. А он… Ну, что он?
Профессор всегда думал, что Александр Иванович более склонен к бестактностям, чем рафинированный Андрей Дмитриевич. Но именно Новиков как-то спросил, видимо притомившись от профессорской трепотни: «Какого же ты … такой весь из себя, в камере сидел, пока мы тебя оттуда под пулями не выволокли? Махнул бы себе, как ты якобы умеешь, в любимый XV век и у «прекрасных стен Гренады» тамошнюю чачу с маврами жрал! Что-нибудь из трудов Аверроэса[4] с раввинами обсуждал. Или лично с ним. И никакого «исторического материализма».
– Какой XV? XIX век тогда был. А от Агранова я вырваться никак не мог. Те страницы каббалы[5], которыми он пользовался, из моих собраний таинственным образом исчезли…
– Хороший был мистик, – без всякой иронии ответил тогда Новиков, – а супротив «нагана» и он ничего не смог…
– Только отчего-то «наган» на него подействовал только в ваших руках. В других – увы, – возразил Удолин.
Как ни лестны были Андрею эти слова, ради поддержания справедливости он заметил, что в реальной истории Яков Саулович принял смерть тоже от револьверной пули в затылок, в лубянском подвале, без всякого вмешательства потусторонних сил.
– Это вы так думаете, – ответил профессор и не стал развивать тему.
Когда Ляховы подошли к «золотому кольцу», оба испытали то же самое чувство, что и при переходе из Израиля на другой конец света: будто вдруг погрузились в ледяной, бурлящий нарзанный источник: пронзивший до мозга костей холод и миллион облепивших кожу щекочущих и покалывающих пузырьков. Дыхание перехватило так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. И тут же отпустило. Прошли. Опять прошли через границу миров.
Самое интересное – поручики и унтера инженерного корпуса, шедшие позади, не почувствовали ничего.
У выхода из тоннеля, точнее, у мощной каменной стены, никаким образом не намекающей, что за нею – выход в иной мир, Ляховы и Удолин остановились.
Константин Васильевич извлёк из внутреннего кармана просторного парусинового плаща (он не любил дождей и был сторонником проверенной от них защиты) пол-литровую титановую фляжку, предложил по глотку офицерам и обладателям двух и более лычек на чёрных погонах.
– Двадцать полукилограммовых зарядов вот по этому кругу, – обрисовал он пальцем. – Шурфы – на метр. Рванёт – посмотрим. Думаю – хватит. Отходим…
Удолин не ошибся. Подрывники – тоже. Минут через десять, когда пироксилиновый дым и кальцитная пыль слегка осели, отряд исследователей выбрался на ту сторону, перелезая через каменные глыбы и груды щебёнки.
– Вот вам и очередной «прекрасный новый мир», – сказал Секонд, поскольку только он и мог сказать это своим соотечественникам и «совремённикам». Фёст по компасу и отечественного издания карте приблизительно определил направление до ближайшего населённого пункта. Поскольку точку выхода тоннеля, находясь на той стороне, угадать было невозможно. Пресловутый «принцип неопределённости». Удолин и его мудрецы соглашались поручиться либо за географические координаты, либо за время, на выбор. Фёста, как специалиста по своему миру, больше устраивал хоть пятисоткилометровый промах по месту, но желательно – в юго-восточном направлении, нежели по времени – на пятьдесят лет. Совсем ему не хотелось встретиться с районным уполномоченным госбезопасности или выскочить внутрь «запретки» каторжного ИТЛ[6].
На мотоцикле того российского производства, очень похожем на советский «М-72» (т. е. немецкий «БМВ»), в сопровождении офицера-«печенега», одетого в потёртую кожанку и солдатскую шапку, одинаковые на территории любой России в интервале почти что века, с трёхлинейным карабином (вдруг чем-то раздражённый медведь встретится, не говоря о «лихих людях»), под тентом коляски, Фёст отправился на разведку.
Чем дальше, тем больше, выехав с щебёнчатого плато, поросшего корявым, местами – с трудом проходимым кустарником, на прилично накатанную грунтовку, он убеждался, что попал, куда надо. Особенно когда увидел на обочине смятую сигаретную пачку знакомой марки.
– Так, – сказал он поручику, с любопытством озиравшему ландшафты незнакомой страны, – плюс-минус десять лет наши авгуры угадали, уже неплохо. Но хотелось бы поближе. Как тебе здесь, у нас?
– Да вроде бы всё то же самое. Кажется, пахнет чуть по-другому, – он несколько раз втянул носом воздух. – Химией какой-то незнакомой отдаёт, и кислорода, похоже, меньше, как в горах.
– Очень может быть, – согласился Фёст. – Промышленная химия на этой Земле наверняка другая. Да прибавь почти сорок лет ядерных испытаний в атмосфере. И до Китая не слишком далеко, а они природу пакостят – не приведи бог! То ли дело у вас – до сих пор «желтолицые братья» в Россию только за золотом и женьшенем забредают, и никакой геополитики и экономической экспансии.
Поручик, крайне далёкий от проблемы российско-китайских отношений даже в собственном мире, на всякий случай согласился:
– Это точно. Давайте, господин полковник, я за руль сяду.
– Ни к чему. Ты наших правил движения не знаешь. Вот выскочит сейчас из-за тех кустов гаишник с радаром и объявит, что ты разрешённую скорость превысил, поскольку вон на том повороте был знак, правда, его в позапрошлом году спёрли, но и сам должен понимать… Что ты ему ответишь, чтобы не спалиться мгновенно?
Поручик впал в задумчивость.
– Что такое «гаишник», господин полковник, почему с радаром, какая-такая «разрешённая скорость», зачем в чистом поле «знак» и откуда я должен знать, что его спёрли? И что, тем более, понимать?
– А мне говорили, будто «печенеги» – ребята, способные на всё и не теряющиеся ни в какой обстановке. Ваш же полковник Ляхов и говорил. А у тебя на одну совершенно бытовую ситуацию – шесть вопросов. Поэтому, пока не освоишься в моём «прекрасном и яростном мире», сиди в коляске, рот как следует сполосни из фляжки «НЗ», да и внутрь в пределах ста граммов принять можешь, чтобы «футурошока» не случилось. И молчи до последней крайности, или пока я не разрешу. Если представитель власти обратится лично к тебе, отвечай невнятно – «день рождения вчера начали праздновать, а сегодня отходняк у меня, Вадик лучше помнит». Любого штатского просто посылай по матушке, но без перехода на личности, а то и схлопотать можешь. На Урале народ политесам не обучен…
– Серьёзная тут жизнь, – без усмешки сказал поручик. – А говорили – на историческую Родину идём. Получается – снова в десант?
