Морской волк - Владислав Олегович Савин
И еще эти чертовы елки. Не ельник, островки и даже отдельные деревья, иногда очень большие. Однако же обзор перекрывают напрочь. Общая видимость от ста до трехсот метров. Ну не развернуться тут с «фузеей». Ей дистанция нужна для маневра огнем.
Ну значит, фриц, песец тебе будет по-грубому. Война давно уже не дуэль по правилам, а чтобы по-простому: я живой, ты дохлый. Тепловизор есть? Вот тут и сравнительно небольшое расстояние, и зима, а значит, тепловой контраст – решительно на нашей стороне! Где бы ты ни залег, засечем. Бегу по траншее к минометчикам, благо они тут, рядом, договорились быстро, что такое фрицевский снайпер это хорошо понимали все. Вот только засветись, курва, просто перепашем там все, чтоб сдох.
Темно еще. Пришли мы заранее, еще не хватало выдвигаться, когда враг уже на месте, видит и ждет. Ну и мы ждем. Дело, в общем, знакомое: уже охотились мы так, с тепловизором и ПНВ, правда не на снайперов, а на фрицевские «секреты» наблюдателей и пулеметчиков. И вот, в очередной раз прибор выдал засечку. И указал, е-мое, на густую елку, у ствола, метрах в четырех от земли! Что за…?
В отличие от некоего Суворова, который Резун, я точно знаю, что «кукушек» не бывает. Ну не подходит елка для снайперской засады: ветки у нее тяжелые и тонкие, чуть что – долго и заметно дрожат. И прогибаются… сидеть на них неудобно. А особенно зимой, чуть шевельнешься, разом снег с ветвей слетает, маскировка к чертям! Но прибор что-то ведь показывает! В медведя, зимой полезшего на дерево вить гнездо, верится слабо. Значит, методом исключения считаем, что это все же снайпер и есть. И сектор обстрела как раз подходящий. И видно все сверху очень хорошо.
Не буду я рассвета ждать. И не подам я сигнал, по которому из нашего окопа высунут чучело-мишень. Сами отлично тебя достанем, прямо сейчас. В ПНВ вижу в елке шевеление. Устраиваюсь поудобнее, пока темно, думаю, что никто тебя не видит. Но я вижу, и этого довольно. И Влад тоже. Ну готовы… раз, и два, и три!
– Свалился! – комментирует Пилютин, которому я дал запасной ПНВ. – Тушкой свалился, как дохлый.
Конечно, это грубейшее нарушение – стрелять трижды с одной позиции в снайперской дуэли! Но не показывал прибор второго стрелка, некому было меня наказать. И ночь, не видно ничего. Днем бы я так не рискнул.
Забегая вперед, расскажу. Мы после все же добрались до той елки и все там осмотрели. Обустроился же там фриц! К стволу были прибиты две мощные крестовины, укрепленные снизу подкосами, на них положены доски. Несколько ветвей с тыльной стороны были срублены, чтобы не мешали взбираться по привязанному канату. А ветки впереди связаны проволокой, чтобы не дрожали, даже если одну и зацепить! И наконец, позади елки был вырыт окоп, перекрытый сверху бревнами и землей – скорее, небольшой блиндаж. И фрицу, даже если бы его засекли, было достаточно пары секунд, чтобы соскользнуть по канату и укрыться. Конечно же строил все фриц не сам. Как сказали пленные, это был какой-то чин из школы снайперов, в Берлине. И естественно, напряг зольдатен все это колотить. Причем, сцуко, сам остался живой – получив три пули от меня и две от Влада и провалявшись в снегу несколько часов. Его подобрали и вывезли в тыл, правда в тяжелейшем состоянии, может, все же подохнет. Однако в счет его я писать не стал. У меня и так уже сто девять.
А что касается воздействия на нервы фрицев… Хороший сапожник есть в полку, когда я сказал, что от него хочу. Он сначала удивился и даже покрутил пальцем у виска, а затем долго смеялся, после того как мы следующей ночью наведались через речку к фрицевскому опорному пункту. Здесь у фрицев нет сплошной линии обороны, лишь такие вот пункты в расчете на взвод или два, разбросанные с интервалом. Часовых сняли из бесшумок, затем взяли спящих в ножи, как в Петсамо. И вот мне интересно, что скажут фрицы, обнаружив на снегу волчьи следы размером с человеческую стопу и перебитый гарнизон, при том что часть тел бесследно исчезла. На ком огнестрел, им камень за пазуху и в реку, а у других раны, как будто от клыков и когтей – немного поработать ножом. И выстрелов не было ни одного?
А под утро с нашей стороны донесся жуткий вой. Спасибо красноармейцу Булыгину, научил. Ну а если в несколько глоток, в темноте, впечатление сильное! А если фрицам придет в голову пустить собачек… как поведут себя эти твари, учуяв запах волчьего жира, которым мы обильно смазали подошвы. Тут пришлось пострадать настоящим волкам, попавшим мне на прицел.
А ведь вначале было слово. Какой-то фриц, пойманный нами у Мги, рассказывал про русский ночной ужас. Мы сначала удивились, ну а после, сопоставив время, место и некоторые детали, поняли, что это мы и есть. Оборотней желаете, юберменши? Значит, будут вам оборотни!
И как мы после хохотали, когда очередной пленный фриц рассказывал, как в доме лесника, четыре километра от моста по железке и чуть в лес, где у фрицев располагался штаб батальона, ихний герр майор ночью посещал сортир. В сопровождении денщика с фонарем, ординарца с МП и караульного отделения при пулемете. После предварительного осмотра объекта и занятия обороны по периметру.
Страшно ведь! Русские оборотни утащат.
Капитан Цветаев Максим Петрович, 1201-й самоходно-артиллерийский полк. На подступах к Харькову.
6 января 1943 года
Горячий снег, горячий снег…
Мы впервые услышали эту песню еще на речке Мышкове, когда готовились стоять насмерть, но не пропустить фрицев в Сталинград к Паулюсу. Хотя после казалось, что песня совсем про другую битву, не было у нас ощущения последнего усилия, что все на волоске, еще немного, и прорвутся. Может, сложено это было про Сальск, где наши, заняв станцию, долго и упорно
