Нашествие - В. Бирюк
Не буду вспоминать, как ругали фрикцион на первых Т-34. Как во время аншлюса Австрии Гитлер хотел въехать в родную Вену парадом на танке. Но вся техника осталась вдоль шоссе, а танки на парад везли поездом.
Короче: «всё что может сломаться - будет сломано, что не может - будет сломано тоже».
Почему на полигоне не проверили? - Когда? Зимой изготовили, обкатали. Весна - уже марш. Есть понятие: «опыт боевого применения». Что-то можно поймать на полигоне. Можно и нужно. И побольше. И всё равно: «теория мертва мой друг, а древо жизни пышно зеленеет». У выживших.
«Уставы пишутся кровью».
Не новость. Но очень обидно. Хотелось бы, чтобы «уставы» уже «написались», а крови... поменьше.
Если бы они обе в один момент нае… испортились - мы бы сканнибальничали, собрали из двух одну. А так… отправил назад в ремонт. Узлы, работающие в пневмоканалах, с резьбовыми соединениями, в походе нормально не восстановить.
Третий пулемёт - мой личный «ручник». Которым я Минск брал. Вот ему - хоть бы хны. «Счастливый экземпляр».
Два пулемётчика-ветерана. Которые шляхту в Сероцке угомонили, викингов через Брду положили, ливов на «торфяном поле» проредили. Народ на них косится. Награждения у моих бойцов редки, а тут два «Святослава» парочкой ходят.
Его тоже на возок и рядом с тачанками.
Итого.
По два БК каждый выпустит - воздуха хватит. Потом тачанки не менее двух вёрст кататься должны. Я как представлю… Грустно и тревожно: уход с позиций вызовет неадекватную реакцию у остающихся.
Вся эта команда выпустит семь-восемь сотен пуль. И - «ждите перезарядки». А ворогов там… «аки борови», тысячи.
Работаю машинки тихохонько, без шума и грома, огня и пыли. В смысле: вороги не испугаются. Даже если каждая пулька попадёт… не в коня, а именно в человека… и сразу наповал… всё равно: надо раз в двадцать больше.
Но у машинок есть редкостное по здешним местам-временам свойство - дальнобойность. Лупят на версту насмерть. Понятно, что попасть на такой дистанции в человека… сомнительно. А в толпу?
Накладываем дальнобойность на рельеф и получаем:
- Турман, встань вон там, на склоне, напротив прохода в лесу у Альты. У нас за спиной и выше. Мы начинаем, атакуем, спускаемся к опушке леса. Вы, через наши головы, бьёте вглубь. Не давая новым кыпчакам выскакивать в бой.
- А если они прорвутся? Ну… к нам на позицию…
Ишь какой… опасливый. Хотя правильно: сохранение личного состава и мат.части - его прямая обязанность. Вторая. После исполнения приказа.
- Будешь бить до последнего выстрела. Потом… клинок есть? Во-от. Отступление без приказа - измена. Ни шагу назад. Ещё. Поглядывай на фланги. Думаю, что кыпчаки на мои хоругви пойдут. Но если соседи побегут - помоги.
- Далеко, не добью.
Конечно, до краёв поля - две версты.
- Значит, поможешь тогда, когда добивать станешь. Главное: вот этот прогон, брод, выпас должны стать кладбищем поганых. Завалить мертвяками. Не суетись, и всё будет хорошо.
Вот так мы и выехали на поле. Разъехались по местам.
Тишина предрассветная. От нас вниз поле, поперёк - опушка леса от края до края. Лес молодой, видать, после «бодания мамонтов» вырос.
В ту усобицу Переяславль несколько раз крупно трясли. Кто-кто. Князья наши природные. То с одними погаными, то с другими. Скотины у горожан поуменьшилось. Что съели, что угнали. Скотов меньше - деревов больше: покосы и выпасы потихоньку по краям зарастают лесом.
Солнышко встаёт.
Нехорошо.
Мы лицом на восток, в глаза светит. Частая моя ошибка, в Минске так же было. Люблю, понимаешь, когда солнце в лицо светит. Как-то… веселее. А вот наводить-целиться…
Вернулся наш разъезд. Осалук подскакал:
- Сделано, княже! Поразбудили поганых. Пощипали-переведались. Валят, гадины, толпищем.
Вижу. Среди людей Осалука и раненые есть. У одного коня стрела в боку торчит.
Что он половцев погаными зовёт - нормально. Они ж язычники, а он-то уже православный.
А вот что «валят»… Сверху видно, как скачут про прогону через лес от города. Рвань, молодёжь. Иные и вовсе в овчинных безрукавках на голое тело. Сабель нет, шлемов золочённых нет. Молодшие. С луками и лошадиной ногой на ремне.
Доскакали до Альты и в мах, подымая брызги, через речку.
Ага. Место доброе: и воды мелко, и дно крепко.
Проскакали сквозь мелколесье на нашей стороне. Выскочили на опушку, нас увидели и назад. Потом поняли, что мы с ними драться не будем - обнаглели-осмелели. Начали разъезжать вдоль опушки, вперёд поскакивать, стрелы пускать.
Брысь, мелочь голопузая!
- Любим! Турму!
Мда… И луки у меня лучше. И лошади. А главное - лучники.
Мои подскакали, метанули стрелы и отскочили. Те тоже отскочили, успокоились и скучковались.
Я на пулемётчиков оглядываюсь. Турман там аж подскакивает на месте. Кручу головой отрицательно - рано ещё.
Ждём-с. На Юге светает быстро. Но сегодня… тянется и тянется.
«Холодок бежит за ворот,
Шум за лесом сильней».
Вопрос у меня один. Очень животрепещущий. Пока ещё - живо. Так сделает Боняк обещанное? А то и вправду помирать придётся.
«Над водою с утра парит.
По краям обветшалых крыш
Кантом алым рассвет горит
Провожая ночную тишь.
С первой утреннюю волной,
С криком первого петуха
Наступающий летний зной
Разворачивает меха.
Вот и рыжий палящий шар
Колесницею расписной
Полетел, облекая в жар
Пробудившийся край степной.
Ветерок золотую пыль
Над околицей села
Закружил и смахнул в ковыль
Будто крошево со стола.
Все пути далеко видны
Не летишь - так беги бегом!
И порой ни одной стены
Нет на тысячи вёрст кругом».
Как ни близки мне тексты и гитарные переборы Ефимыча, как ни похоже здешнее на им спетое, а мимо отличий не могу пройти: до ближайшей стены, до кремля Переяславского - 7 вёрст. Всего. Их все мне надо сегодня пройти. Не смотря на всю… на всё полчище поганское
Прямо передо мной всё гуще валят из леса степняки, началась уже возня на флангах. Я за Буй-Тура беспокоюсь: враг ударит и отскочит. Парень возрадуется и кинется догонять. Нет, терпит. Было явно приказано: пока перед ним с тыщу половцев не соберётся - боя не начинать. Если он сильно вперёд уйдёт, то Кончак может на него такой силой навалиться, что мы, из-за этой речки Альты и лесистости местности, на помощь не поспеем.
