HOMO FABER - Михаил Владимирович Баковец
— Та-аварищ лейтенант, там наши в подвале!
— Какие наши? — не сразу понял я о ком идёт речь. В голове мелькнула мысль, что нечто эдакое сотворили мои солдаты или с ними произошло что-то.
— Там в подвале сидят, танкисты вроде как. Мы их выпускать не стали — вас ждём.
— Показывай, — приказал я.
В одном из строений находился глубокий тёмный подвал, в который вела крутая бетонная лестница без перил. Спуск перекрывала решётка из толстой арматуры с висячим замком. Решётка была размещена просто на полу и приварена концами к ржавым рельсам, положенным просто так на пол. В центре имелся люк метр на метр, как раз на нём и висел замок.
С той стороны прутьев виднелись чумазые лица, у самого первого кроме грязи имелись синяки, а уж губы больше напоминали переспевшие сливы — тёмно-синие, почти чёрные и с чёрточками трещинок. На меня в нанокостюме он посмотрел с любопытством, опаской и надеждой.
— Кто такие? — обратился я к нему.
— Пленные мы, товарищ…
Он сильно шепелявил, приходилось чуть ли не угадывать слова.
— Товарищ лейтенант государственной безопасности.
В его взгляде мелькнула паника, товарищи позади избитого невольно отшатнулись, послышался совсем тихий ропот в подвале.
— Что примолк, язык откусил?
— Нет, товарищ лейтенант государственной безопасности.
— Так отвечай.
— Пленные, неделю уже как тут сидим.
— Просто сидите? — зло усмехнулся я.
— Нет… — опустил голову собеседник. — Работаем… на них.
— На немцев вы работаете! Так и говори, — добил я его словами. — Родину защищать страшно, в плен проще сдаться и помогать врагу своих товарищей убивать!
— Я не помогал! — вскинулся тот. — Никто не помогал! Заставили нас… или смерть, или работа на рембазе… вот, видите, что сделали, когда сначала отказался, — он раскрыл рот и показал отсутствующие передние зубы, — а ещё двоих повесили перед нашим строем.
Да уж… только недавно я сам говорил особисту, что не все пленные предатели и пособники и вдруг вижу такое. Неужели немцы использовали труд наших солдат в самом начале войны, набирали себе помощников?
— Сколько вас?
— Семнадцать человек, товарищ лейтенант государственной безопасности.
— Почему взяли вас, — тут я обратил внимание на чёрный замызганный и рваный комбинезон собеседника. — Танкист?
— Танкист, — кивнул тот. — Механик на «двадцать восьмом» был, пока не сожгли его. Окружили под Кобрином, когда патроны закончились со снарядами, всех в плен взяли. А топливо ещё раньше кончились, стреляли из танков, как из ДОТов, да только броня тонкая, много не повоюешь, — вздохнул он.
— Почему именно вас выбрали? Или после казни боевых товарищей струсили и пошли добровольцами?
Ропот в подвале усилился, кто-то из темноты крикнул:
— Нас за шкирку запихнули в грузовики! Пантелей, вон, не хотел, так ему всю морду раскровянили, зубы вышибли!
— Пантелей, это ты? — спросил я беззубого.
— Я, товарищ лейтенант государственной безопасности. Младший сержант Пантелеев, механик на тэ двадцать восемь. Я не хотел, честное комсомольское… вышло так, — последние слова он произнёс очень тихо и вновь опустил голову.
И что мне с ними делать? Оставлять точно нельзя, не по-человечески, но в лагере Морозов может запросто поставить их к стенке. Отпустить на все четыре стороны? Так меня собственные бойцы не поймут. И так косятся на танкистов и шипят сквозь зубы, матеря пленников, работающих на немцев.
— Все танкисты? — поинтересовался я.
— Не все, водители есть, с бронеавтомобилей пятеро, два моториста из только что призвавшихся и попавших после первого боя.
Специалисты такие мне нужны, но кто даст гарантии, что они не предадут потом?
— Сюда из лагеря забрали?
— Из колонны, товарищ лейтенант государственной безопасности. Вели в лагерь недалеча, а тут налетели ихние на грузовиках. Со старшим конвоя переговорили и потом нас всех построили, — ответил вместо Пантелеева его сосед за спиной. — Стали выбирать механиков и водителей, кто разбирается в технике. Документы наши смотрели…
— Вы ещё и с документами в плен попали? — перебил я его. — Не хватило духа уничтожить?
— Кто уничтожил, а кто нет, очень много контужеными попали или надышавшиеся дыма, — виновато произнёс он.
— Здесь что делали конкретно?
— Погибших доставали из техники, боеукладку, очищали танки и броневики. Сами немцы брезговали или боялись, нас заставляли чёрной работой заниматься.
— Кровью искупите свою вину перед Родиной. Сейчас всем отойти назад, чтобы решёткой не придавило, — сказал я.
Ключ искать было некогда, я просто активировал силовой режим костюма. Ухватился за края решётки и рывком сдвинул ту в сторону вместе с кусками рельс (интересно, откуда они тут, до ближайшей «железки» пара десятков километров), освобождая проход. Мог бы и просто сорвать замок, но каюсь — захотелось блеснуть, сыграть на публику. И это мне удалось: когда пленные выходили из подвала, то смотрели на меня с ещё большим испугом, чем в тот момент, когда узнали, что имею отношение к НКВД.
На рембазе восемьдесят процентов было советской техники: танки, бронеавтомобили, грузовики.
К сожалению, немецким никто из нас не владел, поэтому никакой информации от пленников не удалось получить.
В трофеях же оказалась «тридцатьчетвёрка» (на базе было две, но одна поврежденная снарядами), два БА-6, два немецких полугусеничных бронетранспортёра (Паршин и Седов хоть и навертели в них дырок, но на их счастье — бойцов, а то бы им выписал горячих люлей — не задели узлов и агрегатов на машинах), две тридцатимиллиметровые зенитки с запасом патронов в кассетах, десять грузовиков, среди которых был один «наливник», полный бензина, почти по горлышко, пять Т-26 и три бочки с соляром (именно так — соляр, назвал топливо один из освобожденных механиков).
Но это всё ерунда, поднатужившись, я смогу создать хабара не меньше и всё это без всякого риска для отряда. А вот полностью укомплектованная и исправная передвижная мастерская — это вещь!
Всё, что не забрали с собой, я приказал сжечь. Бензина не жалели, в танки накидали снарядов и масленой ветоши.
Пленных загнали в подвал, где до этого ютились советские танкисты.
На обратном пути чуть не попали под раздачу авиации — пятёрка средних бомбардировщиков зависла в небе и решила упасть в пике нам на голову, но когда головной самолёт взорвался в воздухе (кто-то из нас троих из своей «гаусски» угодил крайне удачно в бомбовую загрузку), его товарищи испуганно
