Экспедитор - Константин Георгиевич Калбанов
— Ага. Я прям весь извёлся, держа язык за зубами, спасу нет, как хотелось всем рассказать, — вновь поддержал он мою игру.
— И ещё чутка помаешься. Уяснил?
— Да уяснить-то я уяснил, одно только не понятно. Мы чего с квартирки-то съехали? По деньгам брать, так на гостиницу уже больше отдали, чем выходило за наём. А ить ещё в Воронеже пожить собираемся.
— Ну вот сглупил. Поторопился, — развёл я руками.
Между прочим, не только с квартирой, но и с гимназией слишком уж рано взбрыкнул. Спасибо моему воспитателю Иванову, озаботился тем, чтобы я получил полноценный аттестат. А то ведь за такие мои художества однозначно лоб забрили бы, и ни о каком поступлении в университет не могло бы быть и речи. М-да. Казалось бы, взрослый мужик, да чего уж там, пожилой даже, а коленца выдаю, куда малолетнему несмышлёнышу.
Когда привёл себя в порядок и спустился в трактир при гостинице, на часах было уже начало двенадцатого. Ещё час ушёл на то, чтобы без излишней поспешности позавтракать, и наконец я оказался на шумной городской улице. Разгар светлого дня. Народ спешит по делам или лениво прячется в тени деревьев, ибо солнышко припекает нещадно. Первый летний месяц на исходе, а он, по обыкновению, самый прохладный.
Покинув гостиницу, направился прямиком к златокузнецу, тут так называют ювелиров. Оно и сам бы управился, но не захотел терять время. Тем паче имея достаточно средств. Ну вот никакого желания чахнуть над сбережениями, как, впрочем, и вкладываться в какое-либо производство.
С сахаром тогда было интересно, получится у меня или нет. Опять же, хотел помочь родителям, которые перебивались, что говорится, от урожая до урожая. Но как только выдал технологию, мой интерес к изготовлению сладкого продукта тут же истаял как дымка с восходом солнца.
Пусть уж этим вплотную занимается батюшка. У него, к слову, отлично получается. Прикупил холопов, подумывает о том, как бы ещё землицы прирезать, чтобы обеспечить производство сырьём на весь год. Пока же вынужден закупать свёклу у соседей. Правда, на выходе получается до того скромно, что я с таким точно связываться не стал бы. Хм. Вообще-то, и с более производительной культурой тоже.
Так что припасённые технологии я не спешу реализовывать. И не знаю, дойдёт ли до этого. Ну вот лениво мне, хоть тресни. Да и с чего бы я вдруг превратился в трудоголика, если не страдал этим в прошлой жизни. Мне бы всё больше в казаков-разбойников играть и адреналин по венам огнём гонять. Вот ей-ей, если бы случилось на войнушку какую отправиться, то…
М-да. Пожалуй, это всё же без меня. Вот никакого желания охреневать в атаке строем, выдерживая равнение и изображая из себя стойкого оловянного солдатика под градом свинца… Да ну его к Бениной маме! Нет, если бы там партизанщина какая на манер того же лихого гусара Дениса Давыдова, тогда совсем другое дело…
Что-то меня не туда понесло. Покинув ювелира, я направился в знакомую кондитерскую, с одной стороны, не помешает убить ещё немного времени. С другой, откровенно говоря, соскучился по тамошним пирожным и тортам. Всё бегу куда-то, опаздываю, остановиться некогда. И на сегодня ещё не всё закончил.
Устроившись за столом, попросил кофе с парой пирожных, намереваясь расправиться с ними прямо тут. Кроме того заказал доставку в гостиницу, чтобы после побаловать Илюху, и ещё одну коробку с собой. Пойду договариваться с мастером плетений…
— Пётр Анисимович? — Рябова по привычке поднесла руку к горлу, чтобы запахнуть ворот.
Вот только напрасный труд, так как ещё не так чтобы поздно, и она не в халате, а в домашнем платье, застёгнутом под горло, да и её высокая грудь прячется под корсетом, сдавленная и прижатая так, чтобы не мешать, случись нужда драться. До сих пор для меня загадка, как девицы и женщины не грохаются в обморок, ведь эти корсеты самые настоящие орудия пыток.
— Добрый вечер, Эльвира Анатольевна. Гостей принимаете? — Я поднял на уровне глаз узнаваемую коробку из кондитерской.
— Помните о моих слабостях, Пётр Анисимович?
— Ни на миг не забываю, что вы женщина, а потому имеете слабость ко всему прекрасному и сладкому.
— Уж не себя ли вы имеете в виду под прекрасным? — пропуская меня в прихожую и понизив голос, произнесла она.
— Что вы, сударыня, моя гордыня не заходит так далеко. Под прекрасным я имел в виду цветы, которые, увы, я не принёс, дабы избежать кривотолков. Себе я отвожу роль всего лишь сладкого, — столь же тихо ответил я.
Вообще-то, непонятно отчего я веду себя именно так. Коль скоро она сама открыла дверь, то служанку уже отпустила. Я оттого и тянул с визитом, чтобы подгадать именно это время. Хотя и имелся риск, что сама Рябова так же свалит куда-нибудь. Но, по счастью, всё сложилось как надо.
— Признаться, к цветам я равнодушна, а вот сладкое очень даже люблю. Не стоит так улыбаться, милостивый государь, я сейчас не о некоем нахальном молодом человеке, а об источающей дразнящие ароматы коробке в его руке.
— Вы раните меня в самую мою гордость.
— Не в сердце?
— Нет, именно в гордость.
— Тогда ладно. Несите ваше угощение в гостиную, а я пока поставлю самовар.
— Предлагаю поступить наоборот, — вручая ей коробку, возразил я.
С этим делом я управился довольно споро. При умелом подходе и правильном топливе, имея больший объём, самовар закипает куда быстрее чайника на плите. Правда, чай для госпожи Рябовой с её жалованьем был всё же дороговатым удовольствием, а потому внутри находился сбитень. Но, признаться, он мне нравился куда больше чая и был на втором месте после кофе.
— Эльвира Анатольевна, я к вам с двойной просьбой.
— Знала, что просто так вы меня не навестите. Слушаю вас, Пётр Анисимович.
— Для начала я решил сменить оправу у моего бриллианта, всё же ему пристало золото, а не латунь.
— Согласна. У всякой тяги к простоте должны быть свои пределы. Хотите, чтобы я нанесла вязь «Панцирь» на новый амулет?
— Если вы не сочтёте это наглостью.
— С чего бы мне так считать. К тому же вы не с пустыми руками. Если бы предложили мне плату, то я вас поколотила бы. Но за
