Конец начала - Гарри Тертлдав
Далее пошли вопросы. Несколько человек, в их числе и Джо, заинтересовались "манёвром Таха". Хедли с трудом поднялся на ноги и начертил на доске диаграммы. Стало понятнее. Джо с трудом воспринимал тактические приёмы только лишь на словах. Круги и стрелки лучше помогали понять, что нужно делать. Сможет ли он его выполнить, да ещё в связке с другими пилотами - это уже совсем другой вопрос. Но Джо уже тренировался летать в строю, так, что, наверное, у него всё получится.
Орсон Шарп спросил:
- Сэр, не расскажете о том, как вас сбили?
Прежде чем ответить, Хедли снова сел, выставив вперёд больную ногу. Он потянулся и коснулся колена.
- К тому моменту меня уже ранило. Пуля прилетела откуда-то сбоку. Броня за сиденьем крепкая, чего не скажешь о кабине. Сказать по правде, япошка меня всего изрешетил. Движок начал кипеть. Хорошо, что у радиальных двигателей воздушное охлаждение. Если бы охлаждение было жидкостным, движок дал бы клина, и я бы утонул где-нибудь очень далеко от дома. Поэтому я направил самолёт туда, где были наши корабли. Надеялся, что останется хоть один рабочий авианосец. Не повезло. Каждый раз, когда в кабину прорывалось пламя, я пользовался огнетушителем.
Лейтенант посмотрел на обожженную руку. Джо не был уверен, что он осознаёт, что делает.
- Я посадил самолёт на воду настолько аккуратно, насколько мог, - произнес Хедли. - Затем я выбрался из кабины и, несмотря на все раны, даже сумел раскрыть спасательный плот. Потом меня подобрал эсминец и, вот, я здесь.
Он снова лучезарно улыбнулся. По его словам, у него всё вышло легко. Но сколько страха и боли крылось за этой улыбкой? Достаточно для того, чтобы всё это увидел, даже такой парень, как Джо Кросетти, ни разу не бывавший в бою. Но раз Джек Хедли притворялся, что ничего не было, то и остальные не должны ничего замечать.
"Смогу ли я, вот, так?" - задался вопросом Джо. Он надеялся, что сможет, но был вынужден признаться сам себе, что до конца уверен он не был.
Джейн Армитидж стояла в очереди за ужином у общественной кухни Вахиавы. По поводу подаваемой еды ей вспоминалась шутка из комиксов "Кэтскилл": "Еда здесь отвратная, зато её немного". Ей выдали вареную картошку, величиной чуть больше шарика для пинг-понга, но меньше теннисного мяча, какую-то зелень, которая в равной степени могла оказаться ботвой от репы и сорняками и кусок рыбы, размером не более спичечного коробка.
Судя по запаху, рыбу поймали вчера или даже позавчера. Но Джейн не жаловалась. Вахиава находилась почти в самой середине Оаху. До океана, конечно, недалеко, как и из любой точки острова, но рыба редко покидала берег. В Гонолулу очень много голодных.
Впрочем, как и сама Джейн, многие были рады такому разнообразию. "Разве не замечательно?" - тут и там слышала она. Женщина села за стол, установленный на школьной игровой площадке, и принялась есть.
У рыбы был привкус нашатыря и такой же запах. Если бы ей подали такую рыбу в ресторане до войны, она бы с гневом потребовала замены. Теперь же она съела каждый кусочек, каждую щепотку зелени, всю картошку без остатка. Тарелку Джейн облизывать не стала, хотя многие так и делали.
Хоули обычно держались вместе. Как и местные японцы. И китайцы. И филиппинцы. Даже небольшая группка корейцев - те старались держаться как можно дальше от японцев. Некоторые местные японцы сотрудничали с майором Хирабаяси и оккупантами, однако остальные старались по возможности, не иметь с ними никаких дел.
Джейн сидела и слушала болтовню вокруг, в основном, на английском, но звучали и другие языки. Было бы несправедливо винить во всех бедах жителей Вахиавы только местных японцев. Некоторые, в самом деле, считали Японию, а не США, своей родиной. В чём они виноваты, когда множество хоули изо всех сил показывали им, что те намного хуже них самих?
К тому же, с оккупантами сотрудничали не только японцы. Через стол от Джейн сидел Сэмми Литл, по прозвищу Лыба. До войны он торговал подержанными машинами с военными из казарм Скофилда. Крупным воротилой он не являлся, но его процентные ставки находились на верхней границе, дозволенной законом, а машины оставляли желать лучшего. Он продолжал улыбаться и в эти дни. Так как бензин кончился, машины он больше не продавал. Однако продолжал успешно торговать с япошками всем подряд.
Его Джейн ненавидела сильнее, чем Ёса Накаяму. Сэмми Лыба напрочь забыл о том, что он - американец. Если бы Гавайи захватили русские, эфиопы или аргентинцы, он торговал бы и с ними.
- Египет... Неподалеку от Александрии... Монтгомери, - доносились до Джейн обрывки разговоров за соседним столом. Она прислушалась, но старалась делать это так, чтобы это не выглядело слишком уж откровенно.
У кого-то за тем столом было незаконное радио, либо он знал такого человека. Новости, отличные от японской пропаганды, продолжали циркулировать по городу, как бы оккупанты ни старались.
Джейн беззвучно выругалась. Люди переговаривались слишком тихо, и она почти ничего не слышала. Что там в Александрии? Немцы, наконец, прорвались? Или Монтгомери удалось всё-таки их сдержать? Выяснить это она не могла.
Джейн посмотрела на кастрюли и чайники, среди которых повара готовили ужин. Она в тайне надеялась на десерт, хотя понимала, что именно она получит. Если весь этот кошмар когда-нибудь закончится, она пообещала себе, что больше никогда в жизни не притронется к рисовому пудингу. На Гавайях рос сахар и рос рис, но всё это вместе превращалось в клейкую массу, и ела она её лишь потому, что ничего другого не было.
Джейн взглянула на руки. С каждым разом ей казалось, что они становились всё тоньше. Как скоро от неё ничего не останется? Недолго, и она прекрасно об этом знала. Поэтому она и не отказывалась от бумажного клея под названием рисовый пудинг. Калории - есть калории, и неважно, откуда они поступают.
Однако повара не собирались сегодня подавать никакого десерта. Джейн снова выругалась, довольно грубо. Она уже устала постоянно голодать. Настолько устала, что...
Неужели она всего
