Борис Чурин - Временной узел
– Полина, – позвал он громче и тронул молодую женщину за плечо. Пальцы ощутили непривычный холод.
– Полинааа!!!..
Сон повторился наяву, и дикий, отчаянный крик наполнил собой бревенчатый дом.
Через два дня Полину похоронили. Справили, как полагается, поминки, а на следующий день Валерий взял в правлении расчет, распрощался с теткой Варварой и пешком отправился к дому лесника. Всем, включая свекровь Полины, он сообщил, что уезжает домой, в Москву.
Вышел из Еремеевки Валерий еще засветло, однако к дому лесника он подходил, когда солнце уже закатилось за горизонт. Ефим, как и прежде, встретил Валерия, стоя на крыльце. На приветствие гостя он не ответил, лишь тяжело вздохнул и чуть слышно произнес:
– Стало быть, померла Полинка.
Круто развернувшись, лесник вошел в дом, оставив, тем не менее, дверь открытой. Валерий поспешил за ним.
– Не раздевайся, – сердито буркнул Ефим, заметив, что Валерий принялся расстегивать пуговицы пальто.
– На, вот, – протянул он Лере пустое ведро, – сходи за водой на ручей.
Молодой человек подхватил ведро и вышел во двор. Ручей протекал в нескольких десятках метров от дома. К нему вела тропинка, петляющая меж высоким кустарником. У края ручья был установлен бревенчатый сруб, из которого черпалась вода. К срубу был привален полутораметровый стальной лом. Валерий взял лом и разбил лед внутри сруба. Зачерпнув ведром воду, молодой человек отправился в обратный путь. Уже стемнело. Идти приходилось осторожно, чтобы не оступиться на узкой тропе. Неожиданно где-то впереди хрустнула ветка. Валерий остановился и прислушался. Хруст не повторялся. Лера сделал еще с десяток шагов и тут ему показалось, что слева от него в кустах мелькнула тень. Молодой человек вновь остановился, поставил ведро на землю и шагнул в сторону подозрительного объекта. В следующую секунду что-то сильно ударило его в грудь. Одновременно с ударом в нескольких метрах от себя он увидел огненную вспышку, а слух его резанул грохот выстрела.
– Погодите, Ефим! – хотел выкрикнуть Валерий, но с губ его сорвался лишь сдавленный хрип. Лера сделал шаг вперед, качнулся и рухнул лицом в снег.
Часть 2
– Мне надо выйти ненадолго, – извинилась Ира.
Она быстро поднялась с места и открыла дверь. Я отметил про себя, что на протяжении последнего часа девушка уже второй раз покидает купе.
– Наверное, у нее проблемы с желудком или мочевым пузырем, – решил я, огорчаясь вынужденному перерыву в рассказе моей спутницы.
На этот раз Ирина отсутствовала минут десять или пятнадцать. За это время я дважды пробовал читать газету, однако мысли мои то и дело возвращались к рассказу девушки. Анализируя услышанное, я пытался угадать дальнейший ход развития событий и с нетерпением ожидал прихода Ирины, чтобы сопоставить мои догадки с действительностью.
Возвращение девушки на этот раз обошлось без приключений. Никто к ней не приставал и никто не пытался познакомиться. Войдя в купе, Ира заняла прежнее место и без всякой паузы продолжила свой рассказ.
Я родилась в декабре 1950 года в Молдавии, в небольшом, уютном городке Дубоссары, в семье Владимира и Елены Урсу. Хотя родители мои молдаване, в семье у нас говорили по-русски, поскольку население Дубоссар преимущественно русскоговорящее. Отец мой работал инженером на заводе железо-бетонных изделий, а мать на том же заводе заведовала столовой. Жили мы в просторном, четырехкомнатном доме с печным отоплением, но с водопроводом и канализацией. При доме имелся участок земли на десять соток. Там росли яблони, вишни, а в углу высилась огромная, старая груша. Ветки у нее раскидистые, и когда я была маленькой, то любила по ним лазать. Возле дома был разбит виноградник, и каждую осень отец делал вино, разливал его в бутылки и расставлял на полках в погребе. Доставать из погреба бутылки было моей обязанностью, которую я выполняла с большой охотой.
С нами жила моя бабушка, мамина мать. Я была ее единственной внучкой, поэтому она меня очень любила и уделяла мне много внимания. В четыре года я уже умела читать, писать и производить математические действия в пределах десятка. Вообще, по словам друзей и знакомых нашей семьи, я была идеальным ребенком: смышленой, послушной и в меру спокойной. Идиллия закончилась в семилетнем возрасте, а точнее, 2-го сентября 1957 года. Накануне я первый раз пошла в школу. Было много цветов, поздравлений и даже стихов и песен в исполнении старшеклассников. Потом мы с полчаса сидели за партами, а учительница объясняла нам правила поведения школьников. Все это мне очень понравилось, и я с нетерпением ждала следующего утра, чтобы снова пойти в школу и сесть за пахнущую свежей краской парту.
Помню, утром я проснулась сама (хотя обычно меня будила бабушка) с острым чувством неосознанной тревоги. Я соскочила с кровати и выбежала в зал, где застала бабушку за штопаньем моего носка.
– Где папа? – выкрикнула я.
– Они с мамой уже на завод ушли, – растерянно ответила бабушка, немало удивившись моему неожиданному появлению.
– А его не арестовали? – вдруг выпалила я.
Бабушка как-то странно на меня посмотрела, но тут же лицо ее расплылось в улыбке.
– Тебе, наверное, что-то страшное приснилось?
Я огляделась по сторонам. Почему-то мне казалось, что все вещи в комнате должны быть разбросаны, как после ворвавшегося туда смерча. Однако все оставалось на своих местах, и даже утренние газеты, которые папа просматривал за завтраком, были аккуратно сложены на столе.
– Да, наверное, мне все это приснилось, – пробормотала я и спешно ретировалась в свою комнату.
В тот же день, возвращаясь с бабушкой из школы (первые несколько дней бабушка отводила и забирала меня из школы), мне вдруг на минуту показалось, что я иду по улицам незнакомого города, а главное, за руку меня держит вовсе не бабушка, а какая-то незнакомая женщина, которую я называю мамой. Эта женщина указывает мне на огромное, старинной архитектуры здание с позолоченным куполом и говорит:
– Это Исаакиевский собор.
Когда видение исчезло, я спросила бабушку:
– Где находится Исаакиевский собор?
– В Ленинграде, – ответила бабушка и в свою очередь поинтересовалась, – а от кого ты о нем слышала?
– Одна девчонка сегодня в школе рассказывала, – соврала я.
Некоторое время после этого случая видения не посещали меня, но незадолго до Нового года, в один из вечеров, когда мама укладывала меня спать, я неожиданно для себя спросила ее:
– Мама, а тебя не арестуют?
Моя мать остолбенела от изумления:
– С чего ты решила, что меня должны арестовать?
– Но ведь папу уже арестовали! – поразилась я маминой непонятливости.
– Володя! – в панике завопила мама.
В комнату стремительно вбежал отец. Следом за ним, припадая на больную ногу, спешила бабушка. Они наперебой принялись спрашивать: кто меня научил «этим глупостям». Я не знала, что им ответить и в конце концов разревелась.
С этого дня я перестала рассказывать бабушке и родителям о моих видениях. А они посещали меня все чаще и чаще. То мне виделось, как я в компании мальчишек, моих ровесников, гребу лопатой снег во дворе здания, обнесенного высоким забором с колючей проволокой. То, с теми же мальчишками, сижу за длинным столом и ем перловую кашу. Потом я вдруг оказываюсь в Москве. Я узнаю Кремль, Мавзолей, Красную Площадь, которые не раз видела на открытках и обложках журналов. Рядом со мной какая-то женщина. Я зову ее тетя, а она называет меня Валерием. Валерием Воронковым.
Вероятно, все эти видения как-то отразились на моем поведении, потому что однажды мама повела меня в поликлинику на прием к психиатру. Врач задавал мне разные вопросы, многие из которых показались мне несерьезными, а иные даже глупыми. Потом меня попросили выйти в коридор, а психиатр еще долго беседовал с мамой. Из кабинета мама вышла печальная и задумчивая.
Шли годы, я росла, взрослела, менялся мой внешний и внутренний облик, и вместе с ними менялись мои видения о жизни Валерия Воронкова. Сначала я видела его в семилетнем возрасте, затем в восьмилетнем и так далее. Получалось так, что Валерий рос одновременно со мной. Его жизнь я знала не хуже, чем свою собственную и, видимо поэтому, незаметно для меня самой мои видения постепенно становились моей второй сущностью, моим вторым «я». Началось с того, что я стала откликаться на имя «Валерий». У нас в классе учился мальчишка, Валерка Парамонов. И вот, когда кто-нибудь обращался к нему по имени, я вздрагивала и поворачивала голову на голос.
Лет примерно с десяти я заметила, что стесняюсь раздеваться в присутствии не только девчонок, но и взрослых женщин. Я даже старалась не оголяться при маме и бабушке. В том же возрасте я обнаружила, что меня тяготит общество моих сверстниц, и я с большей охотой проводила время в кругу мальчишек. К ужасу моей бабушки я научилась играть в футбол и в кости. Однажды мы прознали, что какой-то парень, бывший десантник, организовал при своем доме, в сарае секцию по изучению приемов борьбы самбо. Цену за урок он установил умеренную (5 копеек с человека), и мы всей компанией завалились к нему. Увидев меня, парень удивленно вскинул брови.
