Иван Евграшин - Стальной Лев Революции. Начало

Я очень пристально посмотрел на Иосифа Виссарионовича. Посмотрел тем немигающим «змеиным» взглядом, от которого некоторые вздрагивают, и который был присущ одному моему другу в прошлой жизни, потом вздохнул, покачал головой и ответил.

— Второй вариант — это провокация. Причем твоя, Иосиф провокация. Точнее твоя и Феликса провокация. Таким способом вы меня проверить решили. Где-то вот так я думаю.

Сталин молчал. Да и что он мог сказать в такой ситуации? Оставалось только ждать продолжения. Между тем, я, не дождавшись ответа, продолжил.

— Я не знаю, как можно было за четыре-пять дней подготовить и закрутить всю эту интригу, но вероятности того, что вы с Яцеком могли такое провернуть, я не исключаю. В соответствии с этим складывается такая ситуация. Если я сейчас доведу до сведения Ленина и ЦК партии полученную информацию, может разгореться громадный скандал. Будут замешаны Троцкий, Сталин, Дзержинский, Свердлов, Горький. Это может привнести серьезный раскол в наши ряды и это в то время, когда нам необходимо консолидировать наши усилия, когда мы обязаны забыть о личном благе и думать только о стране, о людях, которые ее населяют. Все это в условиях острейшей нехватки кадров и на фоне непрекращающейся Гражданской войны, развала страны, разрухи и надвигающегося голода. Поэтому, Коба, у меня к тебе совершенно прямой вопрос.

Сталин внимательнейшим образом слушал меня.

— Коба, ответь мне честно. Это действительно ваша с Феликсом провокация или вы не имеете никакого отношения к этому письму?

Я видел, что Иосиф Виссарионович не знает, что сказать мне в этой ситуации и поэтому я принялся объяснять ему свою позицию в отношении происходящего.

— Если это акция, которую ты и Яцек решили провести с целью моей проверки, то я это прекрасно пойму и не стану обижаться или закатывать истерику. Я все понимаю. Вам странно происходящее и вы мне не верите в полной мере, вот и решили проверить таким образом. Я считаю, что это обычный рабочий момент и эта история никогда не станет достоянием общественности. Я верну тебе Зайденварга, можешь поступать с ним по своему усмотрению, и отдам письмо. Иосиф, ты должен ответить мне честно и откровенно. Ты же понимаешь, что если бы я хотел скандала, то Владимир Ильич уже бы знал о положении вещей, что только укрепило бы мой личный авторитет в партии и в массах? Кроме того, одно дело отработать прекрасный вариант, и совершенно другое — сработать вхолостую, вызвать скандал и раскол. Ты же понимаешь, что я не могу работать в таких условиях? Как мне принимать решения? Именно поэтому я и настаивал на этой встрече.

Иосиф Виссарионович продолжал молчать, видимо подходящего ответа ему в голову еще не пришло, но, наблюдая за его реакциями, я все больше и больше убеждался, что попал в точку и все происходящее именно провокация Кобы и Яцека. Именно молчание Сталина служило для меня главным аргументом в пользу варианта с провокацией. Видимо он не смог предугадать ход моих размышлений, и оказался попросту не готов к подобной ситуации и к такому раскладу. Иосифу Виссарионовичу оставалось только красноречиво молчать и думать, как выпутаться из ловушки, в которую он себя загнал. Он сидел, опустив глаза, и обдумывал положение. Отпускать на самотек подобные размышления я совершенно не собирался. Выдержав небольшую паузу, чтобы дать Сталину, некоторое время для размышлений, я мягко обратился к нему.

— Коба, не надо ничего сейчас выдумывать. Просто ответь мне честно, и мы вместе посмеемся над произошедшим недоразумением. У меня есть только одно условие.

При этих словах, напряженно размышлявший все время пока я говорил, Сталин, поднял на меня взгляд.

— Какое условие, Лев? — спросил он.

Лев Давидович открыто, по-доброму улыбнулся и ответил.

— Ты мне расскажешь, как вы с Яцеком за четыре дня все это смогли организовать. Это же уму непостижимо! Как вы смогли организовать такое мероприятие за столь ничтожно малый срок? Это не может не вызывать уважения. Я обязан это знать. И кроме этого ты мне расскажешь кто таков этот ваш посланник? Очень перспективный юноша, произвел на меня самое благоприятное впечатление, — с этими словами я встал и, подойдя к Иосифу Виссарионовичу, протянул ему руку. — Согласен с такими условиями, Коба?

Сталин раздумывал буквально несколько секунд. Он, прекрасно понимал, что их с Дзержинским игра полностью раскрыта и отказ от признания может принести громадный вред. Иосиф Виссарионович поднялся из кресла и пожал протянутую мной руку.

— Согласен, Лев, и вынужден просить у тебя прощения. Это действительно наша провокация, — при слове «провокация» Иосиф Сталин поморщился.

— Не провокация, а проверка, мой друг. Очень правильная и грамотная, между прочим, — я перестал улыбаться. — Как ты считаешь, Коба, я прошел твою проверку?

Я прямо, практически не мигая, смотрел в глаза своего собеседника. Иосиф Виссарионович выдержал этот взгляд.

— Прошел, Лев. Слово Джугашвили тебе даю. И еще раз, извини. Я понимаю, что мы переборщили. Спасибо, что ты остановился и подумал, а потом вызвал меня.

Я видел, что Сталин не обманывает. Мы пожали друг другу руки и сели назад в кресла.

— Хорошо, Коба, простил. Забыли об этом. Единственное, о чем попрошу тебя, ты меня предупреждай в следующий раз. Я действительно парню поверил. Представляешь, сколько «шороху» могли навести? — я опять улыбнулся. — Ты знаешь, Иосиф Виссарионович, у меня появилась идея, о необходимости создания Отдела Специальных Операций, подобных вот этой. Представляешь, насколько нужна нам такая организация? Как считаешь, Феликс одобрит идею?

Сталин уважительно посмотрел на меня, после чего спросил прямо.

— Лева, я тебя не узнаю совершенно и Феликс тоже. Поэтому мы не знаем, как реагировать на то, что ты говоришь и делаешь. Скажи мне честно, что с тобой произошло?

Я немного подумал, перед тем как ответить. Это был, пожалуй, один из ключевых моментов и ответить нужно было правильно.

— Знаешь, Коба, я, наверное, прозрел. Не знаю сейчас, как тебе это объяснить, но я многое обдумал, многое понял и увидел. Я задумался над вопросом — зачем мы сделали эту революцию? Чтобы убрать царя? Нет. Не для этого. А для чего тогда и для кого? Для людей, для того чтобы все жили богато, а не для того чтобы просто поделить то, что есть на всех и сделать всех бедными. Это путь разрушения, а нам надо созидать, строить, претворять в жизнь. На всех людей богатства сейчас все равно нет. Его надо делать, создавать, трудиться. А что делаем мы? Мы рвем страну и власть на куски. Даже не на куски, а на кусочки. Для чего? Для того чтобы у всех было чуть-чуть? Разве это правильно? Разве для этого все затевалось?

Я встал из кресла и принялся ходить вокруг стола.

— Иосиф Виссарионович, посмотри вокруг. Что происходит сейчас? Задай себе вопрос — кому это выгодно? Посмотри, какой бардак творится кругом и на то, что делаем мы сами со своей страной и с народом, с людьми. Я очень много об этом думаю. Мне не нравится то, как мы делаем нашу работу. Цель у нас правильная, а вот исполнение подкачало. Я считаю, что нужно весь этот бардак заканчивать как можно быстрее. Сейчас у нас очень выгодная ситуация. Только что закончилась Мировая война и от нее все настолько устали, что ближайшие годы Европа воевать по-крупному точно не будет. У них по горло своих собственных проблем. Им всем совершенно не до нас, поэтому у нас появляется возможность создать сильное государство, в котором будут жить свободные люди, хозяева своей страны, а не анархисты по углам.

Я остановился и внимательно посмотрел на Иосифа Сталина. Он пристально за мной наблюдал. Вполне возможно, что в тот момент он искал фальшь в моих словах и мыслях. Но никакой фальши во мне не было. Я говорил то, что действительно думал.

— Коба, мы можем пыжиться сколько угодно, но на одну минуту представь себе такую ситуацию. Прямо сейчас Англия, Франция, Америка и Япония собирают войска, полнокровных дивизий пятьдесят на всех и вводят их в Россию. Пятьдесят дивизий для них это такая малость, что они если и заметят, то не особо. Как считаешь, сколько недель мы продержимся? Объективно.

Сталин нахмурился, задумавшись. Думал он несколько минут, периодически поглядывая на меня. Я внимательно смотрел на Иосифа Виссарионовича, терпеливо ожидая ответа.

— Достаточно долго, Лев, вспомни Великую Французскую Революцию. Они долгое время сдерживали интервентов и даже атаковали.

— Иосиф, французы во время своей Революции, не разрушали сельское хозяйство и промышленность, не уничтожали полностью структуру управления, не вели Гражданскую войну между собой. А мы? Кругом разруха и бардак. Мы уничтожаем все, до чего только можем дотянуться, а ведь что-то из старого можно использовать, оставив на месте. Например, сейчас продразверстка — вынужденная мера. Нам просто негде больше взять хлеб и не на что его выменять у крестьян. При этом мы посылаем реквизировать хлеб людей, которым совершенно все равно, что будет посеяно на следующий год, им главное выполнить план по сдаче хлеба. Они не знают, сколько семян нужно для того чтобы у нас был хлеб следующей осенью, не думают о завтрашнем дне. Таким образом, мы скоро заберем все запасы хлеба у крестьянства. Один неурожайный год принесет нам голод по всей стране. Уже сейчас начались крестьянские выступления. Скоро они перерастут в восстания, а потом в войну? Кто в этом будет виноват?