Валерий Большаков - Позывной: «Колорад». Наш человек Василий Сталин
Если появятся «фоккеры», то могут и не разглядеть «Ла-5» на фоне зеленого разнотравья да рощиц.
А набрать высоту недолго…
Эфир перекликался, путая русскую и немецкую речь:
– «Соколы», «Соколы», я – «Кольцо»! Я – «Кольцо». Как слышите меня? Справа, ниже вас, группа противника. Семь машин. Атакуйте!
– Ахтунг, ахтунг!
– «Горбатые», «Горбатые», в балке, в квадрате номер восемь скопление танков!
– Шайссе, шайссе, шайссе!
– Даем открытым текстом… Прошу с вашей стороны приказания всем истребителям и штурмовикам слушать меня на волне 172, мой позывной – «Чайка».
Это сам генерал Руденко, признал Быков, командующий 16-й воздушной армией.
– Стрелкам усилить внимание!
«А это уже бомбардировщики», – подумал Григорий.
– До цели три минуты. Доверните пять вправо.
– Бомбы и все стволы – по основной цели!
– Так держать, открываю люк.
– Бомбы пошли, командир!
– Сбросил! Разворот вправо!
– Леня, курс девяносто пять… Я ранен.
– Куда ранили?
– Кажется, в ноги…
– Держись!
– Штурвал заклинило!
– Товарищ капитан…
– А-а-а!
– Стрелки, прыгайте!
– Не могу… ранен…
– Держись, друг! Попробуй триммер!
Быков насупился – погибал кто-то. Выберутся? Или…
– Пошел, пошел! Набирай высоту!
Григорий ухмыльнулся: сдюжили ребята!
Удалившись достаточно глубоко за линию фронта, он, однако, не замечал особого движения.
Самолеты мелькали изредка, но далеко. Не догонять же их.
– Я – «Никита»! – послышалось в наушниках. – «Колорад», сейчас на двенадцать часов будет полевой аэродром. Там сядешь.
Быков похолодел.
Он ко всему был готов, к любому повороту событий, и все же, когда этот самый поворот случается, приятного мало.
– Марлен, головку перегрел?
– На посадку!
Григорий спросил по-немецки:
– Имя? Звание?
Марлен отчеканил на чистом «хох-дойч»:
– Уве-Клаус Дитрих фон Марвиц. Гауптман 54-й истребительной эскадры «Грюнхерц». Вы довольны, полковник?
– Вполне.
– Тогда на посадку! – жестко сказал Уве-Клаус. – И не заставляйте меня прибегать к крайним мерам. Вы не все обо мне знаете: я сбил пятьдесят шесть самолетов – «ишаков» ваших, «МиГов», «ЛаГГов», а также «Харрикейнов» и «Спитфайров»…
– Не хвастайтесь, барон, это дурно.
«Як-9» летел за «лавкой». По сути дела, зашел истребителю Быкова в хвост.
Остается чуток довернуть и всадить очередь…
– Все его хотят, – усмехнулся Григорий, – и наши, и не наши… Причем желания тупо кокнуть у них отсутствует – живьем подавай.
А вот хрен вам…
Послушная «лавочка» резко перевернулась и ринулась вниз, выходя из пике у самой земли.
В глазах у Быкова потемнело, но вскоре прояснилось.
Зато «Як» – вот он, впереди и выше.
Григорий вжал гашетку…
Ничего.
Быстрым движением он выполнил перезарядку.
Дупель-пусто.
Боеприпас – йок. Или пневмоприводу кирдык?
Недаром «Никита» крутился около его «лавочки»…
– Я оценил ваш пилотаж, полковник, – раздался насмешливый голос барона, – вот только кусаться вам нечем. Немецкий орднунг, знаете ли, надо было предусмотреть все!
– Ты не предусмотрел русский характер.
«Ла-5» резво взял вверх.
«Як» тоже стал набирать высоту, закручивая вираж.
Ударил трассерами, метя по хвостовой части, чтобы не задеть пилота. По бронеспинке словно кто торопливо молотком постучал.
Быков легко ушел с линии огня и решился на фокус, который можно было квалифицировать в обычной жизни, как воздушное хулиганство, но на войне все средства хороши.
«Лавка» выпустила шасси, отчего по самолету прошла дрожь, а скорость упала.
Волненье Быкова достигло предела. Кровь стучала в висках.
Дуэль!
Перевернув истребитель колесами вверх, Григорий ударил ими «Як», серьезно задел крылья.
Грохот и скрежет от столкновенья был краток, а в следующее мгновенье самолеты расцепились.
Вернув «Ла-5» в нормальное положение, Быков с удовлетворением заметил две приличные вмятины под крыльями «Яка».
Что-то ему удалось-таки повредить – закрылки на правой плоскости свободно болтались туда-сюда.
Замечательно.
– Руссиш швайне!
– От швайне и слышу.
«Лавочка» сделала «горку» и стала догонять «Як».
Быков всегда выступал противником воздушных таранов, считая, что незачем губить машину даже по условию «самолет за самолет».
Но надо же что-то делать с фон бароном!
«Ла-5» зашла «Яку» в хвост, Уве-Клаус попытался было уйти, но маневр ему не удался.
А в следующее мгновенье пропеллер «лавки» вгрызся в киль, разметав его в щепки.
Хорошо, что в СССР мало дорогого дюралюминия – дерева в «Яке» больше, чем металла!
«Никита» стал терять управление, а «Колорад», убрав шасси, дал газу и буквально сел «Яку» на спину, продавливая днищем «лавочки» фонарь самолета, ставшего вражеским.
– На посадку, сука!
Толчок был такой силы, что «Як» бросило вниз, уводя в штопор.
Мотор у «ведомого» работал без перебоев, но самолет практически не управлялся.
Колыхаясь в воздухе, дико рыская и кренясь, «Як-9» пошел на вынужденную посадку.
Внизу промелькнул аэродром, несколько автомашин и мотоциклов, группа «встречающих» в эсэсовской форме, и ушел в сторону.
«Як» жестко сел в доброй паре километров от подготовленной для него полосы. Даже не сел, а рухнул.
Одна плоскость отвалилась сразу, другая изломилась секундой позже, когда «Як» занесло и опрокинуло.
Мотор взвыл и заглох, лопасти согнулись, мотыжа землю.
И тишина…
Но и «лавочке» явно поплохело – мотор грелся, масло так и брызгало на фонарь. Не дай бог, заклинит, тогда хана…
Быков решительно направил самолет вниз.
Если быстренько сесть и скорехонько все починить, то будет шанс взлететь.
Или уйти пешкодралом… Посмотрим.
«Ла-5» сел, и Григорий тут же выключил мотор.
Пущай остывает…
«Як» лежал, вернее, валялся неподалеку.
Из пробитого бензобака сочилось топливо, растекаясь в лужу.
Марвиц с трудом выбрался из разбитой кабины и отполз к оторванному крылу, оперся об него спиной.
Судя по всему, ноги у него были сломаны. Или позвоночник?
Запрокинув голову, Уве-Клаус тяжело дышал, разевая рот и облизывая почерневшие, опухшие губы.
Держа «Астру» в опущенной руке, Быков приблизился к поверженному врагу и небрежно обыскал его.
– Пристрелишь, унтерменш? – прохрипел барон.
– На хер ты мне сдался… И так сдохнешь.
Позаимствовав запчасти у мотора, стоявшего на «Яке», Григорий кое-как починил маслопровод на своем истребителе.
Долил «трофейного» масла, потрепал самолет по капоту, как коняку по холке.
И в это самое время послышался треск мотоциклов.
Парочка «Цундапов» показалась на пригорке.
Мотоциклисты с автоматами и в касках, с бляхами фельджандармерии на груди ехали спокойно, вцепившись в руль или покачиваясь в колясках.
В два прыжка Быков залез в кабину «Яка» и нажал гашетку.
Пушка и пулемет послушно задолбили, благо, стволы смотрели в сторону фрицев.
Первый мотоцикл накрыло, второй успел вывернуть и опрокинулся, немцы залегли, не зная, что ушли с линии огня.
Выпустив еще очередь, для порядка, Григорий метнулся к «лавке».
Стрельба усилилась, и уж кто сдуру пальнул по разбившемуся «Яку», история умалчивает, однако одного выстрела хватило, чтобы высечь искру.
Разлитый бензин вспыхнул, охватывая обломки истребителя. Черная фигура барона фон Марвица задергалась в огне, будто силясь изобразить свастику, а после все затянуло дымом.
Быков уже готов был запрыгнуть в кабину, когда на пригорке показался серый «Ганомаг».
Объехав опрокинутый мотоцикл, бронетранспортер развернулся, и оба пулемета ударили по «Ла-5», кромсая борта, крылья, капот.
Григорий слетел с крыла и покатился по земле.
«На рефлексе» стал живо отползать, и вовремя – рванули бензобаки.
Он оказался между двух огней, между двух горящих самолетов.
Припекало так, что волосы на голове трещали.
Дым валил густой, и под его прикрытием Быков помчался к ближайшему леску.
Пулеметы опять загоготали, шаря очередями в дыму.
Уже, значит, не нужен живым? Лишь бы завалить?
Задыхаясь, Григорий нырнул в заросли березок и оглянулся.
Оба истребителя горели чадно и ярко.
«Лавка» вся была охвачена огнем – вырисовывался пламенный силуэт самолета, и через сгоревшую обшивку проглядывал рдеющий костяк.
«Ганомаг» выпустил черную струю дыма, газуя, и неторопливо двинулся в объезд.
К роще, где прятался Быков, покатился мотоцикл – пулеметчик, засевший в люльке, водил своим «MG-34» в поисках врагов рейха.
Григорий вытер пот тыльной стороной ладони, сжимавшей «Астру».
Ладно, подумал он, ножками отсюда хрен убежишь, а до наших – сотня километров.
Колеса нужны…
Письмо домой Н.Ф. Лободы:
«Фронтовой привет!
Сообщаю, что я жив и здоров и что со своими боевыми друзьями бью противника беспощадно.
