Тренировочный День 5 (СИ) - Хонихоев Виталий
И за все время что Айгуля играла в команде «Колокамского Металлурга» ее антагонистом, ее архиврагом была именно Черная Птица, которая разгромила ее в первый же год, проехалась по ее самолюбию и самооценке, вдребезги растоптав имеющиеся иллюзии о том, что она играет хоть сколько-нибудь хорошо…
Айгуля прикусывает губу, вспоминая этот эпизод своей жизни, как после матча они выстроились в шеренгу и обменивались рукопожатиями и как Синицына даже не взглянула на нее, протянув свою руку. Она как сейчас помнит холод этого рукопожатия… как будто к полированному металлу прикоснулась. И после того матча она навсегда запомнила блеск металла в глазах у Черной Птицы, холодные и сильные пальцы, которые стиснули ее ладонь… она сглотнула.
Холодная ладонь опустилась на ее плечо и она — вздрогнула. Отшатнулась в сторону, резко обернулась, опрокидываясь на уже застеленную кровать.
— Что с тобой? — с легкой долей озабоченности в голосе спрашивает ее соседка по номеру: — все в порядке? Может к врачу сходим?
— Н-нет! — говорит Айгуля, мысленно ругая себя за то, что вот так отреагировала. С другой стороны — а как иначе⁈ Она с самого начала этого дурацкого жребия знала что рука Виктора вытянет из соломенной шляпы ее имя вместе с именем ее заклятого архиврага. Конечно же она разделила номер с Черной Птицей!
— Твое здоровье — это не только твоя ответственность. — говорит Юля Синицына, наклоняясь вперед и Айгуля — невольно отворачивается чуть в сторону.
— Здоровье каждого игрока — это дело всей команды. — продолжает Синицына, не обращая внимания на то, что Айгуля отталкивается ногами и забивается в угол кровати: — потому что если ты не можешь играть на площадке из-за состояния здоровья — ты подведешь всех. Один за всех и все за одного. Я не напрашивалась в ваш зоопарк, но коль скоро мы все тут в одной лодке, то будь добра следить за своим здоровьем. А то ты нервная какая-то…
— Я… — Айгуля сглатывает. Думает о том, что ей нужно сохранить хорошие отношения с Синицыной и что сейчас не время прошлые обиды ворошить, что сейчас они в одной команде и разборки внутри команды — это не то, что они себе позволить могут. Это вон Машка Волокитина все время всех задирает и бедную Наташку Маркову за газировкой гоняет… а она не такая.
— Извини. — говорит она наконец: — я… обязательно покажусь врачу. — не может же она сказать, что само присутствие этой Синицыной рядом ее корежит.
— Хорошо. — кивает эта Синицына и давление исчезает, а она сама — отступает от кровати на пару шагов: — давай умывайся, скоро завтрак.
— Ага. — Айгуля смотрит как ее соседка перекидывает через шею белое махровое полотенце и берет с собой несессер с умывальными принадлежностями. На Юле Синицыной короткие красные шортики и белая футболка, под которой совершенно отчетливо угадывается отсутствие бюстгальтера. Ну конечно, кого ей тут стесняться… сейчас если со стороны на нее взглянуть — обычная девушка. Даже и не красивая, если без очков и косметики. Симпатичная, миловидная, но не более.
Айгуля колеблется. Она вдруг вспоминает свой разговор с Машей Волокитиной, еще в первый раз, когда она — заступилась за Наташку Маркову, дескать чего ты тут дедовщину развела, пусть ты капитан команды, но не по-комсомольски вот так со своими товарищами поступать! «Маркова, ты седьмая на скамейке запасных, сгоняй за газировкой!». Это между прочим — обидно. Но Маша только усмехнулась и сказала, чтобы она не в свое дело не лезла и заткнулась. А еще что Наташе Марковой так полезно, если бы с ней тут все носились как с писаной торбой, говоря только комплименты — так она бы расклеилась и себя жалеть начала. А ее в тонусе держать полезно. И всех вас. А самое важное тут — не держать ничего в себе, Салчакова, мы тут одна команда и если кто-то будет в себе обидки держать, то до добра это не доведет, понимаешь? Я говорю всем что я думаю, все говорят что они думают и мы с эти уж как-нибудь разберемся, потому что мы — одна команда. Это как семья, Салчакова, все семьи счастливы одинаково, а несчастны — каждая по-своему. Я не хочу жить в несчастной семье и если ты сейчас думаешь, что я тут эту философию развела только для того, чтобы продолжать подзатыльники раздавать… то ты права. Подойди-ка сюда, умненькая ты наша… получай. Носи этот подзатыльник с гордостью, Салчакова, но если вдруг потеряешь — не стесняйся, подходи, я тебе еще выпишу, у меня их много…
Тогда Айгуля даже обиделась немного, но потом поняла, что Маша все делает правильно — не держит в себе ничего, что могло бы омрачить отношения между девчатами в команде.
Она сглотнула, глядя на то, как Юля Синицына — наклоняется и копается в своем чемодане. Она до сих пор так и не простила ее. И… разве этому ее учила Волокитина? Нужно высказаться… или нет? Если она сейчас выскажет все свои претензии к Черной Птице — смогут ли они потом играть вместе? Это слишком ответственный матч, слишком ответственный и…
Она вдруг вспоминает этого раздражающего Витьку, который ничего серьезно не воспринимал и его анекдот про пчел. И пчелы тоже херня — вот какая мораль. Нет ничего серьезного в мире и в жизни, а если она не выскажется, то будет потом жалеть всю оставшуюся жизнь. Что может случиться самое страшное? То, что Черная Птица откажется выходить на площадку с ней? Ну… и ладно! То есть, плохо, конечно, а с другой стороны и ладно. Другие выйдут, она вполне может себе позволить на скамейке запасных вместе с Наташкой посидеть. Будет с ней в ладоши хлопать и за своих переживать, так может и лучше будет. Она набирает воздуха в грудь…
— Юля? — говорит она, сама не узнавая своего голоса.
— Да? Что такое? — Синицына выпрямляется и поворачивается к ней, из уголка ее рта торчит рукоятка зубной щетки, она как будто курит странную сигарету. Из-за этого ее речь звучит невнятно.
— Юля… я с тобой поговорить хотела. — говорит Айгуля, как будто бросаясь в холодную воду. Решительно.
— Говори. — разрешает Синицына: — я слушаю.
— Эээ… — решительность куда-то испаряется, оставив Айгулю наедине с Черной Птицей в своем номере. Она сглатывает.
— Ну? Забыла, что хотела сказать? Значит ничего важного. Ладно, я мыться. — и Синицына исчезает за дверью ванной комнаты.
Открывается кран, шумит вода. Айгуля ругает себя за нерешительность.
Вот она дура, не надо было ждать, нужно было сразу встать и сказать… например так «Синицына, ты такая высокомерная и сквозь губу со всеми разговариваешь и смотришь свысока! Почему ты такая⁈». Нет, нет, так нельзя, Витька говорил, что нельзя других обвинять, так только резкой защитной реакции добьешься… нужно говорить про свои чувства. Например «Юля, мне было очень обидно в тот раз, когда ты после матча даже словом меня не удостоила, как будто я улитка какая-то. Или слизень!». Да, про себя говорить… что она испытывает при взгляде на Юлю. А она испытывает злость. И обиду, да. Наверное, даже боится ее, опасается… но не физически, не того, что Синицына сейчас на нее наброситься и кости переломает… такого рода угроза порой от Вали Федосеевой исходила, а от Синицыной — нет. Она опасается ее на площадке. Того, что в сравнении с ней она выглядит очень бледно. А когда в одну команду собирают таких звезд, то ей, Салчаковой — самое место на скамейке запасных вместе с Марковой за газировкой бегать. Вот чего она опасается…
— Место свободно. — говорит Юля Синицына, выходя из ванной комнаты и утираясь белым махровым полотенцем: — давай теперь ты. Потом на завтрак пойдем. По дороге к Волокитиной в домик зайдем, поднимем их.
— Хорошо. — про себя Айгуля решает все же поговорить с Черной Птицей по дороге.
Она проходит в ванную комнату, умывается, разглядывает свое отражение в зеркало, думая о том, что рядом с Синицыной нелегко даже дышать полной грудью, а ее вместе с ней поселили… удружил Витька, ничего не скажешь! Да и сам он хорош, прикидывался таким телепенем, а смотри-ка, недели не прошло как в постель к Лильке залез. А ведь она его первой увидела! И вообще все права имеет… не то, чтобы она нуждалась в мужском внимании, в конце концов у нее даже свой клуб поклонников имеется, выбирай кого угодно… но тут-то он один. Несправедливо. Как будто этой Лильке мало мужиков, все и так на нее слюни пускают. Ну конечно, она мелкая, мужики такое любят.
