Всемирная выставка в Петербурге - Марципана Конфитюр
— Ты, что, хочешь сказать, что он сбежал только для того, чтобы не жениться на мне?! — возмутилась Варвара. — Не хотел бы, так сказал бы! Язык у него есть, небось!
— Как знать...
— Городишь чёрт-те что!
— Я рассуждаю.
— Вот как Миша найдётся, скажу я ему про твои рассуждения! — ответила Варя обиженно. — Мы тебя на свадьбу звать хотели! А ты вот как!
— Это ежели найдётся, — сказал Ваня.
Варе очень не понравились последние слова, но она не нашлась, как оспорить их. Просто смолчала. А Ваня добавил потом:
— Ну а ежели не найдётся, ты приглядись. Есть ведь много хороших парней.
— Это ты что ль? Невесту у друга отбить хочешь?! Тьфу, как не стыдно!
Смутившись, Иван сменил тему:
— А знаешь, что жизнь-то изменится скоро совсем?
— Почему это?
— Строители сказали. Говорят, есть такой царь — народный, истинный. Он скоро явится, плохого царя скинет и начнёт управлять по-народному. О рабочих будет печься. А рабочих кто обижает, тех он накажет.
— Это, что, Иисус Христос? — спросила Варя.
— Не совсем. Но наподобие... И вот, когда он придёт и воссядет в Зимнем Дворце, тем, кто с ним, будет хорошо, а тем, кто не с ним... ууу!
— Ересь декадентская всё это. Ты, сектант, что ль? В хлысты записался?
— Я к тебе расположение имею и ценными сведениями делюсь! — С важным видом ответил Иван.
Варя хотела ответить, что с его стороны лучше было бы поделиться какими-нибудь сведениями о Мише и помочь его искать, но не ответила. Стало ясно: на стройку пришла она зря.
***
В казарме, как и предрекала это Дуня-коммунистка, передавали вечерннюю службу. Начальство уверяло, что это не фонографическая запись одной и той же литургии из ближайшей часовни, а прямая передача из самого Исаакиевского собора. Ходить в Исаакиевский собор работницам было некогда, так что в самом ли деле там служат вечернюю именно в этом часу, никто не знал. Да и из зарплаты за подачу Слова Божьего прямо до койкоместа удерживали не так уж и много: двенадцать копеек за месяц. Так что бастовать из-за громкоговорителя в казарме никто не стал, зато теперь каждый вечер работницы стояли лицом к нему, подпевая «Алилуйя» и крестясь в нужных местах на новомодное устройство. Переступать через Марью и Прасковью, идя к своему койкоместу, Варваре тоже уже не приходилось: теперь эти товарки не лежали, а стояли каждый вечер, но толкаться вокруг них, перелезая через пустые койки, во время литургии было уже как-то неуместно. Приходилось обходить длинной дорогой, вдоль всех стенок, чтобы не мешать девчатам спасать души — их единственную собственность.
Добравшись до своего места, Варя тоже стала лицом к репродуктору и принялась привычно кланяться, креститься и повторять за фонографическим батюшкой выученные с младенчества слова. Только вот покой и благоговение, кои положено было испытывать на литургии, не шли к ней. Гнать из головы мысли про Мишу сил уж не было. Неужто не вернётся? Неужто и правда исчез, потому что жениться не хочет? Как сказать Ольге Саввишне? Как пережить всё самой? И главное — не связаны ли глупости, которые болтала Скороходова, про то, что Миша якобы подался к нигилистам, с обыском на стройке, про который сообщил Иван? Что, если Коржов и в самом деле с нелегальными сошёлся?! Он мечтательный, он ласковый и мягкий, он хочет от жизни чего-то помимо рутины, имеет пытливый разум, не пьёт... Именно такие люди и попадают в лапы всяких кружковцев, народоспасателей, немцепоклонников!.. Сегодня он якшается со странными людьми, завтра на него падает идолище поганое, а послезавтра он взрывается в номере гостиницы из-за неосторожного обращения с кислотой, и его пальцы вынимают из рагу в кафе напротив... Да уж, Варя, хоть была необразованна, но всё же кое-где кое о чём была наслышана и знала, как бывает! Неужели Миша ощутил в себе зов царской крови и почувствовал, что Государь не по праву на троне?..
***
После службы Дуня справа принялась обтирать своего дитятю перчоной водкой: он опять чем-то болел, и это средство посоветовала знающая женщина, с которой мамаша вчера познакомилась у проходной.
— Ты бы лучше его доктору показала, — заметила Дуня-коммунистка.
— Нет уж! Знаем этих докторов! У меня от них мать померла. Как десятого брата рожала, горячка у ней началась. До того отродясь не болела. А тут с горячкой повезли её к врачу — и всё, преставилась! Даже и доехать не успела. Делай выводы!
— Тогда бабке покажи какой хорошей, — не унималась коммунистка. Варя знала, что Дуню слева хлебом не корми, только поспорить дай с любым о чём угодно. — А водкой лечиться неможно. Водка человека только губит, не иначе.
— Да мне она всё равно бесплатно досталась, — парировала мамаша. — Какой-то человек около фабрики бутылку дал.
— Так просто?
— Ага. Попросил зато сказать, что, если спросят, кто из поезда бомбу кинул, отвечать, молодой человек, мол, в фуражке студента.
— А ты видела, кто кинул на самом деле? — Встрепенулась Варвара, припомнив тот страшный день.
— Не, — сказала Дуня равнодушно. — Я в том поезде была, да не видала. Народу набилось в тот день просто пропасть! И фабричные, и просто незнакомые. Как оно рвануло, так те люди, что у окон были, как начнут кричать: «Еврей! Еврей в ермолке!». Все давай толкаться, да искать того еврея, а его и след простыл. А потом ещё кто-то кричит: «Это поп был!». Опять толкотня. Может, он и был там, поп тот, я не знаю, не видала. Там дышать-то было нечем.
— Зачем же ты согласилась говорить, будто это студент? — спросила Варвара.
— Всё одно, от них все беды, от скубентов, — и Дуня пожала плечами. — Я с одним сошлась, было, по молодости. Так он потом меня бросил. Сказал, я ему неинтересна, потому что про французскую головорубочную машинку не знаю. Так что от них только пакостей всяких и жди!
— Слышь, Дунька, а куда ты ехала-то на поезде в этот день? — обратила внимание коммунистка. — Нам же до казармы-то пешком рукой подать. Уж не на свидание ли? Небось нового студента подыскала? Или снова
