Русская война 1854. Книга третья - Антон Дмитриевич Емельянов
Ну вот, кажется, теперь меня окончательно размажут. И зачем надо было об этом вспомнить?
— Одно дело убить врага в сражении, совсем другое — пытать беззащитного пленника. Черт с ними, с пытками ради дела, когда добытая информация может спасти жизни твоих товарищей, но не просто же так, ради удовольствия! — раз уж начал, я решил идти до конца. — Мне кажется, такое нельзя прощать.
— Но им просто отдали приказ, и они выполнили, — великий князь смотрел на меня. — Это вина командира, не самих солдат.
— Тот, кто выполняет заведомо преступный приказ, и сам становится преступником, — фраза с Нюрнбергского процесса прозвучала на сотню лет раньше, чем должна.
— Турецкий корабль, турецкие подданые — они не заключали с нами перемирия. Я не одобряю их поступка, но не вижу в этом и преступления, — Николай продолжал. Причем я не чувствовал в нем согласия со своими же словами, он словно бы меня пытался проверить.
— Мы все знаем, кто прикрылся чужим флагом в этом деле. И знаем, чьим оружием всегда была хитрость. Кто пытался сломить душу и волю Спасителя, и чьими слугами становятся те, кто пытается идти по тому же пути.
Ну вот, опять местное сознание подвело христианскую базу под мое неприятие пыток. И, как ни странно, именно это разбило лед между мной и Николаем. Великий князь отвернулся и ушел, оставив разбираться с остальным Меншикова и адмиралов, но я готов был покляться, что успел увидеть улыбку у него на губах.
— Вернемся к делу, — князь прокашлялся. — Вы сказали, что вернулись не столько из-за Вяземского, сколько по другой причине. Какой?
— Азовское море безопасно, пока стоит Керчь, — ответил я. — А она может пасть, если там не появится стоящий командир. Не знаю, что именно делал адмирал Вульф, но в нужный момент его кораблей не оказалось в городе. А гарнизон растерялся не перед таким уж и сильным обстрелом. И это при том, что он был усилен добытыми адмиралом Новосильским 36-фунтовыми пушками.
— И вы прибыли…
— В надежде, что вы отправите с нами того, кто точно справится с этой задачей. Сохранит проход в Азовское море и заставит умыться кровью любого, кто попробует туда сунуться.
Вот теперь и Меншиков улыбнулся, а потом неожиданно вкрадчиво бросил взгляд на Нахимова и повернулся к Корнилову. Тот все понял даже без слов.
— Павел Степанович, для вас будет новая боевая задача…
* * *В общем, Вяземского мы передали врачам. А еще я на всякий случай отправил Дубельту записку, чтобы тот обеспечил его безопасность. Мало ли что мог увидеть или услышать поручик, которого уже считали трупом — эта информация могла пригодиться. А мы через пару часов, дозаправив газ, воду и уголь, снова отправились в полет. На этот раз с нами летел Нахимов, сжимая приказ с новым назначением, а вместе с ним пара надежных капитанов, чтобы ему было на кого положиться.
До Керчи мы добрались на закате, высадили Павла Степановича — я хотел было предложить ему нашу помощь, если надо будет поставить кого-то на место, но тот со зловещим оскалом пообещал, что справится сам. И такого жесткого, даже жестокого Нахимова я еще не видел раньше. Как-то разом стало понятно, что он точно наведет тут порядок, и никто не уйдет безнаказанным. Ну, а «Севастополь» снова поднялся в небо, и впервые мы пересекли границу между Черным и Азовским морями.
Кажется, мелочь, но разница оказалась заметна уже через пару минут. Воздушные потоки стали гораздо спокойнее, и я только сейчас осознал, что до этого, оказывается, нас все время потряхивало. Построив курс до Ростова — вернее, до его порта, Азова — я оставил штурвал Лесовскому. Оставалось еще триста километров полета. Десять часов для нас, двадцать часов для вышедшей над полсуток ранее эскадры Новосильского. Если ни у нас, ни у них не случится ничего выходящего за рамки, то прибыть на место мы должны будем примерно в одно и то же время.
Глава 10
Чего я ждал от Ростова в 19 веке? Крупной деревни? Наверно, да… Вместо этого с первыми лучами рассвета я увидел настоящий муравейник. Сотни барок и прочих каботажных судов толпились возле причалов. Какие-то спешили вниз по течению к Азову, где стояли морские суда, сидящие слишком глубоко, чтобы подобраться ближе к берегу. Тут ведь всегда было мелко, а еще и ветер, фактически сдувающий воду обратно в Азовское море. Кажется, ну что с того будет? А по факту — вон даже мели проступили.
Наши двигатели мерно работали, направляя дирижабль к берегу. Там как раз заметили летающее чудо-юдо и засуетились. Одни принялись разбегаться, другие задрали головы, пытаясь понять, что же это такое, а кто-то приказал построить солдат и дать залп в нашу сторону. Даже Андреевский флаг под гондолой не остановил… Хорошо, что я продолжал следить за высотой, и добить до нас хоть из ружья, хоть из винтовки не было никакой возможности.
— Что-то Новосильский задерживается, — я высматривал эскадру Федора Михайловича, но ее все не было.
— А вот же он! — Лесовский, проспав положенные ему шесть часов, бодро вскочил на ноги и тут же заметил потерю.
Как оказалось, ветер ночью снес эскадру Новосильского на север, и теперь она заходила не со стороны Ейска, а со стороны Таганрога. Три военных корабля, пять грузовых наших и еще те, что мы взяли у турок. А ведь удачно получилось: с ними мы теперь на всю зиму вперед сможем грузов привезти. Я потянулся и принялся ждать, пока адмирал доберется до города и объяснит народу политику партии. В смысле, что по нам стрелять нельзя. С другой стороны, пусть лучше стреляют, чем, как в Керчи, прячут головы, позволяя ровнять свои укрепления с землей. Ничего, Павел Степанович еще наведет у них порядок.
— Ваше благородие, — молчавший все это время Митька не выдержал. — А как тут нужду можно справить?
