Русская война 1854. Книга третья - Антон Дмитриевич Емельянов
Через час все оставшиеся на ходу корабли турецкой эскадры выбросили белый флаг, и я по специальному канату с узлами спустился на палубу «Императрицы Марии», чтобы принять участие в изучении добычи.
Для начала сами корабли. Два авизо на четыре пушки каждый — очевидно, французской сборки, потому что ни мы, ни турки не строили отдельные корабли для почтовой службы. Пароходофрегат «Таиф» на 22 пушки — он казался ободранным, и в глаза бросалось, что с палубы убрали все лишнее для старта и посадки «Ласточек». Два парусных фрегата «Дамиад» и «Низамие» — при устаревшей конструкции пушек на них было много, и именно они обеспечили пороховую завесу для налета. И последним в ряду добычи стоял «Казак» — турки его так и назвали.
Я сначала удивился, а потом узнал его историю, и все встало на свои места. Как оказалось, изначально этот корвет строился для России под названием «Витязь», вступил в строй в августе этого года и был тут же реквизирован для нужд английского флота. Более того, даже успел повоевать против нас на Балтике. Немного… Не добившись успеха, адмирал Непир отвел свои корабли назад, и часть из них перенаправили в Черное море для перекрытия потерь после оказавшейся такой неудачной бомбардировки Севастополя. Как давно это было, а корабль лишь недавно добрался. Впрочем, за это время потребность англичан в новых кораблях на этом направлении только выросла.
— Ваше благородие! — из трюма «Таифа», который мы сейчас осматривали, высунулся матрос и замахал рукой. Ну да, остальные сейчас на более крупных кораблях, а тут я самый старший офицер.
— Что такое?
— Там наш лежит. Раненый… — выдохнул матрос, а потом его скрутило от рвотных позывов.
С нехорошими предчувствиями я спустился в трюм и тут же почувствовал гнилостный запах сырости и болезни. Каюта? По пути попались три штуки, но в каждой было пусто. Почему-то думал, что раненый будет именно там. Я продолжил идти вперед и добрался до общего кубрика. Голый пол, где-то прямо-таки плещется вода — то ли корпус протекает, то ли кто-то справил нужду, опасаясь высунуться наружу раньше времени.
Среди нечистот в углу лежал человек в русском офицерском мундире. Оставшиеся вместе с ним матросы уже почти развязали узлы, но вряд ли это могло что-то исправить. Ноги пленника походили на кровавое месиво, а тело… Я заметил бинты, и мелькнула мысль, что кому-то хватило совести его хотя бы перевязать, но тут повязка пошевелилась.
Вздрогнув, я принялся ее разматывать — запах гноя стал резче и к нему добавился еле заметный аромат меда.
— Скафиум, — выдохнул подошедший к нам незнакомый лейтенант. — То ли греческая, то ли персидская казнь, которая очень полюбилась туркам. Османы, конечно, не издавали указов, что отказываются от пыток, как все цивилизованные страны, но…
— В чем смысл пытки? — я смочил слипшиеся бинты и теперь приходилось ждать, чтобы продолжить их снимать.
— Раны мажут медом, на который сползаются тысячи кровососущих насекомых. Обычно жертву после такого отпускают в болото, где его съедают заживо. Но местный командир умудрился провернуть все даже на корабле.
Я как раз закончил снимать бинт. По гноящейся ране действительно ползали какие-то жуки и червяки — думал, стошнит, но тело свело словно судорогой. В это мгновение мне разом стало плевать на то, что и как выглядит…
— Григорий Дмитриевич, — боль от содранного бинта помогла пленнику прийти в себя, и я только сейчас узнал к нем князя Вяземского. Впрочем, не удивительно: от франта-поручика сейчас остались только глаза и остатки мундира Подольского егерского.
— Кирилл… — я вспомнил его имя. — Держитесь.
— Передайте Григорию Дмитриевичу, — снова захрипел Вяземский, и стало понятно, что никого он не видит, просто бредит. — Эскадра «Ласточек», английских. Мы увидели, как они готовятся бомбить Керчь. Надо остановить. Любой ценой.
— Мы их остановили, — я сжал руку поручика, а потом принялся сыпать приказами. — Очистите раны, промойте кипяченой водой и обработайте кожу вокруг зеленкой. Через полчаса этот человек должен быть готов к подъему на «Севастополь». Проследить!
Пришедший со мной лейтенант вытянулся и рявкнул «есть», я же, немного пошатываясь, направился наверх. Там как раз строили пленных турок. Враги, которые сдались, и в то же время враги, которые позволили себе вот так относиться к нашим пленным. Кто из них отдал приказ, кто его выполнил… Даже думать не хочу! Какими наивными теперь кажутся мои недавние мысли о том, что можно помочь сразу всем.
— Слушайте мой приказ, — матросы и приданное им усиление из казаков начали оборачиваться в мою сторону. — Всех пленных — убить. А на будущее запомните: не было на пароходе «Таиф» пленных, все погибли во время штурма, стараясь избежать ответственности за пытки русских солдат.
Матросы сначала напряглись, но, когда услышали, почему именно я отдаю этот приказ, решительно потянулись к оружию. Казаки так и вовсе долго думать не стали, шашки мгновенно выскользнули из ножен, но…
— Отставить! — прогремел голос контр-адмирала Новосильского. Удивительно невовремя Федор Михайлович решил вернуться. Или — тут я заметил рядом с ним знакомого лейтенанта — это вовсе не случайность, и кто-то решил за мной присмотреть.
— Господин контр-адмирал!.. — начал было я.
— Отставить казнь пленных! — повторил Новосильский, а потом подошел и, обхватив меня за плечи, плавно отвел в сторону. — Григорий Дмитриевич… — он смотрел на меня неожиданно понимающим взглядом. Словно и сам прошел через такое. Или на самом деле прошел? Сколько Новосильский уже сражается с турками на Черном море? Лет двадцать? И что он успел повидать за это время?
— Они пытали человека! Нашего офицера! Князя! — я пытался объяснить. — Насекомых посадили в рану и завязали, чтобы он обезумел от боли. Не убили, а хотели саму бессмертную душу с ума свести!
И опять откуда-то вылез библейский аргумент, которого я не ожидал.
— Тут я не специалист, насчет веры тебе лучше спросить в соборе Петра и Павла, но мое мнение… — Новосильский еле слышно вздохнул. — Пытки убивают разум, тут ты правильно сказал.
