Эпоха перемен - Сергей Котов
— Саш… где ты так драться научился, а? — спросил Стёпа, который глядел на меня с испугом и восторгом одновременно.
— Да так… тяжёлое детство.
— В общем, если что — я с тобой дружу, — улыбнулся командир.
— Замётано, — ответил я.
По дороге обратно я думал о том, что следовало бы возобновить практики ци-гун. Потеря контроля над боевыми рефлексами — это совершенно недопустимо. Значит, будем восстанавливать внутреннее равновесие.
Глава 13
Я выучил китайский язык по-настоящему только после университета. Нам дали базу, но, честно говоря, качество преподавания языка в девяностых было таким себе.
Особенно большие претензии у меня остались к преподавателю языковой практики на младших курсах. Видимо, проникнувшись духом времени, он решил поднять деньжат, написав и издав собственный учебник для начинающих. Учебник, мягко говоря, вышел таким себе и, конечно же, ни одно здравомыслящее учреждение его на реализацию не брало. В итоге единственными покупателями были курсанты младших курсов, которым он доставался в качестве преподавателя. Что обидно, параллельный курс Востока занимался по нормальному учебнику, на котором выросло не одно поколение китаеведов, за авторством Задоенко и Хуан Шуин. А нам, бедолагам, потом ещё долго пришлось выправлять грамматику. Тем, кого не отчислили по неуспеваемости, конечно.
Поэтому подтягивать язык до приемлемого уровня мне пришлось уже после выпуска. Китайский оказался неплохим подспорьем в финансовом плане. А уже потом, работая с китайцами, я увлёкся культурой, искусством, чаем и другими достижениями этой древней цивилизации.
Традиционную китайскую медицину я для себя открыл, когда переводил договор о поставках различного вида сырья для лекарств в КНР. Тогда же и познакомился впервые с практикующим врачом ТКМ.
Поначалу я был настроен скептически, хотя и толерантно. В конце концов — мало ли у нас бабушек в деревнях занимается траволечением? Главное не увлекаться этим делом слишком сильно и не пропустить по-настоящему серьёзные проблемы.
Как ни странно, китайский доктор именно с этого начал разговор со мной.
Он сказал, что ТКМ не может помочь там, где патологические изменения зашли слишком далеко и нет возможности поправить ситуацию «тонкими методами работы с энергией Ци».
А потом, пощупав мой пульс и посмотрев язык, выдал довольно точную картину моего состояния здоровья. Включая мелкие нюансы, на которые во время диспансеризации обратили моё внимание вполне традиционные врачи.
Я впечатлился настолько, что даже рискнул пройти курс иглотерапии и попить травок. После чего из принципа пошёл к нашим, обычным врачам — смотреть на результат. Не сказать, чтобы он бы революционным, но изменения к лучшему отмечались уверенно.
Когда мы завершали проект, и китайский доктор должен был улетать обратно на родину, он посоветовал мне заняться цигун. Даже рекомендовал мастера.
Занятия стоили не сказать, чтобы дёшево, но мне было интересно. А когда есть интерес то с деньгами расстаёшься как-то легче.
И вот, постепенно, я открыл для себя каналы энергии, резервуары юань-ци, даньтени и прочее. Поначалу практика была просто способом скоротать время, открывая для себя что-то новое. Но со временем у меня начало получаться.
Я действительно почувствовал, что такое Ци и как ей можно управлять. Это даже на таком начальном уровне дало множество преимуществ в повседневной жизни: я мог контролировать своё настроение, моя работоспособность выросла, что давало существенное конкурентное преимущество.
Потом как-то незаметно для меня, осваивая комплекс «Игра пяти зверей», мы с наставником углубились на территорию Тайцзи. И только тут я по-настоящему осознал все открывающиеся передо мной возможности.
Обычно западные люди приходят к цигун и ТКМ из боевых искусств. Со мной же случилась история более характерная для самих китайцев. И, на мой взгляд, это правильное направление Пути.
После того инцидента на рынке я решил, что надо возобновить как минимум занятия цигун. Почувствовать энергетический потенциал моего молодого тела, восстановить полный контроль.
В субботу позаниматься не получилось: я вернулся к отцу отдать машину и потом мы засиделись допоздна за разговорами. А вот в воскресенье я специально приехал пораньше.
Возле турников, у всех на глазах, я заниматься не стал. Мало ли — ещё медикам сдадут… вообще, говорят, такие прецеденты среди начинающих китаеведов были: один многообещающий курсант после выпуска остался на кафедре дальневосточных языков, где начал работать над кандидатской диссертацией о связи китайского языка и Космоса. Закончилось это дело для него плачевно, больничкой.
Бывали и другие случаи. Курсант, который долго не мог сдать языковую практику на третьем курсе, наконец-то получив заветную четвёрку вышел в туалет, где было открыто окно, потому что все курили. Радостно сообщил присутствующим, что он: «Ну всё! Сдал!» После чего, запрыгнув на подоконник, вышел в окно с одиннадцатого этажа.
Поэтому я пошёл на отдалённую часть территории, за актовый зал, где находилась полоса препятствий.
Народу, естественно, никого не было. Меня могли увидеть из окон пятиэтажек за забором, но и только.
Я принял исходную позу. Начал привычно контролировать дыхание, стараясь, как обычно, ощутить потоки энергии. Потом начал выполнять первую форму — улучшение канала тройного обогревателя.
Как же легко всё давалось! Каким наполненным было моё тело! Я чувствовал горячий ток юань-ци из нижнего даньтяня, поражающий своей мощью. Так вот, что означает молодость…
Я дошёл до формы устранения ста болезней, когда вдруг ощутил рядом чьё-то присутствие. Однако отвлекаться не стал, спокойно завершив комплекс.
На меня, облокотившись на балку «разрушенного моста» смотрел незнакомый курсант. Я автоматически взглянул на петлицы, чтобы понять — из гуманитариев или из юристов. Однако на воротнике его комка петлиц не было вовсе.
Только тут я увидел шеврон у него на рукаве и надпись грузинскими буквами на нём. Визуально я умел отличить грузинский алфавит, скажем, от армянского, но читать, к сожалению, не мог.
Вообще отношения между курсантами международного отделения и основной массой учащихся, как правило, не складывались. Я сам видел, как появление одно парня с некириллической буквой на погонах, напоминающей по начертанию «Ч», в коридоре Востока во время перерыва, вызвало такой занимательный диалог: «— А что это у него на погоне написано? — Что, не видишь, что ли? „Ч“ — значит, чурка! — А на шевроне? — Фиг его знает, „Боржоми“, наверное!»
Нельзя сказать, чтобы такое поведение поощрялось, но было вполне обыденным.
Парень выглядел, как и полагается кавказцу: смуглый, с карими глазами и густой щетиной.
— Ба дуань цзинь? — улыбнувшись, спросил он.
— Ну да, — кивнул я. — Цигун занимаешься?
