Целитель #10 - Валерий Петрович Большаков
Промахнул мимо железнодорожный переезд, заботливо звеня и мигая красным. У шлагбаума мирно фырчал «сто тридцатый» в ипостаси молоковоза, а из-за желтой цистерны выглядывала «полуторка» — новенький микрогрузовик, смахивавший на пикап-переросток.
Я вздохнул, откидываясь на мягкую стенку. Вечно беру с собой книгу, чтобы было, чем заняться в поезде, да так и довожу ее до пункта назначения, не перелистав. Читать я люблю в одиночестве, когда ничего не отвлекает от страниц, сливающихся в придуманную жизнь. А в купе не уединишься.
По соседству едет обстоятельная бабуся-профессорша, с удовольствием копирующая «старорежимный» стиль — на ней глухое платье с кружевным воротничком, скромная, но дорогая брошь, а тускло серебрящиеся волосы уложены в элегантную прическу. Вероника Леонидовна даже гордится, что ни разу не закрашивала седину: «В человеке всё должно быть прекрасно — и натурально!»
А верхнюю полку занял двухметровый морпех-балтиец. «Черная смерть» зауважал меня, когда нечаянно смахнул ручищей бутылку лимонада, а я ее поймал — выцепил из воздуха, не глядя, на одном рефлексе.
Нынче бравый дембель с чопорной «мисс Марпл» удалились в вагон-ресторан, а мне и чая довольно. С печеньем. Ну, и с кусочком колбасы, завалявшейся с вечера. Завтрак туриста.
С неудовольствием чуя, что вот-вот приспичит, я покинул купе. Дотрагиваясь до поручней под окнами, прошествовал по «шатучему» коридору. Почти все двери купе сдвинуты, открывая чужие мирки.
Вот едет семья. Мама в халате и папа в спортивке дуют чай, а строгая дочь с тугими косичками воспитывает непослушного братца. В следующем купе — консенсус. Трое мужиков в трениках расписывают пульку, шлепая картами об стол.
Преферанс — игра в долгую, как раз к перронам Новосибирска подкатим. Хотя с чего я взял, будто нам вместе сходить? Может, троице до самого Владивостока телепаться.
Почему-то именно в туалете вагон вело сильнее всего — пол убегал из-под ног, а стенки пьяно качались и дергались…
…Я улыбнулся, сам себе напоминая Будду. Всё утряслось в душе, когда поезд с Помошной подъезжал к Харькову. Прошлое я не ворошил, и обиды свои не тетешкал.
Да, мое влечение к Инне никуда не пропало. Ну, и что? Когда на экране блистает Линда Евангелиста или Моника Белуччи, меня и к ним тянет. Здоровая реакция здорового организма. Главное, головой надо думать, а не иным местом. Брать верх над основным инстинктом! И тут уж — извините, греха на мне нет.
Но и что делать, не знаю. Искать Риту, бегать за нею, пытаясь всё объяснить? Не хочу. И не буду.
Не из мальчишечьего упрямства, просто… Если нет доверия, слова бесполезны. Ситуации надо дозреть, тогда и выяснится, сгнил фрукт или поспел.
А время пошло — когда приехал в Москву, сразу позвонил из автомата. Домашний телефон ответил приятным, но безразличным голосом Риты: «Да?» — и я повесил трубку.
Она дома, с ней всё в порядке, вот пусть и думает. А я буду соображать в Новосибирске.
Заявление на отпуск Дим Димыч подписал сразу, а, узнав, где я собрался отдыхать, крепко пожал руку. Оценил мой трудовой энтузиазм.
С Ленинских гор вернувшись на Ярославский, я испытывал одновременно облегчение, неприкаянную свободу и сосущую пустоту. Спасибо попутчикам, отвлекли, заместили…
Тяжкий грохот озвучил прокат по мосту. За прямыми и косыми тенями балок отсверкала извилистая речушка, и снова зачастил перестук, да звенящий гул колес. Версты, мили, километры…
Люблю быть в дороге, люблю само чувство пути!
Громко клацнула дверь в тамбур, и по коридору разнесся бодрый голосишко:
— Горячее! Кому горячее?
Я прислушался к организму, и понял, что одним чаем он не обойдется. За сдвинутой дверью купе замаячила шаткая алюминиевая тележка, уставленная судками, затем проявился сморщенный юркий дедок в белом халате и шапочке.
— А что есть? — хищно поинтересовался я.
— Биточки, шницели, гуляш… — зажурчал ветеран общепита. — На гарнир — пюре, гречка, макароны…
— Гречку! — выбрал я. — И шницель!
— С подливкой? — деловито поинтересовался дедок.
— С подливкой!
Заплатив сущие копейки, я ублажил нутро. Посидел, подумал — и ухватился за подстаканник. Организму для полного счастья требовался чай… С печеньем.
Тот же день, позже
Новосибирск, улица Терешковой
А велик вокзал… Сразу чувствуется — мегаполис! Красивую башню с часами я заметил не сразу. Надо было сначала покинуть большое здание «для пассажиров поездов дальнего следования», и по арочному мостику выйти на «именную» площадь Гарина-Михайловского. И вот она, башня — венчает кассы пригородных сообщений.
Правда, напротив высится гостиница «Новосибирск», своими двадцатью четырьмя этажами подавляя всю «Вокзалку», но сей объект чахнет в долгострое, хоть с виду и сдан. Повернемся к нему спиной…
Я с любопытством осмотрелся. Звонить Мишке? Ни за что! Терпеть не могу, когда меня встречают. Да и зачем создавать людям проблемы? Сам как-нибудь доберусь.
Новосибирское метро только строится, станции «Вокзальной» еще долго дожидаться, зато автобусов полно — вечножелтых «ЛиАЗов», вёртких «ПАЗиков», сочлененных «Икарусов»…
О! Восьмой номер! То, что надо! Табличка на боку «ЛАЗа», красного с белым, извещала: «Ул. Фрунзе — Академгородок».
Это я удачно сел! Отсюда до обиталища физиков километров тридцать, а пешком как-то не хочется.
Сыто заурчав, «восьмерка» тронулась. Через площадь Ленина, по Бердскому шоссе, до Академической автобус шел добрых полтора часа, однако я не томился скукой. Новый город, новые люди, новые виды за окном. Сиди и любуйся.
…На улицу Терешковой я вышел без труда.
Если не приглядываться, то вполне можно было представить себе, будто доехал до первомайской окраины. Такие же дома прошлых лет, в три-четыре этажа, крытые шифером цвета осиного гнезда. Да и теплынь плыла вполне себе южная, а вот флора зеленела иная. Сибирская.
Люди в обычной текучке жизни не приглядываются к тому, что их окружает. Даже едучи по Транссибу, не вникают, хотя изменения в природе волнами прокатываются за окнами вагона. Березу повисшую, излюбленную Левитаном, сменяет береза даурская… маньчжурская… Край за краем, вид за видом.
А к улице Терешковой прижималась настоящая таежная опушка — вон, даже кедры нагоняют шороху.
«Вперед, юный натуралист, — придал я себе ускорения, и вошел в тесноватый подъезд. — Вот будет весело, если никого нет дома!»
Утопленная клавиша звонка отозвалась короткой трелью. Тишина за дверями всколыхнула досаду, но глухие шаги уняли ее. Щелкнула задвижка, и Лена в цветастом халатике сказала с мягким удивлением:
— Быстро ты… — она осеклась, хлопая ресницами, и радостно взвизгнула: — Мишка! Приехал!
Обнят и оцелован, я ввалился в прихожку.
— Привет, Ленусик! А где это… светило доморощенное?
— Светило в магазин побежало! — рассмеялась Браилова. —
