Андрей Ерпылев - Расколотые небеса
«Что же, — думал Александр, тоже пользуясь затишьем, чтобы перезарядить три опустошенных „рожка“ для своего „Грома“ — после атаки оставался всего один, да и то початый, так что продержись „супостат“ еще хотя бы пяток минут — пришлось бы идти врукопашную. — Тут есть рациональное зерно…»
Благодаря знаниям, вбитым ему в голову достопамятным Полковником, он точно знал, что именно таким и представляли себе ад в Средние века… Только не христиане, а скандинавы-язычники. Обитателям Европейского Севера с его коротким прохладным летом и бесконечной зимой дико даже было представить себе, что кого-то могут наказывать благодатным теплом, пусть и в гипертрофированной форме. Поэтому их Хельхейм — ледяное болото, омываемое непроходимой рекой Гйоль, и служило страшным жупелом для бесстрашных викингов, бороздящих моря в поисках богатства и славы. И грешники там вынуждены были коротать вечность, не жарясь на кострах или булькая в кипящей смоле, а тоскуя вмороженными навеки в лед. Но больше, чем суеверия предков шведов, датчан и норвежцев, Бежецкого волновало странное эхо, гуляющее в наушниках. Искаженные и обрывочные, там звучали голоса всех его бойцов, за исключением собственного, даже тех двоих, которые, по идее, должны были оставаться «снаружи». Эхо то повторяло слова, то перебивало, то выдавало совершенно «левые» тирады. И объяснить это одной лишь причудливой игрой электромагнитных полей, возмущенных «межпространственным проколом», было невозможно. Тут уже сквозило чертовщиной, причем, такой, против которой молитвы и крестные знамения бессильны…
— Снова пошли! — перекрыл в наушниках весь «фон» чей-то отчаянный голос.
— К бою!..
* * *Отбить вторую атаку удалось с большим трудом — нападавшие перегруппировались и совершили отвлекающий маневр, зайдя основными силами с фланга, пока с фронта оставшиеся отвлекали внимание на себя ураганным огнем. Лишь по счастливой случайности удалось военную хитрость вовремя раскусить и встретить супостата, как подобает.
Но без потерь уже не обошлось — в отряде Бежецкого один был убит и двое ранены. Что-то более мощное, чем пуля, пробило прозрачное забрало шлема Грауберга, превратив его содержимое в кровавую кашу. Радовало лишь то, что немец умер мгновенно, наверняка даже не поняв, в чем дело. Легко зацепило урядника Алинских, а вот унтер-офицеру Решетову повезло меньше — такой же снаряд, что убил наповал мичмана, пронзил навылет бедро над коленом, разворотив кость и мышцы. Хлеставшую фонтаном кровь остановить удалось, хотя и не без труда, но, судя по всему, была повреждена бедренная артерия, и повязки быстро пропитывались кровью. Все понимали, что долго с таким ранением, да еще в полевых условиях, гигант не протянет. Он уже впал в беспамятство, бормоча вперемешку молитвы и матерщину, и жизнь его висела на волоске.
Но и противник не убрался безнаказанным. Когда «чужие» уже оттягивались назад, волоча за собой почти не подающего признаков жизни товарища, фельдфебель Степурко, расстрелявший все патроны к своей винтовке, подхватил «Василиск» раненого Решетова и достал-таки одного из прикрывающих отступление врагов. Снайпер остается снайпером всегда — хоть из корабельного орудия стреляй: едва различимая даже в инфракрасную оптику фигурка всплеснула руками и рухнула, как падают лишь убитые — живому человеку так при всем желании не упасть.
Теперь убитый «абориген» лежал метрах в трехста от позиций десантников, на склоне пологого холма, обращенном в сторону «ворот», недосягаемый для своих. И Лежнев не раз уже предлагал сползать к нему и притащить — живой он там или мертвый — без разницы, чтобы разобраться в конце концов, с кем пришлось сражаться.
— Да тут ползти-то всего ничего, — канючил бывалый пластун, вожделенно поглядывая на почти уже не различимого даже через прибор, реагирующий на тепло (остыл болезный), врага. — А лед под снежком — как зеркало. Я его за ходулю забагрю и сюда отбуксирую в лучшем виде. Разрешите, ваше благородие, а?
— А ну как новая атака? Нам ведь даже прикрыть тебя почти нечем. Лезешь прямо врагу в зубы…
— Да они ведь не знают, что нечем! Не осмелятся! А я одна нога тут, другая — там!
И нипочем бы не рискнул Бежецкий, кабы не радостный голос Степурко, не отходящего от раненого друга:
— Кажись, открылась дыра-то, ваше благородие!
«Ворота» снова курились паром, и медлить было нельзя.
— Степурко, Алинских, Рагузов! Берите раненого и убитого и — вперед. Без интервалов, валите скопом.
— Ваше благородие! — взвыл Лежнев.
— Лежнев! Черт с вами… Быстренько сползайте туда и… Не получится тащить — заберите документы, оружие, что-нибудь еще. И камерой, камерой больше действуйте. В крайнем случае, сгодится и запись — научники сумеют разобраться, что это за зверь. Я прикрою.
— Может, я с вами? — спросил Рагузов.
— Куда там! Степурко с Алинских вдвоем не справятся. Идите, вахмистр… Да, и захватите вот это. — Он подтолкнул ногой к солдату видеокамеру с зонда. — Идите. Про нас не думайте — выкрутимся.
Через несколько минут они с Лежневым остались в «Ледяном мире» одни. Вахмистр, действительно умевший ползать артистически, сливаясь с землей, успел преодолеть уже половину расстояния и неуклонно приближался к цели, напоминая при этом бесхвостую ящерицу. Противник пока не подавал признаков жизни, но все могло измениться в один момент. Подмывало скомандовать солдату: «Назад, черт с этим покойником!..», но Александр понимал, насколько важным может оказаться трофей для ожидающих по ту сторону ученых. Это ведь не волк-переросток, не пригоршня черной трухи, в которую превратились зонды, — это образчик расы, населяющей сие негостеприимное местечко. И весьма успешно к нему приспособленной, если ее представители могут вести на равных сражение с отлично подготовленными и вооруженными по последнему слову техники спецназовцами. Жаль, конечно, что контакт, как это сплошь и рядом водится, начался со взаимного истребления, но с чего-то ведь надо начинать? И уж пусть лучше аборигены знают, что пришельцам палец в рот не клади, чем попытаются проникнуть на нашу сторону с аналогичными целями. На чужой территории война как-то вернее…
«Только бы успел, — не то молился, не то уговаривал сам себя Бежецкий. — Только бы успел… Закроются ворота — нам обоим амба… О, молодец!»
Вахмистр уже елозил на пузе обратно, едва ли не более шустро, чем туда. Но вот за ним ничего не тащилось. Наверняка решил ограничиться мелочами или груз оказался чересчур неподъемным.
А еще через мгновение стала ясна торопливость Лежнева. По склону бугра, едва различимые в поднимаемой ветром поземке, стараясь охватить уползающего с двух сторон, стелились по снегу сразу четыре силуэта. Похоже, что враг разгадал маневр обороняющихся и собирался перехватить инициативу. Взять «языка».
«Смекнули, гады, что нас всего ничего осталось, — подумал Александр, прилаживая поудобнее почти опустошенный „Василиск“. — Но мы еще кусаться можем… Лишь бы Лежнев не дал им сократить дистанцию…»
Но тот словно на крыльях летел. Или вернее будет сравнение: уподобился дельфину, скользил по отполированному ветром насту, «смазанному» снежком, словно этот хозяин моря по волне. На склонах он вообще слетал вниз, как на санках, на подъемах — вился ужом, и преследователи медленно, но верно отставали.
Зато открывались огню ротмистра…
— Лишь бы не вскочил на ноги, — пробормотал про себя командир, переводя оружие на автоматический огонь и беря вражеских солдат на прицел.
«Василиск» взревел, выплевывая остатки снарядов, густо взрыхливших лед прямо перед физиономиями затормозивших «аборигенов». Но опомниться им Бежецкий не дал. Тем более что Лежнев уже подползал к «воротам».
— А вот этого не хотите? — Александр приподнялся на колене, с натугой подняв громоздкий комплекс, вжал до отказа спусковую клавишу огнемета и повел превратившимся уже в «Змея Горыныча», ревущим и изрыгающим слепящее пламя оружием над плавящимся на глазах льдом. — Получите и распишитесь…
12
Маргарита сидела в кресле и читала при свете настольной лампы. Вернее, пыталась уговорить себя, что читает.
Она прилежно пробегала глазами строчку за строчкой, переворачивала страницы, но спроси ее кто-нибудь о содержании только что прочитанного — наверняка затруднилась бы с ответом. Хотя и тут неверно: столь долго, как она, отдавшего специальной службе офицера поймать так примитивно невозможно. Эту книгу она могла бы читать наизусть с любого места, поскольку, каждая буква давным-давно была ей знакома.
«Записки Пиквиккского клуба» Чарльза Диккенса она брала в руки всегда, когда ей было тяжело.
По этой книге, теперь выглядевшей чем-то вроде музейной инкунабулы, ее, тогда еще девочку Анечку («родное» свое имя «Анастасия», не говоря уже об уменьшительном «Настя», она никогда не любила и предпочитала крестильное) обучала английскому языку бабушка… Что делать: язык заклятого врага не очень котировался в школах и гимназиях Империи, да и учебных пособий было — поискать и еще раз поискать.
